Where butterflies never die

Broken Iris – Where Butterflies Never Die

— Уходи отсюда. — А что, если я скажу «нет»?       Черный, вселяющий страх туман обволакивал собою «Неизведанное». Сухие деревья, склоняясь все ближе к путникам, к этим несчастным заблудшим душам, цепляли ветками их одежду и волосы. И те с криками убегали. Кто-то же сбивался с пути, сбивался со своей веры и окончательно терялся в этом безумном лесу. Вера просачивалась сквозь пальцы и растворялась в воздухе. И давно потерянные, забытые души обращались в деревья. Замкнутый круг.        Осень была неумолима. Она наступала на пятки, завывающим ветром сообщая, что тепло придет уже не скоро. Сухие листья, подобно перекати-полю, дружно неслись мимо, шелестя — будто смеясь.       «Неизведанное» вселяло страх, как только солнце садилось за горизонт. Звуки, чьи-то рыдания, страх — все это перемешивалось в одну кашу. В одну вязкую черную массу, в которой можно было запросто увязнуть, стоит лишь тебе свернуть не туда. Страшно. Опасно. Невероятно.       «Неизведанное» радовало глаза, вселяло надежду, удивляло, стоило только осветить его солнцем. Таким ярким, согревающим светом. И деревья приобретали краску, и листья, мгновенно распускаясь, создавали арку – смелей, путник, двигайся вперед, ведь совсем скоро ты найдешь отсюда выход!       Но сейчас здесь нет солнца. Сейчас лишь только мрак. Тени бегают на черных стволах деревьев от яркого света фонаря — души. Где-то невысоко усмехался филин. Ноги потерявшегося путника оплетали ветви, и двигаться назад уже невозможно, стволы сомкнули ряд. Демон в ловушке.       Вдыхая жадно осенний — листья, сырость после дождя, грязь, где-то далеко мокрый асфальт — воздух, демон приоткрыл свои глаза. Теперь фонарей стало больше. Его губы растянулись в кровожадной ухмылке, а опутывающие ноги ветви царапали черную ткань брюк, оставляя после себя рваные полосы. Демон сам сюда пришел. Желтые глаза буквально пожирали огромную тень, жаждали, наконец, узнать, что же хранитель леса скажет в ответ.      Те, кто искренне желал попасть в «Неизведанное», не могли его отыскать, сотри ты ноги в кровь. Демон сбивался с пути, терялся в бесконечных поворотах, стирал подошву черной, лакированной обуви, скреб ногтями по коре деревьев, оставляя за собой вереницу следов. И чем дольше он шел, тем больше начал осознавать, насколько же отвратительны эти мясные мешки, насколько они слабы, насколько глупы. Демон устал, когда-то и устало его вместилище, требуя еды, воды, отдыха. Чего-нибудь, чтобы набраться сил для продолжения путешествия. Но Демон ничего не предпринимал — лишь шел вперед и громко звал его по имени.       Зверь впустил Демона в свой лес. Зверь позволил демону пройтись по этим тропинкам, осквернить собой эту землю. И раздражаясь все больше от того факта, что он вообще сюда явился, Зверь не мог так просто позволить ему и дальше здесь разгуливать. Уж если он за чем-то пришел, то пускай говорит прямо. Глядя ему в глаза. — Что ты забыл в моем лесу, Билл Сайфер?       Зверь проигнорировал выпад демона, и ветви, крепко опутав его ноги, прижали к одному из стволов, не позволяя более передвигаться. Если ответ его будет правильным, то Зверь, возможно, отпустит его, позволит уйти, но оставив тело мальчика. Но почему для Зверя это было так важно? Почему ему не все равно, что Билл использует сосуд в своих целях? Этот ребенок попросту не должен был здесь оказаться, пускай даже если он уже не в состоянии более двигаться.       Сайфер, растягивая ухмылку, резко подался вперед, насколько позволили ему ветви. Тихий треск, тяжелый вдох, и Зверь, поднимая выше свой фонарь, таящий в себе душу, осветил лицо демона, освещая вместе с тем и свое. Казалось бы, дети. Всего лишь напуганные ребята, заплутавшие в бескрайних просторах сказочного, но в тоже время опасного леса. Всего лишь подростки, которые служат сосудами двум враждующим всю свою сознательную жизнь демонам.       Темные круги под глазами, бледная, почти белая кожа — они давно не живые, но все равно выдыхали, глядя друг другу в глаза. Глаза Зверя были куда более пугающими, нежели желтые фонари Демона. В них кричали души давно потерянных детей, в них страдали те, кто попался в сети опасного лесного мира. Им теперь никто не поможет. — Я пришел к тебе в последний раз. Ты уже все знаешь и сам.       Он улыбался, широко, кровожадно, а сам страдал. Он был заточен в этом теле. Он нарушил баланс, и теперь замаливает свои грехи, разгуливая в этой порочной оболочке.       Кто стоит выше? Кто там, наверху? Кто сидит в этом тупом совете? Есть ли он вообще?       Проходят годы, возможно, даже столетия, но демон не может находиться в человеческом теле слишком долго. Оно давно встретило свою смерть, и только силы Билла поддерживали его как надо.       Он почувствовал себя Богом. За что и поплатился.       Наверное, глупо о чем-то подобном рассуждать, глупо чувствовать себя несуществующим Богом, когда ты Демон, и тебе позволено творить бесчинства.       Ты — главный анархист.        Тебе под силу все, и какой-то баланс не должен тебя беспокоить. Но как бы Билл Сайфер ни думал, а он все равно остается в этом слабом и мертвом теле, в этом мальчишке. В этом Диппере Пайнсе — парне, который столь глупо лишился всего. Он был слишком наивен, слишком глуп, чтобы понять, что демоны не умеют играть по правилам. Они сами эти правила задают и следуют им так, как считают нужным. — Тогда расслабься, Демон Разума.       Зверь повесил на предоставленную огромным деревом ветку свой фонарь, освещающий лица обоих подростков, и тот, едва касаясь окостеневшими пальцами бледной щеки Билла, медленно спускается вниз, острыми ногтями задевая, царапая тонкую кожу. Устроив пальцы на его скулах, заставил отвлечься от собственных мыслей и посмотреть в глаза. Заглянуть во множество страдающих душ разом, и только самый стойкий мог не свихнуться. Провел большим пальцем вдоль его искусанных, обветренных губ и сам усмехнулся. Впервые за столько лет он позволил себе такую роскошь. Сколько бы лет они не враждовали, а Билл всегда умел доставить Зверю удовольствие. Своими выкрутасами, например. Он был как маленький ребенок, которому даровали огромную силу, и от незнания, что делать с этой силой дальше, он творил все, что вздумается, но в какие-то моменты огромный огненный шар со способностями вываливался из детских рук, принося с собой беды.       Когда Демон послушно приоткрыл рот, Зверь прищурился и закусил нижнюю губу, чтобы не погрузить свой лес в безумный хохот. — Сделаешь это в последний раз, Зверь?       Он оцарапал губу, из которой уже не сочилась кровь, и наклонился к Биллу, опаляя его сухие губы дыханием, схожим, разве что, с осенним ветром — гниль листьев, мокрая земля, дождь. Сайфер, жадно ловя этот вздох, прикрывает глаза. Его уже давно стали оставлять силы, а ветви, крепко опутывающие худое тело, медленно втягивали его в ствол черного, страшно корявого дерева. Он буквально чувствовал, как ветки скользили внутри него, разрывая плоть, ломая ребра, кости, вырывая наружу уже давно высохшие органы. Демон, наконец, снова почувствовал боль. Такую любимую для себя боль, что не смог сдержать хриплого смеха, гнилым воздухом пришедшим прямо в губы Зверя. — Я так не думаю.       Ствол начал стремительно втягивать в себя подростка, как зыбучие пески. И, почти полностью слившись с этим деревом, специально уготовленном для Демона, Билл в последний раз посмотрел в глаза Хранителя леса, в то время как второй его глаз насквозь пробила ветвь, с уже прорастающими почками. Где-то далеко в небе тьма начала рассеиваться, и первые лучи солнца вот-вот должны были разбудить лес и его жителей, его потерянных путников. Медленно выпрямляя свои ветви, дерево начало прорастать почками, стремительно распускаться, оставляя после себя шепот демона, растворившийся в последних секундах этой странной, до того необычной для Зверя ночи.       Слова, сорвавшиеся с рваных губ Билла Сайфера, так и не достигли его ушей, но тот был готов поклясться на собственной душе, что последними словами демона были «Боль — прекрасное чувство».