Величайшая глупость

Тайные тропы не давали Локи покоя – в них было что-то… невыразимо притягательное: они своеобразно красивы, риск путешествий через них бодрил. И они давали ощущение свободы. Прекрасное дивное чувство независимости: иди куда хочешь, делай что хочешь – намного веселее, чем во дворце под присмотром наставников или Хеймдалля. Ступая на новую тропу, невозможно было предугадать, где окажешься: выскочишь по другую сторону дворца, заглянешь в Свартальвхейм или Льесальвхейм, окунёшься в пламя Муспельхейма или обожжёшься холодом Ётунхейма. В огонь и холод, правда, попадать ещё не приходилось, как и в таинственный Хель, но вероятность этого, пожалуй, с каждым разом возрастала. Сегодня предстояло исследовать новый путь. Начало лежало под аркой одного из мостов, а конец… Локи выскользнул в душную темноту. Влажный затхлый запах, шум воды, а впереди – мерцающий блеск. «Пещера?» Глаза привыкли к скудному освещению, и Локи огляделся: влажные землистые стены, низкий потолок. Душно. Пещера выходила к водопаду. Полная луна освещала его и выдолбленные в боковой скале и уходившие в воду ступени, округлые вершины деревьев до самого горизонта. Воздух ударил в лицо непривычными резкими запахами цветов и фруктов, Локи смотрел на незнакомую долину, и сердце обмирало от непривычной, дикой красоты, чужих запахов и предчувствия открытий. «Мидгард?» Это наверняка Мидгард – в других мирах такой природы быть не может. Локи стоял на верхней ступени и, хотя здесь не могло быть опасных ему хищников или врагов, всё равно настороженно вглядывался в темноту под деревьями у реки. Там что-то блеснуло. Локи отступил в пещеру, продолжая следить. Это были женщины. Пять. Темнокожие, как Хеймдалль, в плащах из больших тёмных перьев, в венках из молочно-белых цветов. Две несли поднос с горшком углей, две – по корзине. За ними шла девушка с копьём, на груди её белело ожерелье из живых цветов, на щеках и лбу, руке и ногах вились голубоватые спирали. Озарённые лунным светом женщины выставили у реки корзины и поднос с огнём. Все, кроме копейщицы, опустились на колени. Резкое пение заставило Локи вздрогнуть, он отступил ещё на шаг. Из-под плащей коленопреклонённые, стенающие женщины вытащили барабаны. Тум-тум-тудум-тум-тум-тудум… Остриё отставленного копья вспыхнуло в свете луны, из-под перьев змеёй скользнула раскрашенная рука, и накидка упала к ногам, обнажая иссиня-чёрное тело в светлых линиях рисунка. Дыхание перехватило: невозможно было оторвать глаз от переплетения светлых узоров на тёмной коже – взгляд Локи запутывался, увязал в них, и внутри всё трепетало. Вонзив копьё в землю, женщина вскинула руки. Барабаны смолкли. Лунное сияние обволакивало тонкую фигуру, точно с придыханием лепетал водопад, и от возбуждения тело Локи наливалось тяжестью. Гортанный вскрик разбил тишину, барабаны безумно застучали под ладонями, пронзительное пение терзало слух, а женщина пустилась в пляс вокруг копья, то и дело вскидывая руки в сторону водопада и пещеры, будто обращаясь к Локи, и сердце у него поминутно замирало или срывалось в бешеный галоп – до головокружения. Это тёмное нагое тело в вязи голубоватых линий дикой угловатой пляской сводило с ума, возбуждало во стократ сильней светлых асгардок с их плавными танцами. Руки, ноги – всё было в непрестанном движении, венок полетел в реку, и волосы теперь взвивались в небо и ударялись о землю, и трудно было уследить, понять, что, где, когда, и дух захватывало. От пения и барабанной дроби нервы натянулись в струну, вибрировали. Приникнув к холодной влажной скале, тяжело дыша, Локи следил за безумной танцовщицей и не сразу осознал, что, положив руку на пах, поглаживает через ткань упёршийся в неё член. Эта дикая женщина… Локи хотел её как никого раньше, задыхался от желания провести по извивам нарисованных линий, стиснуть округлые ягодицы, обладать. «Безумие, глупость», – понимал Локи, продолжая себя ласкать, и тело будто пронизывало током. Закусив губу, Локи принялся расстёгивать ремень. Пение стихло. Женщина застыла. Изваяние из сине-лунного света и угольной черноты теней. «Красивая», – хотя она была совершенно не похожа на асгардок и скорее сочлась бы уродливой, но Локи смотрел на оплетённое рисунком тёмное тело и изнывал от желания. Гибко поклонившись до земли, танцовщица замерла на берегу. Остальные женщины, глядя в землю, выложили из корзин на поднос с горшком фрукты и что-то тёмное. В лесу пронзительно вскрикнула птица. Водрузив поднос на голову танцовщице, остальные женщины пали ниц, а та, вытащив из земли копьё, вошла в воду у берега и, взбаламутив её, ступила на лестницу в скале. Обомлев, Локи смотрел на влажно блестевшие упругие груди, бёдра. Волос на лобке не было. Биение сердца, возбуждение стали совсем одуряющими. Она поднималась. Медленно шла к Локи. Поднос бросал густую тень на лицо, но в ней слабо светились спирали орнамента. Тихо постукивало о камни древко копья. Глухой перестук немного отрезвил, и Локи спрятался в темноту. Танцовщица остановилась на входе. Освещение со спины делало её фигуру тоньше, чернее. Сердце Локи билось часто и гулко. Гортанно, низко запев, женщина пошла на Локи. Темноту едва трогал отсвет углей в горшке. Локи пятился, пока не наткнулся на что-то ногой. Низкая, выбитая в камне плита. Шаря по ней пальцами, Локи наткнулся на плошки с чем-то влажным, липким, и с отвращением отпрянул, скрывая себя иллюзией. Напевая, танцовщица положила копьё на плиту, сняла и поставила рядом поднос – она была совсем близко, чувствовался её острый, женский запах. Прижимаясь к холодной скале, Локи разглядывал непреодолимо соблазнительный рисунок на коже. Танцовщица была молода, пухлые губы влажны и приоткрыты. Умолкнув, она запалила взятый с подноса факел и вставила в выемку плиты. Отсветы огня блестели в узорных плошках, на фруктах, мясе и самой танцовщице, придавая её тёмным глазам неясное очарование. Так близко… груди вздымались от вдохов, пальцы бережно оглаживали фрукты. Вдруг танцовщица повернулась к Локи и, вскрикнув, схватилась за копьё. Остриё ткнулось в кадык: слабый удар, но в слабое место – Локи закашлялся, отводя в сторону бесполезное оружие. Выпустив его из рук, танцовщица отступила к противоположной стене и, замерев, смотрела на Локи округлившимися глазами. Глянув на оставшееся в ладони копьё, Локи отбросил его в сторону. Звонко ударился и выбил искру наконечник. Шумно вдохнув, танцовщица распласталась на полу и что-то залепетала. Во рту пересохло, Локи разглядывал полосы на напряжённо прогнутой спине, с трудом сглотнул. Почему эти светлые линии на тёмной коже так возбуждали? Локи трясло от желания к ним прикоснуться, провести пальцами. Он приблизился и опустился на одно колено, осторожно коснулся вздрогнувшей танцовщицы, скользнул пальцем по линиям и чуть не вскрикнул от пронзившего его восторга: рисунок был выпуклый. Локи напряжённо ощупывал спину: под нарисованными полосами были выпуклости вроде шрамов, и от этого было одуряюще хорошо. Желание обладать переходило всякие границы, но гладить эту странную кожу хотелось так же сильно. Продолжая ощупывать рубцы, Локи судорожно расстёгивал ремень. Руки дрожали. Внутри словно раздувался шар, мешая дышать и думать. Сорвав застёжку, Локи спустил штаны и, ухватив женщину за талию, потянул на себя, вынуждая встать на четвереньки. На ягодицах тоже были выпуклости и, водя по ним, Локи медлил, наслаждаясь ощущениями пальцев. Он сходил с ума, млел, таял. Протолкнувшись во влажное горячее нутро, всё водил руками по линиям рубцов, сбивая ритм толчков, и, наконец, подстроился под эти касания, доставлявшие больше удовольствия, чем соитие. Это было невероятно! Локи наклонился к плечу и провёл языком по горьким от краски выпуклостям шрамов и, застонав от наслаждения, кончил. Человеческая женщина тяжело дышала, Локи всё гладил её спину, не понимая, почему это полудикое существо так его возбуждает. Пир был в самом разгаре. Девушка рядом с Локи всё будто невзначай подталкивала его локтем. Оглушённый музыкой, ослеплённый блеском золота, Локи поглаживал кромку кубка, и эти ощущения напоминали о прикосновениях к шрамам мидгардки. Тогда, натешившись, Локи ушёл и возвращаться не собирался, но мидгардка не шла из головы, ночами снились узоры на её спине и прикосновения к ним. Даже сейчас, под пьяный хохот, в окружении прекраснейших асгардок, мысли были в той пещере у водопада. «Глупо, – Локи отхлебнул вина. – Это всего лишь мидгардка. Животное. Жалкая тварь». Он всё равно желал её и, опустив кубок на столешницу, отправился к тайной тропе. Была глубокая ночь, но та женщина сидела у теплившегося в горшке огня. Вскинула голову, и красноватые блики в её тёмных глазах заставили сердце Локи дрогнуть. «Почему её ритуальные шрамы так нравятся мне?» – удивлялся Локи и, быстро соскучившись по ним и яростному возбуждению, возвращался в Мидгард к тёмной женщине с каким-то неясно угрожающим именем Анг. «Она просто мидгардка, животное у моих ног», – повторял Локи, перебирая тёмные кудри склонённой на его колени головы. «Нельзя привязываться, её жизнь – только миг в сравнении с моей жизнью», – напоминал Локи, когда сердце щемило от нежности и страха при виде тонкой сети морщин вокруг тёмных, влюблёно смотревших глаз. «Хватит, – приказывал Локи, снова и снова возвращаясь на тайную тропу. – Остановись!» Каждый раз обещал себе: «Это в последний раз». Каждый раз за невозможно короткие пять лет. В тот день не увидев Анг в пещере, Локи почувствовал беспокойство, хотя жрица его встречала не всегда. Что-то изменилось в воздухе, во всём мире. Локи медленно спустился по вырубленным в скале ступеням. В криках птиц и животных было что-то тревожное, надрывное. «Словно сама смерть ходит рядом», – Локи почувствовал тошнотворную вонь горелой плоти. Деревню Анг сожгли. Тела мужчин и детей, покрытых полчищами оглушающее жужжащих мух, устилали залитую кровью землю, женщин среди убитых почти не было. Напоминавшие стога сена домики, так забавлявшие Локи, обратились в пепел, кое-где над ним ещё вился дымок. Обожженными крыльями темнели пальмовые листья – накидки из таких же листьев Локи в первый визит принял за сделанные из перьев. Как же недавно это было… Жжжжжжжжж, – гудел рой мух. «Всего лишь животные. Это естественно, естественно, естественно…» – повторял Локи разверзавшейся в его груди пустоте. Анг лежала у чёрных от копоти камней большого племенного очага. Неподвижное тёмное тело в уродливых жужжащих наростах. По широко открытому глазу Анг ползла муха. Локи отвернулся: «Всего лишь животное. Это естественно. Это их дела. Мне нечего тут делать. Я должен просто уйти». Но уйти, не похоронив свою мидгардку, он не смог. Семьсот лет спустя Золотая ладья скользила над обломками кораблей, припорошённых песком проклятого Свартальфхейма. Свобода, так опьянившая Локи в первый час побега из тюрьмы, больше не радовала. Он сидел, глядя, как Тор – глупый, не желавший понимать, что эта его привязанность к Джейн бессмысленна – укрывал шерстяным одеялом свою задремавшую мидгардку, и гнал, отчаянно, жестоко и безрезультатно, воспоминания об Анг. «Это так глупо, – повторял Локи той странной, ещё не отпустившей его душу пустоте. Он почти сочувствовал Тору. – Глупо». И мечты о безграничном могуществе не заполняли эту пустоту, не умаляли сочувствие. Локи не очень хотел это обсуждать, но: – Она обречена, – он отчаянно пытался забыть о безвольном теле, сожжённом в огромном костре вместе с какой-то частью его самого. – Не сегодня, – напомнил Тор. – Не сегодня, так завтра, – эмоции Локи выплёскивались против его воли. – Что сотня лет? Пустяк, – Локи встал. – Жалкий миг. С этим не свыкнуться. Единственную, чья любовь тебе дорога, ты потеряешь. – К твоему удовольствию, – огрызнулся Тор. «Ну и ладно. Пусть он совершает свою величайшую глупость – это его право», – и Локи свёл разговор к обычному спору.