Дождь и солнце

В такие пасмурные дни, как этот, Стив чувствует себя особенно одиноким. Небо становится ближе, тяжелее, навязчивее, давит на плечи, будоражит память, затягивает в свой серый безмолвный омут. Стив не любит такие дни, боится их, старается дышать ровнее, не смотреть в окно, меньше говорить, пить больше чая, не закрывать глаза. Тони совершенно не волнует погода за окном. Пасмурно, не пасмурно – какая разница, если ты врос в свои железки, забаррикадировался в помещении без окон, стал единым целым со своими творениями. Тони спит не больше четырех часов в сутки – если спит вообще. Спит чутко, тревожно, мало – слишком мало, чтобы хоть отчасти восстановить силы. Там, за стенами башни, дождь стучит по крышам, обычно в дождь очень хорошо спится, но Тони его просто не слышит. Стив ежится, кутается в плед, сидя на диване в гостиной. Стиву холодно, Стиву серо и одиноко. Опять одиноко. Он старается не смотреть в окно. У Тони есть внутренняя батарейка. Он солнечный, даже если ему самому темно, он умудряется как-то светить. Он этого не знает, а Стив ему не скажет. Потому что Старк все равно не поверит. Стив допивает остывший чай, улыбается Наташе, сидящей в кресле, думает о том, что, наверно, было бы здорово спуститься к Тони в мастерскую. Там совершенно особенная атмосфера, другой мир, волшебная страна, техно-Нарния, золото-титановый город. Там, среди груды разумных роботов и бездушных железок, есть волшебник, заставляющий металл оживать. А еще он умеет оживлять людей, но он этого не знает, а Стив... правильно, Стив ему этого не скажет. В такие пасмурные дни, как этот, совершенно не хочется спасать мир. Не хочется смотреть кино, не хочется говорить вслух, не хочется помнить или дышать. Там, в мастерской, скорее всего, сейчас находится Бартон. Он любит, как Тони, пить кофе литрами, много болтает, много язвит, сидит на любых поверхностях, кроме тех, которые для этого предназначены, – на столе, на полу, на спинке дивана. Бартон всегда вписывается в Старковскую картину мира, вписывается гармонично, как будто был там всегда. У Бартона есть вип-допуск, явки, пароли, безлимитное время присутствия, право на прикосновение к солнцу. Стив тоже хочет иметь право на прикосновение, на простые, ни к чему не обязывающие разговоры, на чашку кофе – еще горячего, согревающего – вместо остывшего чая, на спасение от серого неба за окном и всепоглощающего чувства одиночества. У Клинта всегда есть предлог зайти в мастерскую, например, чтобы попросить Тони модернизировать стрелы или взглянуть на поврежденный на последней миссии лук. Но парадокс в том, что предлог Клинту не нужен. Он просто приходит, без приглашения, без повода, без сомнений, что-то говорит, смеется и, самое главное, может сделать так, чтобы смеялся Тони. И Тони смеется искренне, ввязывается в диалог, в словесную перепалку, беседу по душам. Бартона тоже не расстраивают заоконная серость, тяжесть неба и бесконечный дождь. Его вообще мало что расстраивает по-настоящему. А может быть, в мастерской сейчас Беннер. Еще один человек с вип-допуском. Единственный, кто может в разговоре с Тони понимать каждое сказанное слово, каждый термин, спорить с ним на равных, не чувствовать себя первокурсником, которого отчитывает профессор. Тони не боится Халка. Сложно сказать, отсутствует ли у него начисто инстинкт самосохранения, или просто любопытство – это вечное неуемное любопытство исследователя – берет верх над страхом, или... Еще столько «или» – Старк знает какую-то тайну, что-то сакральное, неприкосновенное, фантомную границу, зону допуска при балансировании на острие. И Брюс чувствует это в Тони, доверяет ему, открывается и порой остается в мастерской еще дольше, чем Бартон. Брюс любит такие пасмурные дни, как этот, видит в них какую-то поэтику и красоту, растворяет в них свою меланхолию. Стив сжимает в руках книгу, страницы расплываются перед глазами, они так замечательно пахнут свежей печатью, и мысли уносятся далеко за пределы сюжета. От Тони пахнет машинным маслом, ментоловым шампунем, кофе и корицей. И еще почему-то шоколадом. Тони не ест шоколад, и Стив подозревает, что это просто такой гель для душа. Почему-то мысль о Старке в душе очень смущает, но совершенно не кажется странной. Представлять, как струи воды стекают по напряженным плечам, рукам, спине, как отдельные капли блестят в ямочке между ключицами, застывают бусинами в волосах и ресницах. Капли... а что, если это были бы капли дождя? Тони и дождь, дождь и Тони. Так, наверно, лечат фобии. Представить что-то ненавистное и пугающее вместе с чем-то (кем-то) приятным и любимым. Любимым? Пора бы уже в этом признаться хотя бы самому себе. Дождь и Тони. Дождь и солнце. Небо перестает быть серым и пасмурным, когда появляется солнце. Красно-золотые вспышки, лучистый взгляд, теплый искренний смех. Тони не знает, что он чье-то солнце, а Стив ему не скажет, потому что это похоже на бред. Но это правда. Наташа отбирает у Стива книгу и спрашивает, что случилось. Оказывается, книгу он уже полчаса держит вверх ногами и переворачивает страницы раз в пять минут. Страницы приятно шуршат, у Наташи слишком звонкий голос, а у Стива совершенно нет желания говорить. Романофф тоже не любит дождь, не так сильно, как Стив, но все же. И в этой нелюбви есть что-то роднящее, что-то теплое, как и в ее теплой ладони, сочувственно опустившейся на плечо. Она не знает, чем помочь, потому что не знает причин его грусти, но показывает, что она рядом, и это для Стива очень ценно. Тони не рядом. Сейчас не рядом. Тони бы понял, Тони бы обязательно понял, но чтобы спуститься в мастерскую, надо быть уверенным, что там нет ни Клинта, ни Брюса, а иначе, иначе чувство одиночества станет совершенно невыносимым. Или это уже ревность? Стив допивает холодный чай, извиняется перед Наташей, виновато улыбается и идет к окну. Он не хочет смотреть на дождь, но смотрит, смотрит и тонет в этой серости, мечтая о той минуте, когда выглянет солнце. В такие пасмурные дни, как этот, Стив возвращается в свой семидесятилетний ледяной плен, вмерзает памятью в свое прошлое, безрезультатно пытается согреться, зацепиться за светлые моменты, но от этого только чувствует себя еще более одиноким. Тони снятся кошмары. Часто снятся, доставая своей реалистичностью, цепляя и выворачивая наизнанку. Старк бодрится, пьет кофе и обнимается со своими железками. Тони снятся кошмары, Стив видит их наяву, и особенно отчетливо – на фоне серого неба, под аккомпанемент непримиримых ливней. В грозу не становится легче. Раскаты грома выстрелами рвут барабанные перепонки, молнии вспышками взрывов обжигают глаза – война для Стива не закончится никогда. А Тони любит грозу. Восхищается стихией. Вот только, сидя в мастерской, он ее не видит. Стив смотрит на грозу за него. С появлением в команде Тора она перестала казаться чем-то совсем пугающим. Когда ты видишь стихию, усмиренную и контролируемую, она превращается в собаку на поводке. Тор любит дожди. Тор любит солнце. Тор любит чай, какао и песочное печенье. Любит фильмы – исторические и фэнтези. Стив невольно улыбается, вспоминая бога грома, сидящего на диване перед огромным экраном и поглощающего в неимоверных количествах пресловутое печенье, заботливо заказанное Старком оптовой закупкой. В этот пасмурный день что-то меняется. Потому что именно в этот день Стив не выдерживает и спускается в мастерскую. И там, как ни странно, нет ни Клинта, ни Брюса. Стив удивляется и, видимо, высказывает удивление вслух, потому что Тони вопросительно вскидывает брови и обзывает его ревнивой женой. Тони сонный, растрепанный, с синяками под глазами, в домашних штанах и перепачканной машинным маслом майке. Он не спрашивает о цели визита, отрывается от своих железок, рассказывает что-то о своем новом проекте – Стив понимает только предлоги – и протягивает кружку с кофе. Кружка огромная – Старк не пьет из мелкой тары, кофе черный и горячий, терпкий аромат кружит голову, первый глоток согревает изнутри, а Тони улыбается – и тепло окутывает Стива целиком. Вот оно, оказывается, как. Чтобы зайти и прикоснуться к солнцу, не нужно искать предлога. Не нужно подгадывать время, думать об уместности визита или бояться быть непонятым. Нужно. Просто. Прийти. Эта простая истина обрушивается на голову, и Стиву почему-то хочется рассмеяться. Тони смотрит недоуменно, снова улыбается и внезапно ерошит Стиву волосы. Здесь, в помещении без окон, не слышно дождя. Здесь его персональное солнце сонно щурится, тихо смеется, немного язвит – без этого просто никак – и согревает Стива. Выдергивает из прошлого, из ледяного омута памяти, в настоящее, теплое и приветливое, пахнущее кофе и шоколадом. В этот особенный пасмурный день Стив впервые за долгое время чувствует, как разжимаются тиски, сдавливавшие грудную клетку, как заходится гулким стуком сердце, согревая и разгоняя по телу кровь. Тони шутит, Тони смеется, Тони говорит, чтобы Стив заходил почаще, в любое время. Потому что у него безлимитный запас кофе и длинный список интересных тем для разговора. Синоптики грозят, что дожди будут идти две недели кряду. Но теперь от них есть куда спрятаться, есть допуск в убежище, есть право на прикосновение к солнцу. Поэтому Стив спускается в мастерскую и на следующий день, и через один, затем еще и еще. Разговоры затягиваются все сильнее, кофе в кружках успевает остыть, да и к черту бы кофе, если улыбки греют сильнее, если запах шоколада въедается в ноздри и не отпускает, не отступает даже ночью. Клинт и Брюс в мастерской появляются все реже, а если Стив все же застает их там, то оба ведут себя совершенно одинаково – хлопают Стива по плечу, спешно прощаются со Старком, ссылаясь на неотложные дела, и ретируются, загадочно улыбаясь. Думать о странном поведении друзей Стив перестает буквально сразу, как они исчезают. В этот пасмурный день, спустя неделю после первого визита, Стива внезапно застает врасплох вопрос о том, не надоело ли ему сюда спускаться. Становится страшно, вдруг сейчас его выгонят, как надоевшего пса, на улицу, под дождь. Это даже не страх, это ужас, тихий, панический ужас, что солнце скроется и он будет обречен на вечную серость неба и холод одиночества. А потом Стиву говорят, что он дурак и что ему не идет это глупое выражение лица, и еще что он совсем не умеет целоваться. Запах шоколада и кофе заполняет собой все. У Тони теплые губы, теплые ладони, он пытается не улыбаться в поцелуе, но получается плохо. Стив закрывает глаза и концентрируется на ощущениях: сильные руки, настойчивые ласки, странная манера оставлять укусы после поцелуев. Когда во время дождя выглядывает солнце, то обычно появляется радуга – и мир внезапно взрывается яркими цветами. Старку реже снятся кошмары, и он становится еще более солнечным, если это вообще возможно. Это настолько здорово, что хочется то ли плакать, то ли смеяться. В такие пасмурные дни, как этот, Стив любит просыпаться пораньше, целовать сонно ворчащего Тони в нос или колючую щеку и идти босиком на кухню, чтобы сварить кофе в турке. Дождь за окном больше не удручает, и это понятно – теперь у Стива есть свое персональное круглосуточное солнце. Стив будит его, чтобы напоить крепким кофе с корицей и утащить в душ, где капли воды теплее, чем дождь за окном, и гель для душа с запахом шоколада теперь поселился навечно. Стив счастлив, потому что нашелся человек, который спас его из личного пасмурного кошмара, человек, с которым не страшны никакие грозы. Стив никогда ему этого не скажет, потому что... потому что Тони и так это знает.