Шепчет

Он просыпается перед началом сумерек, когда в самом дальнем углу библиотеки Юуки, дрожа от волнения и собственной грешности, пишет ласковое и красивое «Дорогой Зеро…». Канаме знает. Конечно, он знает о её мыслях и чувствах. И сердце, наполовину отданное гордому и сломленному однажды на кромке миров охотнику, этого вечного ребёнка никогда не станет его полностью. Канаме прожил слишком долго, чтобы однажды увидеть в любимых глазах лишь сомнения и чувство долга – не любовь, которую так хотелось ощутить после стольких скитаний сквозь века. Он думал – Юуки имела право на собственный выбор, но слишком много власти Король доверил не Королеве даже, маленькой Принцессе, дрожащей от любого намёка на серьёзную разборку или от холодного взгляда дорогого ей Зеро. Канаме знал – Юуки была больше человеком, нежели чистокровным вампиром. Не было в ней королевского характера. Она до сих пор визжала от восторга, когда её угощали клубничным мороженым с шоколадной крошкой. Она не понимала элементарных вещей, когда дело касалось экономики или политики. Она не была Королевой. Только наполовину. И не его. Канаме видел – Юуки прижимала к груди ладони, шептала тихо и ласково «дорогой Зеро…» и забывала, что нет пределов для Короля. И он слышал каждое её слово о любви, сказанное в пустоту ночного неба или стены древней библиотеки, к охотнику, каждый стук сердца, которое так и не стало полностью принадлежать ему. Канаме умел – Юуки возвращалась от Кросса долго, принося в их дом запах чужой – Зеро – крови и старательно делала вид, что запах пороха и ненависти лишь кажется им двоим. Юуки жестокая. Она возвращается в спальню, забыв стереть с пальцев пятно от чернил. Дрожа от волнения и собственной грешности, прикасается к его лицу и шепчет ласковое и красивое «Дорогой Канаме…». Канаме знает. Конечно, он знает, что это бешено бьющееся за тёплой плотью сердце наполовину принадлежит ему, возрождённому из Тьмы однажды жесткой и безжалостной рукой Курана Ридо, рождённому заново смертью невинного ребёнка. Канаме жил слишком долго. А это сердце так и не стало его полностью. И тихое «Зеро…» оставляет свежий шрам в сознании. Но, глядя в её большие карие глаза, такие тёплые, такие родные, в мыслях раз за разом появляется образ той, которая унесла его сердце, древнее и мудрое, в самое долгое и жестокое пламя. Заплетённые в косы тонкие пряди её волос, первый и последний для их общей истории поцелуй, её нежное «Канаме…» – он пронёс в себе эти воспоминания сквозь века, храня в себе всё, что связано с ней. «Я буду звать тебя Канаме, хорошо?» - звенит её голос в его голове, мыслях, сердце… И её решимость, когда она бросила своё сердце в горящий горн ради их – его – будущего. Тогда его душа погрузилась в вечную зиму, а цели окрасились в багровые цвета. И розы, что цветут раз в десять лет, и она, такая добрая и мудрая, стоящая среди этих пушных кустов, смотрящая на него озорным взглядом из-под длинных ресниц – Канаме помнил и не хотел забыть. Прикасаться к её волосам и рукам, перебирать пальцами заплетённые в косы прядки, восхищаться её жизнерадостностью и радужными перспективами, её отвагой и верой в лучшее для них, рождённых проклятой луною и безжалостной ночью. Саюри мудрая. Она делает всё для них и ничего для себя. И их поцелуй должен был стать началом их общей вечности. Он бы не отпустил её тогда. И вместе они творили бы историю целой эпохи, пронося через века величие её столь красивой фамилии – Куран. Но она оказалась слишком благородная, слишком отважная, слишком любящая. Саюри решительная – он тогда не был таким, хоть и был старше и, казалось бы, мудрее. Она сделала свой выбор, а у него тогда не было права на то, чтобы решить всё за неё. Саюри унесла с собой его сердце, а Канаме пронёс через века величие их фамилии – Куран. Юуки вздрагивает и с болью душит обиду в груди, когда спящий на её коленях Канаме шепчет с такой любовью и нежностью: - Саюри.