Золотая

      Последний день осенних каникул, завтра начнётся вторая четверть. Кто-то поспешно учит уроки, кто-то расслабляется в последний раз, кто-то собирается только вернуться в душный, давящий на сознание город. Семья Карловых возвращаться не собиралась. Семья... Правильнее было бы сказать - то, что когда-то было семьёй, развалины от когда-то действительно внушительной и уютной крепости... Сюда, в деревню, что располагается в нескольких десятках километров от города, буквально бежала неделю назад Святослава с дочерью. Бежала от её мужа, отца девушки, к матери. При встрече со своей матерью, Святослава не смогла сдержать слёзы, со слезами на глазах обняла внучку Мария Фёдоровна... Злата была спокойна. Это спокойствие лишь поначалу пугало мать, потом привыкла, притерпелась. Может, так и надо?..       И сейчас Злата с болезненным хладнокровием развела костёр, под недоумевающими взглядами матери и бабушки. Вынесла из хатки ещё из города вывезенные свои дневники, книги. Мария Фёдоровна попыталась было образумить внучку: - А как же мы будем потом? Оставь... - Душу травить?       И непонятно было кого именно девушка имела в виду: себя или их? Святослава оглядела приговорённые к сожжению вещи. Все это были личные книги Златы, её собственная коллекция, которой девушка очень гордилась. Да и было чем гордиться: скандинавские и английские мифы и легенды, А главное - большое количество самой разнообразной литературы о вере давних славян - книги очень редкие, малотиражные и от того довольно дорогие.       Пламя бушевало, готовое принять эту жертву. Сжигая мосты - сжигай до конца, девочка, не останавливайся, не сомневайся... Дневники, один за другим, все пять, все самые сокровенные мысли и тайные желания последних четырёх лет. Пламя принимало жертву, сжигало быстро. Был у девушки порыв броситься вперёд, вытянуть из огня хоть один полуистлевший листик, пусть и обжечься самой, но что-то останавливало, говорило: нет. Сжигая - сжигай до конца.       Какой интересный цвет у пламени. Алый... Не однотонный, но и далеко не рыжий, как говорят многие. Уж не те ли, что считают, что кровь - алая? Нет, не алая кровь, красная. Просто красная. Алый – не просто ярко-красный, алый - это скрытая мощь, сила, которой не страшно покориться. Стихия. А кровь не алая. Красная она и когда стекает по руке каплей, и когда стремится ручьём из порезанной вдоль вены, а когда с водой смешается, то и вовсе становится розовой.       А потом - темнота. Обволакивающая, мягкая, и следующий за ней свет. Кто-то скажет, что свет резкий, мягкая темнота ему более по душе, другой противоречит – тьма жестокая, страшная, и тёплый свет лучше... И темнота мягкая, и свет тёплый. Но не важно - видишь себя со стороны, как люди суетятся вокруг, вызывают скорую, укладывают твоё уже бездыханное тело на носилки... Кто-то притрагивается к твоему плечу, но обернуться не успеваешь. Тебя с болью возвращает обратно, в уже почти остывшее тело, его натягивают на тебя как мокрую и отяжелевшую одежду. И тогда свет становится резким, но и тьма страшит... С возвращением. Горечь разочарования, боль поражения, захватывающая все естество, режущая до крика и мешающая трезво мыслить. Злата знает.       "Мифы славян", "Дажьбог" и совсем новая - "Русские боги"...       Белые стены, единственная кушетка на всю палату, зарешечённое окно, капельницы с успокоительным и снотворным и такие противные приторно-ласковые, вечно сюсюкающие медсестры. Врезать бы чем-нибудь, но вновь накрывает тяжёлый сон, утаскивает в свои теперь уже неуютные объятья.       "Молот Тора", "Чаша Грааля", обе "Эдды"...       За два месяца показываешь себя хорошей девочкой (то есть всё-таки не треснула медсестру, перебарывая сковывающую по рукам и ногам слабость), и тебя выпускают на волю. За это время уже немного отрасли волосы, остриженные во время интенсивной терапии. И все же понимаешь, что никогда, никогда уже тебе не отрастить их такими же длинными, какими были раньше...       "Макошь", "Славянские веды", "Стрибог"...       Помнишь, что тебе говорили после терапии: опухоль доброкачественная, удалить можно. Можно. Только денег нет, и не будет. Всё отдали на терапию... Больше нет. А после попытки суицида не стало и семьи. Помнишь первое сентября этого года. Откуда, ну откуда одноклассникам, да и всем остальным в той школе было уже известно про последние два месяца, проведённые в психиатрической клинике? А про мотивы - ничего...       Что ж, так и лучше. Лучше быть "психопаткой" и терпеть унижения, насмешки и игнорирование, чем выслушивать оды в твою честь, продиктованные унизительной жалостью.       Все. Сжигая - сжигай все. И завтра в новую школу.       Злата так же безмолвно прошла мимо матери и бабушки в хатку. Обе решили просто не вмешиваться - переболит. Мария Фёдоровна лишь покачала головой, смотря на не затушенный, брошенный на произвол судьбы костёр. Заметив, что дочь наблюдает из окна, Святослава, остановила мать и вошла в дом.       Несмотря на то, что свою жертву Злата приносила с завидным хладнокровием, она не испытывала сейчас должного удовлетворения. Тяжело... Каждую секунду девушка была готова сорваться и, обливаясь слезами, вытащить хоть что-то из маленького прототипа геенны огненной. Поэтому она была благодарна матери за то, что сейчас пришла к ней. - Злата, - неуверенно начала Святослава. Всё-таки не каждый день сталкиваешься с такими действиями собственного ребёнка. - Там пламя... Нехорошо оставлять так... Затушить бы...       Дочь кивнула несколько раз, прежде чем мать закончила свой монолог. Из окна наблюдала, как Святослава вместе с бабушкой тушат, закидывают песком и затаптывают начавшее уже бушевать пламя. От жертв ненасытный огонь не оставил ничего. Только теперь, когда книги сгорели дотла и самые улики жертвоприношения были уничтожены, Злата вздохнула свободно. Она будет ещё жить. До апреля ещё далеко... А все мосты наконец сожжены...