Тот, кто идёт рядом

— Можешь стоять? — спросил Эрион, разворачиваясь. И сам себе ответил: — Можешь даже ходить. Да тебя просто ниспослали мне свыше! Бесцеремонно схватил чужака за запястье. Вскинул голову. — Не щурься, — недовольно сказал целитель. — Вот же оглобля. Наклонись немного, дай посмотреть, что с глазами. Я лекарь. Лекарь! Знак Королевской Академии! Не понимаешь?.. Я сам уже ничего не понимаю… Что у тебя с пульсом? Кожа холодная, но мышцы в тонусе. Если ты и болен, то не чёрной лихорадкой. Скоро будешь. Зрачки в порядке. Интересная реакция на свет. Ты, случаем, не эльф? Не важно. Отвернулся потерянно. — Если ты не эльф, — сказал Эрион, — то отсюда все равно своими ногами не уйдёшь. Чужак пожал плечами, наклонился и снова подхватил волокушу. Жестом показал — веди, мол. — Но это хорошо, — Эрион шёл рядом и тихо бормотал. — Это хорошо, помощник мне не помешает. Тем более пока ты можешь ходить и таскать грузы. Через три дня ты упадёшь, но до той поры… Хорошо. Старуха свалилась только вчера — трехжильная старая кобыла, у неё не лихорадка, ей просто восьмой десяток пошел. На ногах восьмой… день? Десяток? Который нынче день вообще? Небось, уже Середина Лета пролетела, а я и не отпраздновал… Чужак покосился на лекаря, но промолчал. Эрион захихикал. — Я не псих, — сказал Эрион, — пока еще нет. Нет-нет-нет. Остановился, опёрся о низкую стену. — Наблюдение: излишняя болтливость. Испарина. Утомление от простейших действий. Видения — у тебя, приятель, даже губы не шевельнулись, но мне только что показалось, что ты меня о чем-то спросил. Выводы: четвертый день без сна. Решение: отсутствует. Больным надо что-то жрать и как-то гадить, желательно, не под себя. Ах да, да, надо идти вперёд, можешь не молчать так громко, мой воображаемый друг. Хотя, с другой стороны, кто-то же тащит волокушу? Может быть, это я сам тащу, а здорового мужика в чёрном я выдумал? Но зачем, Эрион, друг мой, почему бы тебе было не придумать, допустим, весёлую госпожу Мэриль, скрасить, так сказать, последние деньки? С другой стороны, смогла бы госпожа Мэриль, даже воображаемая, тянуть два трупа по песку… Кидай их сюда. Хоронить нет уже сил. Поэтому я скидываю их к прибрежным дюнам. Ну и вонь. В деревне, впрочем, не лучше. Да, я вижу, что один ещё живой. Уверяю тебя, это ненадолго, ему осталось часа два. Последняя стадия. Зря ты свернул в этот городишко, друг. Да и я тоже. Он плохо помнил дорогу обратно. В окнах чистых белёных домов стыл вечерний холод. Ни огонька, ни звука, нет даже криков голодной скотины — подъели, когда прервалась торговля на пути, а рыбаки трижды не смогли выйти в море. Позвякивают на ветру колокольчики на дверях домов и садовых калитках. — Здесь у меня лечебница. Караван-сарай. Бывший. Хорошо хоть почти все сами сползлись, обход по селу я сейчас не осилю, — хриплый голос лекаря сорвался в монотонное перечисление. — Лекарств, впрочем, не осталось. Бинтов тоже. Да и живых, по правде, уже всего двадцать три человека. Было. Утром. Я с Острова, я кончусь позже. Если досюда не дойдет кордон. Благие, да был ли где этот Остров? Сорок лет на Юге, костьми уже в него пророс. Откуда вообще эта лихорадка? Наслали харадцы, ха-ха. Шутка. У них тоже всё плохо, я знаю. Ну… просто знаю. Ты вот тоже — знаешь. Я видел в предыдущем селении, дальше на юг, там было двое больных, я задержался с ними. Не понял сразу. Подай скальпель. Вырежу эту дрянь, может, парень проживет на пару часов побольше. Нет, опия у меня больше нет. Как? Смотри. Только не говори никому. Убрать боль — это просто… Вечер и ночь слились для него в один привычный кошмар. Он едва обошел три комнаты первого этажа. Стоны, крики, у большей части людей — просто беспамятный тяжелый обморок, за которым скоро смерть. Где-то на втором этаже плакал ребенок. Надо было пойти проверить, жива ли ещё его мать. У Эриона не было сил. Он скорчился у большого очага — кто-то его разжёг, удивился целитель тускло. Смотри-ка, и котел кипит. Бездумно листал дневник с заметками, пока сверху не спустился бродяга и не кивнул — дескать, новых мертвых пока нет. Разобрать буквы Эрион уже не мог. Бродяга молча отобрал у Эриона бесценный дневник, а взамен сунул чашку с чаем и сухарь. — Понимаешь, — сказал Эрион, торопливо жуя и плюясь крошками, — это неестественно. Болезнь необычно быстра и поражает даже здоровых. Не отступает, не убив всех заразившихся. Здесь есть старуха… знахарка. Жрица какого-то местного божка. Жрица. Ха. Так вот, ее, по слухам, вырезали из чрева мертвой матери. Варвары. Хотя интересно, как это было сделано? А мать у неё умирала от черной лихорадки. Но умерла вот так, в родах. Или до того. А старуха… то есть, ребенок… не заразился. И не заразилась сейчас. Вон она лежит. Спит. Дура суеверная. Уникальный случай. Проснется — может и я посплю. Хотя мне что-то полегче. Вон, даже сушёная рыба в меня полезла. А больше ничего уже почти и нет. Ума не приложу, где ты добыл чёрствый хлеб. Подай-ка ещё воды. Как тебя звать? А то командую тут тобой… Ладно, придумаю сам, если не говоришь. Будешь… Хорна. Это “бродяга” на местном. Что улыбаешься? Орочье слово? Старое? Хм. Не знал. Интересно, а орки болеют лихорадкой? Да я что-то совсем ожил. Это все ты, друг мой. Пойдем, пройдёмся по оставшимся. — Чувствую себя коновалом, — с тоской сказал Эрион и склонился над очередным телом. — Это Иманна, дочь хозяина. Была красоткой. Смотри, какие язвы. Я вскрывал и чистил два дня назад, но толку нет. Мне всё кажется, я вот-вот пойму. Всё, что создано природой — разумно и имеет как цель, так и противовес этой цели. Сколько наш мир создал болезней, столько он создал и лекарств, чтобы лечить эти болезни. Должно быть что-то… Я гоняюсь за этой лихорадкой который год. Не верю, что с ней невозможно бороться! Мир перед глазами привычно исказился. Почудилось странное, комната на мгновение истаяла в глухом тумане, откуда-то потянуло болотной зыбью. Он закашлялся. — Проклятье, — прошептал Эрион и сплюнул кровью. — Похоже, я её таки догнал. — Ты очень много отдал людям, — сказал чужак тихо и протянул Эриону чашку с горячей водой и свежевыстиранное полотенце. Эриону показалось, что бродяга из пустыни говорит с ним на высоком наречии. Но ему вообще много чего казалось в последние дни. Поэтому целитель отхлебнул из чашки, вытер руки полотенцем, и только тогда ответил. — Ну что же. Я хотя бы буду знать, отчего умер. Хотел бы я знать это точно! Если ты меня переживешь — будь добр, брось труп в море, тут есть прекрасный утёс. Не хочу гнить в дюнах. — Послушай, Эрион Целитель, — серьёзно сказал чужак. — Я привел тебя в чувство, насколько можно, но долго я тебя не удержу, очень уж щедро ты распорядился своими силами. Просто поверь, не ты один гонишь эту проклятую лихорадку по всем дорогам. А уж как было сложно догнать даже тебя! Я впервые чую человека, настолько подчинившего себя преследованию. Ты одной ногой уже стоишь на пороге, там, куда мне трудно даже заглянуть. — А, — Эрион махнул рукой. Ему стало легко. Что уж теперь было думать, скрывать, таиться. — Старая песня. Местная ведьма тоже всё хватала меня за руки, кричала, что меня даже к воротам деревни пускать нельзя. Видения. М-магия. Запретные знания. Поздно! Не нашлось для меня мудрого эльфа в учителя, да и не припомню я из истории людей-инголемо. Ханаттцы правда… звали. Я тогда не пошёл. Сейчас жалею. Хотел бы — взмахнуть рукой и исцелить. Всех. Разом. — Ну так, положим, не бывает. — задумчиво ответил чужак. — А как — бывает? — тяжело спросил Эрион и взглянул собеседнику прямо в глаза. — Если бывает хоть как-то — я согласен. Обойдемся без прелюдий. Чужак кивнул и протянул ему что-то. Тонкое простое кольцо с красным камнем. — Моя сила, — шепнул бродяга беззвучно. — Твоя воля. Эрион взял протянутое кольцо и отвернулся. Ему было стыдно. Волшебные кольца. Конечно. Как же надо отчаяться, чтобы поверить в такое… да примерно как ты, Эрион. Он не видел, как чужак за спиной закрыл глаза, будто в молитве. Да и в молитве кому?.. Эрион сжал ладонь в кулак, полюбовался на узкий обод на безымянном пальце. И что теперь? Дать этой самой рукой шарлатану в морду? Он поднял взгляд. Вокруг тяжело колыхнулась кисея серебряного тумана. Холод, стылый и недвижимый. Безвременье. Хуже, рассогласованность времён. Дурман, пустота, ничто. Ни стен, ни пола, ни потолка. Казалось, над головой должны были гореть звёзды — но там тоже висела только завеса небытия. Эрион закусил губу и огляделся. Струи мутного пыльного тумана текли сквозь него. Я умираю, — понял целитель. Пустота откликнулась голодным тысячегласым стоном. Равнодушным, вечно равнодушным. Скрежетом стали, хрустом стекла. Он видел — как столкновение материков в предначальные дни, отголоски, всего лишь отголоски песни. Он был — лекарь. Он видел — прорехи в ярком гобелене. Раны. Язвы на ткани мира. Спущенные, перепутанные нити, боль и безумие, вечер, туман, туман. Вырванный у мира голос, отнятый у радуги цвет. Где каждую попытку восполнить потерю неизбежно перекрывали — иные силы. И каждый раз делали только хуже. Он застонал. Показалось — в ответ на стон кто-то обнял его за плечи, накрыл его ладонь — своей. “Мне нет смерти”, — шепнул прямо в ухо голос бродяги. “Я не могу встретить её лицом к лицу. Но есть… другие способы.” Винный всполох вспорол туман. Камень в кольце горел непереносимо алым, насквозь, до костей, просвечивая ладонь. “Свет — только во Тьме”, — иронично отозвался кто-то юный. “Где есть свет — там есть тени. Где есть тень — там есть место для нас.” “Думать о вечном будем в вечности”, — устало и прямо сказал кто-то с другой стороны. “Прикончи пока что эту тварь. А с радугой разберемся.” Кто-то третий молча вложил ему в руку — меч. А кто-то неизмеримо более умелый подсказал нужные слова. Взмахом меча Эрион рассек туманную завесу на две половины. — Теперь я точно знаю, от чего умру, — сказал он и взглянул в зеркало. — Это было моё последнее желание. Непереносимо стойкая, цепкая чума. Абсолютно неестественная. Чутко спящая в детях Острова. Обычно безвредная для них. Смертоносная для прочих. Чудовищный, искусcтвенный недуг, порождение воли — там, где воли быть было не должно. Но где есть воля — есть жизнь. То, в чем есть жизнь, можно убить. Целитель закричал — и рванул едва появившееся отражение на себя. И тут же — ударил мечом, который держала не только его рука. Эрион проснулся внезапно, посреди ночи. Молча и целеустремленно, не открывая глаз, перебрал в памяти кошмарные видения последней недели. Вздохнул неслышно. Пора было соотнести всё это с реальностью. Запах трав и душистого ладана. Дом старухи знахарки. Как она только согласилась запакостить свое холодное ложе островитянином? Тусклый свет, скрип пера, шелест страниц. Успокаивающие, знакомые звуки. Холод металла на левой ладони. Незнакомый… и тоже успокаивающий. Эрион повернулся от стены и открыл глаза. За столом, небрежно сдвинув в сторону камни и кости, сидел чёрный чужак из особо причудливого сна и при свете единственной свечи дописывал что-то в эрионовский журнал наблюдений. Он поднял на Эриона усталые глаза. — Воды? — спросил чужак, которого Эрион, помнится, в бреду нарек Хорной. Имя к нему не липло. — Мешает свет? Вывести тебя во двор? Синдарин у видения был академически строгий. Эрион немо покачал головой. В голове воцарилась благословенная тишина. — Тогда, — сказал чужак, и нацелил на Эриона перо, — самочувствие? — Я жив, здоров, хотя и истощён, и думаю, что в своем уме, — удивлённо ответил Эрион. — Это несколько… хм-м… противоречит прежним событиям. Как… нет, это я спрошу потом. Есть ли другие выжившие? — Лихорадка пошла на убыль, — тихо ответил чужак. — Люди всё ещё очень слабы. Кто-то умрет. Большая часть — поправится. С ними местная знахарка, а я сторожу пока здесь. Спи. Поговорим позже. Темнота вокруг сомкнулась уютным коконом, в котором не было места для снов. Эрион снова очнулся рывком, на этот раз — от чужого прикосновения. Показалось — его душат, на горле сомкнулись цепкие паучьи лапы, сосновые корни тянут вниз, под землю. Он забился, вскрикнул, откинув женщину от лежака. Старая Алима упала неловко, не не проронила ни звука. Обеими руками отчаянно показала — “Молчи!”. Поздно Эрион понял, что она пыталась зажать ему рот. Снаружи раздался выкрик на адунаик, послышались шаги. Дверь ударом копья распахнул солдат в нелепой, неуместной броне. Отступил насторожено, поднял наперевес копье. Эрион пошатнулся, но встал и даже вышел на крыльцо. Перед домом, на площади у колодца, стояли солдаты. — Еще одна мёртвая деревня, — буднично сказал командир отряда, разворачивая коня. — Пошевеливайтесь, тащите оставшийся плавник, пускайте пал. — Вы не понимаете, — сказал Эрион, — здесь пережили болезнь. Здесь три десятка выживших, они уже не заразны. Он стоял, вцепившись в косяк, пытаясь не упасть, чёрный, заросший, страшный. Подслеповато щурился на солдат. Свет жег глаза. — Пристрелите безумца, — в голосе командира звучала скука. В глазах — отражалось южное солнце. Безжалостное, беспощадное пламя, белые вымершие деревни, чёрные, корчащиеся от лихорадки и огня люди. Мимо рванулась Алима, заслонив нелюбимого чужеземца. Эрион услышал только гудение тетивы и чавкающий звук нашедших цель стрел. Увидел вышедшее из спины ведуньи черное острие. Успел подхватить тело. Целитель медленно поднял мертвую старуху на руки — и обвел двор непонимающим взглядом. Показалось — белая чайка на знамени отряда плещет крыльями на ветру. Когда из-за угла дальнего дома показался Хорна. Эрион открыл рот — крикнуть “Беги!” и ему вновь показалось, что мир движется невыносимо медленно. Он помнил происходящее отдельными мазками на холсте. Вот его не от мира сего помощник поднимает голову и бросается вперед. Вот он уже с мечом, под его ногами труп с размозжённой головой. Лучники спускают тетивы, всё так же медленно, не успевают, не успевают и люди с копьями. Страшно, пронзительно визжат лошади. И люди. Лошади громче. Вот бродяга просто идет по двору. Просто — идет, опустив до земли меч. Не глядя, отирает рукавом лицо, как кузнец после наковальни. Как пахарь после плуга. Косарь после тяжелого дня. Кажется, Хорна не замечает, что он в крови целиком. След рукава на лице — цельная, блестящая свежим кармином полоса. С волос капает. В человеческом теле, знал Эрион, девять-десять пинт крови. В песок двора ушло значительно больше. Перед чужаком, захлебываясь от крика, полз к Эриону безымянный капитан переставшего быть за дюжину биений сердца отряда. Хорна улыбнулся — сверкающий белизной оскал на фоне бурого и ярко-алого и не глядя — даже не нанёс удар — воткнул в человека отвесно меч. И ещё один раз. И ещё. — Хватит, — простонал Эрион умоляюще. — Хватит. Он мёртв. Они все мертвы. Они… всё. Хорна. Хватит. — Я… — сказал Хорна и выпустил меч, кажется, моментально забыв и о нём, и о развороченных трупах на песке. — Потерялся я с тобой, целитель. Ушел за рыбой, а надо было — подымать вас всех и гнать прятаться. Или — мне не уходить. Но кто бы тогда добыл еды?.. Последние слова — шёпотом. Эрион не прислушивался. Опустил тело, погладил Алиму по волосам — эх, старуха, дважды пережить чёрную лихорадку и так глупо… Где ж он был, твой бог, Тот-Кто-Идет-Рядом? Оглянулся вокруг. — А где? — вдруг спросил он. — Где все? Показалось, что кроме тяжёлого медного запаха крови и близкой вони свежих нечистот, над селом плывет сладковатый, знакомый чад. Рядом помощник втянул ртом воздух, подхватил одной рукой меч, другой — Эриона и потянул за собой. Руки у Хорны были ледяные. Стальная хватка на запястье частично возвратила Эриону осознание происходящего. Босые ноги ожёг песок, но эта боль была хотя бы настоящей, а не призрачной, как запах. Воздух горел в лёгких. Эрион бежал так быстро, как не бегал никогда в жизни. Им было недалеко. Караван-сарай горел неохотно, но занялся уже весь, вместе с пристройками. Двери оказались наскоро забиты досками. Окна наружу — бойницы, прыгать — так только во внутренний двор. В прорези окна второго этажа мелькнуло лицо. Послышался слабый крик. — Нет. — сказал Эрион. Взгляд его заметался вокруг. — Так нельзя, — выдохнул он. “Слушай огонь,” — шепнул внутри голос из сна. “Смотри, я покажу тебе, брат.” Он поднял руку с кольцом и тронул струны. Мир вокруг преобразился, расцвёл глубоким алым и белым, невозможным тягучим чёрным, охрой и серебром, цветами, слишком яркими для человеческих глаз. Показалось, его ладони невесомо коснулась другая рука, помогая, указывая — как тогда, во сне, когда ему помогли удержать оружие. Он заговорил — и нужные слова сами легли на язык. С треском рухнули двери. Пламя послушным зверем сползло с крыши, опало, трепеща, свернулось у самой земли, потом поползло вперед, ткнулось носом в ладонь Эриону, вскарабкалось по рукавам и затаилось внутри. Ему казалось — он горит весь, горит, но не сгорает, пока держит этот невесёлый, голодный огонь. Вокруг начали появляться люди, их выносил одного за другим мрачный Хорна. Он же притащил огромное ведро воды и сначала напоил всех, потом долго пил сам. Эрион вскинул на него глаза в молчаливой просьбе о помощи и чуть не застонал вслух. Пламя внутри загудело лесным пожаром от одного взгляда на тёмного чужака. Тот, кого Эрион назвал Хорной, пожал плечами и выплеснул на несчастного мага оставшуюся половину ведра. Камень в кольце полыхнул огненной искрой, а караван-сарай дрогнул и обрушился весь — прогоревшими, чёрными головешками. — Тот, Кто Идёт Рядом, — сказала сипло Иманна, дочь трактирщика. Внучка старой ведьмы Алимы. Язвы на шее и руках успели покрыться коркой. Она была необыкновенно красива в этот момент. Юная. Прекрасная, несмотря на свалявшиеся волосы, следы чумы и застарелую трупную вонь… Живая. Однозначно и без вопросов. Иманна поднесла к сердцу руку и поклонилась Эриону земно. Люди вокруг загудели согласно. Кто-то заплакал. — Это не я, — попытался сказать Эрион, утирая с лица воду обеими руками. Но его не услышали. — Не мне… Он заплакал сам, незаметно и тихо. Поискал взглядом Хорну. Чужак смотрел на него от колодца. В его взгляде было — понимание. * * * Солнце палило нещадно. Внизу, далеко под скалами, шумел прибой. — И все же, — громко сказал Эрион, опираясь на свежесрубленый посох и стараясь дышать помедленнее. — Ты, значит, майа. Тёмный. Гортхауэр, значит. Читал я эти эльфийские сказки, читал… А в этих странах, и вовсе — Саурианна. Ну и имя. Оно тебе нигде не жмет?.. Врут про тебя кто во что горазд. Тот, Кто Идёт Рядом. Ну-ну. Но я не об этом. А я-то теперь кто?.. Ушедший далеко вперед Гортхауэр обернулся через плечо и — показалось — ухмыльнулся. — Ну нет! — сказал Эрион, — это несерьезно! Что значит “Придумай сам”? А вдруг меня тоже назовут Проклятым и Ужасным? Бродяга в чёрном бурнусе скрылся за поворотом прибрежной тропы, и Эрион, подхватив посох, со всех ног бросился догонять. — Что значит — “В крайнем случае — Эрион Болтун”?! Эй!