***
На следующий день Луи долго не решался ехать на ту поляну, но вынудил себя тем, что так нужно, что ему это нужно. Если бы вы сами увидели Гарри, вы бы не отрывали от него глаз всю свою жизнь. Его волосы были спутаны, но выглядели так по-обычному, что казалось, будто так и должно быть. Его глаза были такими небольшими и зелеными, именно такими Луи успел их запомнить, пока смотрел на Гарри. Нет, они не были двумя изумрудами, какими их бы могли описать другие. Они были совсем простыми, выглядели как нечто правильное и нужное. Его губы не были узкими или пухлыми, они были совершенно обычными, совершенно правильными. Он весь был такой правильный: правильные пропорции, правильные черты лица, правильное смешение голоса, правильное поведение. Описать Гарри можно было одним словом: правильный. Все, что было у него, не было идеальным или неидеальным. Все было таким, каким нужно. Дополняя друг друга, разные вещи сопоставлялись, и получался собранный пазл под названием «Гарри». Когда Луи приехал на ту самую поляну, Гарри не было. Ни его велосипеда, ни его обычной сумки или чехла от фотоаппарата. Ни единого следа. «А вдруг что-то случилось?» — подумалось Луи, и он понимал, что у него вечно плохие мысли. Быть может, он просто занят или подумал, что Луи — чокнутый парень, и теперь не хочет видеть его. Ну вот, опять плохое. Томмо просто отогнал все мысли от себя и присел на траву, оставляя велосипед в стороне. Он даже не думал, он просто сидел. Сидел с абсолютной пустой головой. Может быть, многие так не умеют, но это очень легко. Просто расслабьтесь, наругайте себя самого за свои мысли, и голова сама перестанет думать, она просто не захочет этого делать. Попробуйте. Легким движением хрупкие длинные пальцы дотронулись до плеча Луи, отчего у него, нет, не запорхали миллионы бабочек в животе, нет, не прошел заряд тока, а просто сердце замерло на секунду, как будто хотело отдышаться от всего, вероятно, его сердце не знало, что оно должно отдыхать в перерывах между биением. Вероятно, его сердцу было все равно, что организм нуждался в нем. Вероятно, Луи не знал, что он сам нуждался в Гарри. Вы когда-нибудь осознавали, что Ваше сердце готово сейчас вылезти через любое место и закричать: «Хей, я вообще-то тут работать пытаюсь! Не мешай!», когда вы просто смотрите на человека. Вы знаете только его имя, вы слышали только его голос, вы просто знаете, как он выглядит. Ничего, кроме того, что он серьезно цветочный ребенок. И, знаете, что? Этого было достаточно. «Правильный цветочный человек». Звучит так неплохо, да? Для Луи было достаточно. Гарри сел рядом с Томмо, поворачивая голову к нему. Он так хотел спросить: какая его любимая книга, какую музыку он любит, какие его любимые цветы. Но, зачем? Он знал, что это Луи. И он знал, что нет человека интереснее него, нет человека разнообразнее его. Это так странно, когда человек не говорит о себе ничего, а ты знаешь о нем все. Все, что нужно тебе. Маленькое дитя цветов сейчас сидит рядом с тобой, и ты знаешь, что это такая маленькая часть для Вселенной, но такая большая для тебя. Луи закинул руку влево, срывая белоснежный маленький цветочек, он просто так легко закрепил цветок в спутанных кудрях Гарри, что он сам подумал, что сделал что-то неправильно. Они беззаботно сидели еще несколько десятков минут, просто иногда поднимая глаза друг на друга, а потом снова опуская взгляд на пестрые бутоны цветов, названия которых они даже не знали. Позже они вместе поднялись с травы, садясь каждый на свой велосипед, поднимая взгляд друг на друга, словно читая в глазах друг друга все то, о чем люди обычно разговаривают. Они считывали друг друга, как открытую книгу, и оба были не против этого.***
Луи медленно выписывал маленькие буковки черным маркером на неаккуратно оторванной бумажке. А потом он берет маркер лилового цвета и рисует маленькие сердечки вокруг надписи. Он подумал, что это будет так мило, если он прикрепит это на спину Гарри. Маленькому Гарри — маленький листок с надписью «Я люблю тебя». Идеальное сочетание, правда? Оторвав кусочек скотча, Луи подумал: «Опять неаккуратно. Всегда неаккуратно». Луи не любил себя, он любил Гарри. Томмо соединил скотч с листком бумаги и закрепил на своем пальце, которым он специально не держался за руль, так бережно храня ее. Гарри почувствовал легкое движение пальца по его спине, не понимая, что происходит. Развернувшись, он вопросительно посмотрел на Луи. Последний раз он так смотрел на него, когда они говорили в первый раз. — Божья коровка, — сходу придумал Луи, дабы как-то спасти ситуацию. Он был уверен, что ничего подозрительного не совершил. — Разве? — Гарри закинул руку за спину, потянув за край рубашки и нащупывая что-то. Он схватил маленькую бумажку, смотря на нее глазами полными смущения. Вы явно никогда этого не чувствовали, я уверен. Такое нельзя почувствовать обычным людям. Такое чувствуют только дети цветов. Луи думал, что сейчас он просто кинет эту бумажку на траву, уходя, оставляя его одного, думал, что может быть, сейчас настанет тот момент, когда Гарри разочаруется в Луи. Но он не наступил. Он просто не мог наступить. Гарри посмотрел на Томмо таким взглядом, будто они сейчас находились в белой комнате, без пола, без потолков, без границ, будто эта комната была целой Вселенной, будто ничего, кроме их двоих не было на этом свете. «Почему я такой робкий, почему я не могу сделать что-то?» — думал Гарри, ругая себя. Гарри не любил себя, он любил Луи. Будто невидимые маленькие существа столкнули их лица так сильно, что они ударились лбами, но им было плевать. Находясь в миллиметре от человека, которого ты считаешь таким невероятным, невесомым, несуществующим, тебя не волнует боль, не волнует ничего, совершенно ничего на свете. Губы сами соприкасались. Это не было неистовым танцем, они не выписывали пируэты. Они просто стояли так близко, что их губы были так рядом, они были одним целым, и казалось, что ничего не могло разъединить их. Они были такими юными. У них было все впереди. А Луи до сих пор не знал, что значит «Хаз» на картонке, прикрепленной к велосипеду.