Я больше не играю

      Дети играют в жестокие игры, заставляя друг друга плакать. Есть те, кто сам придумывает правила, и те, кто всего лишь куклы, позволяющие с собой играть. Большинство просто мечется между двумя крайностями, мечтая попасть в первую и не оказаться во второй. Частная школа – страшное место, здесь, как пауки в банке, выживают подростки, брошенные взрослыми на съедение друг другу. Им по шестнадцать – семнадцать на вид, но в душе́ это восьмилетние дети, застывшие в том возрасте, когда родители решили отправить их в «большой мир», сбросив обязанности по воспитанию на многочисленных учителей.       Нас обучали многому, но среди предметов не было уроков человечности, сострадания и понимания. И мы учились играть чувствами друг друга, подражая взрослым, перенимая лишь внешнюю сторону их взаимоотношений, не понимая сути и глубины. Колкой вязью слов без единого оскорбления довести до слёз – игра удалась. Подчинить себе, без применения силы заставить выполнять всё, что пожелаешь – величайшие виртуозы игры могли такое. Сыграть на нескольких фронтах и свести в одном месте своих игрушек, наблюдая за реакцией – высший класс. Учителя не возражали, называя это социализацией. Кажется, где-то в определении всё же была ошибка. Из стен школы выходили социопаты, идущие по головам, умеющие уничтожить и даже не заметить этого. Нелюди, с атрофированной эмоциональной сферой и отсечёнными от сердца чувствами, хладнокровные, не знающие слабости и жалости. Родители были довольны. Морально недоразвитые дети становятся главами корпораций и крупнейших компаний и продолжают вести игру в ином масштабе, разменивая и ломая людей, как пешек.       Единственное, что заставляло взрослых вмешаться в наш мир – очередная попытка суицида и привычные способы её скрыть. В прошлом году не спасли Малика, моего соседа по комнате. Я нашел его. Я знал причину. И я впервые испытал страх, понимая, что могу быть следующим. Как животное в условиях опасности, я начал приспосабливаться, избегая опасных хищников, с осторожностью подбирая игроков, с которыми мог вести игру на равных. Кажется, где-то за пределами школы это называется «друзья». Я не был уверен, что правильно понимал смысл этого слова.       Я увидел тебя, когда команда твоих игроков пересеклась с моей для подготовки какого-то проекта. Ты был с одним из мастеров, и по этой причине я лишь скользнул по тебе взглядом, опасаясь своей заинтересованностью привлечь внимание хищников. Ты поразил меня. Я никогда не встречал таких – светлых, ярких, с искренней улыбкой, а не хищным оскалом, прячущим пустой жёсткий взгляд. Ты был солнцем, и я впервые ощутил сочувствие. Они погасят тебя.       Незаметно наблюдаю за тобой и вижу, что ты делаешь то же самое. Проходят дни и недели, мы не приближаемся друг к другу, опасаясь нарушить правила. Но даже с расстояния я ощущаю в тебе перемену и понимаю, чем она вызвана. Ты спишь со своим мастером. Ты это позволил ему и себе. Опасно. Я хотел бы тебя предупредить, что ставка слишком высока, и не стоит идти ва-банк, если не уверен в нём на сто процентов. И даже в этом случае стоит подумать, и не раз. Но ты решился. И проиграл.       На одной из вечеринок, на деле превратившейся в притон быстрого секса и спрятанной дури, я случайно заметил твоего мастера с мальчиком-игрушкой. У куклы не было шансов, я это видел. Такую уже не спасти, она полыхала в едком пламени, еще не зная, что сгорит дотла и обуглившимся трупом падет на обочину жизни этого зверёныша. Но ты другой. В тебе есть сила, игра не сломает тебя. Наверное, твои игроки поняли это и решили убрать конкурента, пока ты не успел набрать достаточно сил. Я понял их сюжет – прилюдное унижение, наслаждение от твоего растерянного вида, когда ты поймёшь, что тебя променяли на дешёвую подстилку. О да, это сразу лишит тебя очков и отбросит далеко назад. Из лидеров – в почти изгои, в шаге от того, чтобы самому стать игрушкой.       Не задумываясь что делаю, я бросился искать тебя. Помочь я не мог, только предупредить… Но даже этого не успел. Игра началась раньше. Я увидел только конец, но даже тех мгновений оказалось достаточно, чтобы понять, что проигравшим ты не стал. Жёсткая улыбка на красивых губах, холодный взгляд пронзительно синих глаз на бледном лице. И разбитый кулак. Твой хищник утирает рукавом кровь, в его взгляде смерть, но ты не боишься. Медленно обводишь взглядом присутствующих, без слов спрашивая, кто хочет быть следующим. Спотыкаешься о мой встречный взгляд, несколько мгновений глаза в глаза, прежде чем прожигающий шлейф холода скользит дальше, по другим лицам. Я моргаю. И только теперь понимаю, что ты увидел. По моим щекам бегут слёзы. Я единственный в этой комнате, кто болеет за тебя. По своей дурости я это показал. Большая ошибка. Надо бежать, пока никто не заметил.       Продолжаю сбегать, прячась от твоего взгляда, если случайно наталкиваюсь на него в школе. Ты один. Новых игроков рядом с тобой нет, и это развязывает руки мелким выродкам, пытающимся тебя сломать. Я знаю, что тебе не раз приходилось драться, отстаивая себя. Твои бывшие игроки во всех подробностях рассказали, что ты уже пользованный товар, и тому, кто будет достаточно настойчивым, может кое-что перепасть. Но ты не сдаёшься. И избитый ходишь на занятия. Солнце померкло. Я так за тебя боюсь.       Я слишком увлёкся мыслями о тебе, стал невнимательным в игре со своими мастерами и пропустил удар, нанесённый со спины. Подсознательно я ожидал этого. В нашем мире нет доверия ни к кому. Но именно в тот момент я оказался не готов. Это больно – оказаться лицом к лицу со скалящейся стаей, которую еще час назад считал своей. Я проиграл с треском, под хохот собравшихся на развлечение гиен. Но с поля боя ушел широко расправив плечи, не позволяя им опуститься под тяжестью насмешливых взглядов в спину.       Страха нет. Апатия, опустошение – да, со мной остались они. Страшно было вчера, когда казалось есть ещё что терять, и наверное будет завтра, ведь, потеряв свой статус, я останусь один на один со швалью и отбросами, не владеющими тонкостью игры и берущими силой. Мне придётся побороться, чтобы не стать чьей-то куклой. Насколько меня хватит? Малик протянул меньше двух недель. Он писал родителям, умолял забрать его. Не знаю, сказал ли о том, что с ним произошло в тех письмах, но никто за ним не приехал. Даже когда его повешенного сняли с трубы нашей ванной и на три дня оставили в морге клиники – никто не появился. За его телом прислали самолет.       Я нервно закурил, вдыхая горьковатый дым редкой для меня сигареты. Не хотелось об этом думать, но я раз за разом представлял, каково это – не быть. И причину, по которой лучше так, чем оставаться живым.       – Рене…       Я подавился дымом от звука твоего голоса. Впервые услышал, как ты произносишь моё имя, и это, вкупе со всем произошедшим ранее, встряхнуло меня будто электрический разряд. Волоски на руках и загривке стояли дыбом от напряжения. Твой взгляд скользил по моему лицу, по зажатой в трясущихся пальцах сигарете. Ты выглядел… обеспокоенным?       – Ты как?       Я снова едва не подавился воздухом. В горле ком, мешающий дышать и говорить. Нервно дергаю плечом, не зная, что ответить. На него тут же опускается твоя ладонь, едва не заставляя мои колени сложиться бумажной гармошкой.       – Присядь, тебя трясёт.       Хрипло смеюсь. Меня трясёт от тебя.       Ты садишься рядом, поднимаешь на меня взгляд. И я понимаю, что попался. Твои глаза такие яркие, завораживающе-синие. Кажется, про такие говорят – небесные. Я не помню, видел ли когда-нибудь небо такого оттенка. На этом чёртовом континенте всегда пасмурно и дождливо. Может, когда-то давно, в детстве, моё небо было таким же ярким. Становится тоскливо и муторно. Моргаю, пытаясь вслушаться в твои слова. Новая игра?       Ты предлагаешь мне это. Два игрока – ты и я. Свои правила, оговорённые заранее. Никаких ожиданий, никакого обмана, и возможность избежать иной участи. Мы не станем игрушками, мы будем союзниками друг друга. Слушаю тебя, и облегчение во мне борется с подозрением. Я тебе не доверяю, прямо говорю об этом. Ты киваешь, отвечаешь, что это взаимно. Становится легче. Видим расклад, понимаем цели друг друга. Зная мотивы союзника, проще строить сюжет игры и предусмотреть результат. Соглашаюсь, скрепляя договор крепким пожатием.       Та игра, что ты предложил, мне неизвестна. Взрослые играют в неё часто, да и ты уже пробовал. Я же пока только знакомлюсь с правилами. Слышу, как за нашими спинами говорят: «У Рене и Мэтта любовь». Улыбаюсь. Все идёт нормально, я включаюсь в эту игру, и кажется, удачно. Ведущий ты, я подхватываю и страхую, наблюдая за тобой. У тебя уже был опыт, знаешь как себя вести и что делать. Берёшь меня за руку, смотришь протяжно в глаза. Касаешься моих волос, словно невзначай, когда никого нет рядом, но мы точно знаем, что за нами наблюдают. Я тоже наблюдаю. За тобой. Ловлю такой же внимательный напряжённый взгляд. Ты следишь за мной. За тем, соблюдаю ли я правила.       Начинаю поддаваться. Медленно, но неуклонно, шаг за шагом. Теряю ориентиры, стираю черты, за которые ни при каких условиях нельзя заступать. Но ты, моё солнце, манишь и притягиваешь своим теплом. На очередной вечеринке ты целуешь меня при всех. Закрываю глаза, льну к тебе, обнимая за плечи. Я нарушаю правила. Те секунды, что твои губы касаются моих, пьют влагу моего рта, глотают мое дыхание – я не играю. Я в оффсайде. Открываю глаза и сквозь рассеивающийся туман вижу твой острый взгляд, кромсающий мою душу. Ты видел нарушение, как внимательный игрок ты не мог его не заметить. Но штраф откладывается. Ты взял меня за руку и увел от улюлюкающей толпы. Мы заработали свои очки. Мы вновь среди игроков. Не вступаем в чужие игры, черпаем силу друг в друге.       А потом происходит это. Я не знаю, кто начал, звал ли я тебя, провоцировал ли. Но когда ночью ты пробираешься в мою комнату – я не могу тебя прогнать. Темнота не видит, что правила вновь нарушены. Пустая кровать Малика перестает пугать. Другого соседа ко мне так и не подселили, и этой ночью я впервые за много месяцев сплю спокойно до самого утра. На рассвете ты целуешь меня и исчезаешь. Я бы подумал, что это сон. Но на протяжении всего дня невольно трогаю языком небольшие ранки от твоих зубов. Ты прикусил мне губу. Спасибо. Я могу чувствовать твоё присутствие, даже когда остаюсь один. Слизываю едва ощутимый вкус железа с пораненной тонкой кожицы. Словно тебя целую.       Плохо. Очень плохо – опасность. Бьёт тревогу, завывает сирена внутреннего контроля. Я уже не знаю, во что мы играем. Я понимаю, что ты ведёшь в счёте и обыгрываешь меня. Вот как это происходит – полное растворение, когда надежда и доверие расцветают вопреки доводам разума. Интересно, ты понимаешь, что уже можешь делать со мной что угодно? Мы не говорим об этом. Ты смотришь на меня, а я отвожу глаза, боясь окончательно потеряться в твоей синеве. Ты не должен видеть, не должен узнать, что в твоей команде лузер.       Что-то замечают остальные. Другие игроки всё настойчивей втягивают нас в свои сюжеты. Пытаются увести тебя, вызывая меня на ревность. Пробуют взять меня силой, чувствуя, что в нашем тандеме я более слабый игрок. Ты ввязываешься в драки, теряешь и зарабатываешь очки, а по ночам приходишь ко мне.       Кто из нас делает первый шаг? Я не уверен, совсем запутался. Но не отказываю, когда ты прижимаешься ко мне сзади и твердо толкаешься в моё тело. Я не знаю правил, не знаю, что должен делать и чувствовать. Но знаешь ты, и поэтому я позволяю тебе вести, кусая губы от боли, глотая слёзы и изо всех сил стараясь не двигаться, не дрожать, не плакать. Твой рваный выдох мне в шею – моё облегчение. Боль из острой и режущей превращается в тянущую и тупую. Её уже можно терпеть. Можно дышать. Слишком громко. Ты вздрагиваешь, слыша мой всхлип. В темноте ночи тянешься к моему лицу, пальцами касаешься горячих дорожек слёз, которые я так и не сумел удержать. Лежу, затаив дыхание, когда ты наклоняешься и начинаешь целовать-слизывать солёные капли. Теряюсь, пространство расслаивается, я – миллиарды оголённых нервов, могу только ощущать, но не думать, когда твои губы и руки опускаются ниже, а рот берёт меня в плен горячей влажностью неумелых движений. И остаётся только чувствовать, извиваться, хрипеть, цепляться пальцами за простынь, твои плечи, волосы. Так можно? Ты, у моих ног, с этим во рту, снова обыгрываешь меня, без отвращения сглатывая мою неопытность и нетерпение.       Я проигравший. Итог ещё не подведён и результат игры не объявлен. Но я понимаю, что безнадёжно отстал в счёте, и этот разрыв уже не наверстать.       Ты не трогаешь меня неделю. Я мучаюсь, каждый день ожидая, что ты больше не придешь. Зависаю у открытой двери в ванную. С моей кровати видна труба. Та самая труба Малика. Я начинаю его понимать. Но потом появляешься ты, и я снова сдвигаю во времени всё, что за пределами нашей игры.       Твои бывшие игроки хотят тебя вернуть. Шакалы и хищники, ты нужен стае для какого-то нового сюжета. Всё чаще замечаю их вокруг тебя. С каждым днём труднее подойти, делая вид, что ничего не происходит. Мастер, с которым ты спал, сверлит меня презрительным взглядом.       Я всё-таки срываюсь, заканчиваю игру, признавая поражение. Вижу вас двоих за вьющейся оградой. Он говорит, а ты улыбаешься. Его рука на твоём плече. Это бьёт меня наотмашь в самое сердце. Знаю, я слабак. Отворачиваюсь, сбегаю. Мои слёзы – твоя победа. На этот раз окончательная.       Ты сбрасываешь руку со своего плеча и, продолжая улыбаться, говоришь что-то, заставившее собеседника смертельно побледнеть. Я этого не вижу, как и твоих глаз в тот момент, а они холодными льдинками впиваются в испуганное лицо шакала под личиной хищника. Ты уловил движение краем взгляда и в последнее мгновение увидел убегающего меня.       Тебе потребовалось два часа, чтобы отыскать моё убежище. Ты испугался за меня, и когда нашёл, тряс так, что у меня стучали зубы. Я не слышал, что ты кричал, вообще с трудом воспринимал происходящее. Голову распирало от шума и какофонии мыслей. Кажется, я уже не плакал, но моя одежда и даже волосы были влажными. Я смотрел на тебя, и, собравшись с силами, смог прохрипеть:       – Давай перестанем в это играть…       Моё сердце замирало и останавливалось, пока ты утирал мои слёзы, отводил от лица влажные пряди волос и молча хмурился. А когда я успокоился настолько, чтобы услышать тебя, ты прошептал, глядя в мои покрасневшие глаза:       – Я давно уже перестал.       Я ещё не знаю, что последний год в школе будет для нас самым трудным, что тебе так и придётся через окно лазить в мою комнату, и мы будем спать, сцепившись в тесном объятии, охраняя друг друга от посягательств. Я ещё не знаю, что эти ночи, эта борьба и страх сплавят нас в единое целое, и ничто, ни расставание на полгода после выпуска, ни скандалы родителей, ни расстояние в тысячи километров не смогут заставить нас отказаться друг от друга. Я не знаю, что дождавшись совершеннолетия и получив свободу, мы начнём с нуля нашу общую жизнь, опираясь только на железную волю и веру в себя. Но уже в тот момент, когда ты обнимаешь зарёванного меня, я понимаю, что в этом изолированном мире играющих детей мы единственные, кто остался в живых, сохранив свою душу.