Кино

Ты чувствуешь соленые капли на губах. Море. Темные пряди волос упрямо спадают на лоб. Ветер. Глаза неприятно щиплет. Ты закрываешь их ладонью и понимаешь: не солнце. Эдмунд оборачивается, и в его глазах ты чувствуешь боль. Он пытается держать себя в руках, как истинный Король, старается быть серьезным, но выглядит всего лишь ребенком. Ты улыбаешься, глядя на него, и ощущаешь, как от боли внутри становится труднее дышать. Он обнимает и шепчет тихо: «Прощай, Кас, я никогда тебя не забуду». А ты хочешь, чтобы он забыл: быть может, так ему будет легче. Пусть лучше не помнит, зато не страдает. И ты шепчешь ему в ответ: «Я буду скучать»… Пальцы скользят по его рубашке, будто желая поймать момент, не отпускать. Но ткань выскальзывает из рук, и ты вдруг отдаешь себе отчет, что это действительно последняя минута вместе. Эдмунд отводит глаза, опускает голову, разворачивается, идет прочь… Ты знаешь, о чем он думает. И о чем будет думать. — Мы больше не вернемся? —Вы выросли — как Сьюзен и Питер. Ты знал, что так будет. Но это вообще в природе людей — наслаждаться счастьем, пока оно есть. А может, счастье — убегать от него, чтобы потом не жалеть? Чтобы не видеть слезы Лу, не видеть их всех сейчас, расстроенных и потерянных. Эдмунд оборачивается в последний раз и смотрит тебе в глаза. Его — глубокие, как океан, и черные, как мрак. Ты бы все отдал, чтобы всегда смотреть в них. Ты бы все отдал, чтобы Эдмунд остался. Ты смотришь на него и невольно улыбаешься, вспоминая, как Эдмунд рассказывал о кино. Кино, где целая жизнь человека за один час. А ты не понял, как это. Теперь понимаешь: смотришь на него и как в кино: легенда о четырех Правителях, Мираз, война, фонарик, новая встреча, Юстас… конец. Титры. — Какой твой самый страшный кошмар, Эд? — спрашиваешь ты. Вы лежите рядом на песке, придвинувшись друг к другу, хотя возле огня и так тепло. Тепло, но когда Эд рядом, кажется, будто костер ледяной, как замок Белой Колдуньи, о которых повествует История. Он молчит и нервно теребит пуговицы на твоей рубашке. Собирается с мыслями. — Она никогда меня не отпустит, — он на мгновение прикрывает глаза и продолжает: — Мы никогда не обсуждали то, что произошло, как Аслан велел. Но я помню каждый день, каждую минуту, хотя прошло уже столько времени. Я предал самых близких своих людей… — Они тебя простили. — Они да, а я себя не смогу простить. Он придвигается еще ближе к тебе, весь сжимается, как будто ему холодно от одного только воспоминания. Обнимаешь его, как маленького ребенка, которому приснился страшный сон. — А чего ты боишься, Каспиан? — Боюсь, что не оправдываю надежд отца. Эдмунд улыбается. Ты не видишь его лица, но чувствуешь его улыбку. Хотя самому не до улыбок. Смотришь на созвездия и думаешь о том, что самый страшный кошмар тебя еще ожидает. Хочется остановить время или хотя бы замедлить его ход, чтобы еще немного, еще совсем чуть-чуть побыть рядом с ним. Ты пытаешься вспомнить, когда вдруг понял, что боишься никогда больше не увидеть Эдмунда. Звон соприкасающихся кинжалов, его черные глаза напротив твоих, растрепанные каштановые волосы? Нет. Он так забавно жмурится, когда свет от его фонарика светит ему прямо в лицо? Нет. Просто ты знаешь, что на самом деле всегда этого боялся, может, неосознанно, но это было именно так. — А мне кажется, тебе стоит придумать себе другой кошмар, — усмехается он и проводит пальцами по твоей шее, тянется поцеловать. — Этот уже не оригинален. Смеешься. Запускаешь руку ему в волосы, притягиваешь к себе. От Эдмунда пахнет морем, уютом и семьей, которой у тебя никогда не было. Он мог бы дать тебе ее, но и это невозможно. Иногда тебе кажется, что Аслан слишком жесток. А может, здесь титры? Счастливый конец, о котором можно только мечтать: остров, затерянный в океане, прохладный песок, ветер, щекочущий кожу, Эдмунд — родной и такой свой. Может, это и есть именно то, ради чего снимали «кино»? — Эд, а кто в вашем Лондоне делает кино? — Режиссеры, продюсеры делают, — отвечает он сонным голосом. — Операторы всякие, сценаристы. Ничего не понимаешь из того, что он говорит. — Эд, а продолжение придумать можно? —Ты, Кас, можешь придумать все, что хочешь. Он засыпает, уткнувшись носом тебе в плечо. Ты вздыхаешь . Может, тут конец? Но у Аслана свое кино, свои сюжеты и развязки. Тебе кажется, что иногда ты ненавидишь его за это и отказываешься верить в него — такого, который не позволяет тебе править сценарий так, как захочется. — Будь счастлив, Эд, — шепчешь ему на прощанье, но он не слышит, конечно. Он держит за руку Люси, мимолетом улыбается Юстасу, смотрит на Аслана. Ты ждешь, когда же он наконец взглянет и на тебя, но в то же время не хочешь этого, не хочешь осознавать, что это последний раз. Ты пытаешься вспомнить, что еще Эд рассказывал о кино: «черно-белый», «телевизор», «замедленная съемка». Замедленная съемка — попросить время остановиться. Но именно этот момент пролетает как один миг. Эдмунд смотрит на тебя, и черты его лица быстро тают, становятся нечеткими за толщей воды, исчезают. Когда-нибудь так они сотрутся и из твоей памяти, оставив лишь жалкое подобие воспоминания — воспоминания о том, кто был тебе лучшим другом и единственным по-настоящему близким человеком. И лучше бы кино не существовало вообще. — Иногда фильмы повторяют, можно посмотреть еще раз, — бормочет Эд не то во сне, не то еще наяву. Твой фильм не повторят. Развязка, титры.