И в болезни, и в здравии

      Мигрень… Для Википедии это неврологическое заболевание, наиболее частым и характерным симптомом которого являются эпизодические или регулярные сильные и мучительные приступы головной боли в одной (редко в двух) полушариях головы. Для меня, мигрень — это примерно четырнадцать часов на протяжении которых кто-то незримый, но очень сильный долбит в мой правый висок железным прутом, а потом настойчиво вталкивает в образовавшееся отверстие сучковатую палку.       Раньше такие приступы случались у меня гораздо чаще, но с тех пор, как встретил Усако — почти прекратились. Пару раз я слег, когда мы еще только встречались и один накануне первой годовщины нашей свадьбы. Около пяти месяцев назад. И вот — сегодня.       Мигрень напала вероломно без каких-либо предварительных извещений. В одну минуту я с коллегами обсуждаю ход лечения новорожденного пациента и миг спустя в висок вонзается металлический прут.       Я совершенно не помню, как добирался до дома. Квартира встретила тишиной, знакомыми запахами. Усако еще не вернулась. Сегодня после занятий в университете, она собиралась встретиться с подругами, а потом — зайти в супермаркет, чтобы пополнить стратегический запас конфет, шоколадок и чипсов в наших кухонных шкафчиках.       С трудом дошел до спальни, задвинул плотные шторы на окнах. Обычно они нужны нам, чтобы укрыться от любопытных взглядов соседей из дома напротив. С год назад Усаги попалась статья в журнале о том, что средний успешный японец может годами не заниматься любовью, будучи женатым. Просто не находит для этого времени или сил в напряженном рабочем графике. Что ж, значит — я неудачник. Потому что мы с зайчонком, по сравнению со своими «средними успешными» соотечественниками бьем мировые рекорды распутства. «Перерывы» у нас случаются разве что пару раз в месяц. Но сегодня в этом отношении на меня надежды мало.       Не найдя в себе сил для того чтобы раздеться, рухнул на покрывало как был. Пульсирующая боль в виске не давала расслабиться. Мечтал только о том, чтобы провалиться в глубокий сон и забыться от этой боли. Однако, у моей болячки не было планов отступать так просто. Не мог даже глаз прикрыть. Перед внутренним взором сразу начинали плясать цветные неоновые пятна и их мельтешение только усиливало боль.       Лежал на ее половине кровати, стараясь смотреть в одну точку — наше свадебное фото на противоположной стене. Сейчас в глазах все расплывается, но я знаю этот снимок наизусть. Нас снял не нанятый фотограф, а кто-то из друзей, мы так и не узнали, кто именно. В саду оранжереи, где мы праздновали свой самый счастливый день, сбежали на пару минут от своих гостей, чтобы немного побыть только вдвоем.       Неизвестный нам фотограф отлично поймал момент — наши губы в миллиметре друг от друга и не ясно — то ли поцелуй едва закончился, то ли вот-вот начнется. Кончики нежных пальчиков Усако осторожно касаются моего подбородка. На ее безымянном пальце то самое кольцо-сердечко. Она отказалась менять его на какое-то другое. Шлейф ее платья будто выстилает на траве белоснежную кружевную дорожку к нам.       Мы с Усаги обожаем этот снимок. Но оба считаем момент, запечатленный на нем, слишком личным, интимным, нашим, чтобы повесить его где-то, кроме нашей спальни, где не бывает никого постороннего.       В коридоре чертовски громко проворачивается ключ в замке. Усаги привычно врывается в нашу квартиру ярким, добрым ураганом. Я знаю, что она сейчас увидит мою обувь в прихожей, удивится — обычно, я оказываюсь дома гораздо позже, чем зайчонок.        - Мамо-Тян, - родной, любимый веселый голосок падает на истерзанную голову очередным усилением боли. Усако появилась в дверях спальни и сразу все поняла. Почти мгновенно скрылась за дверью ванной комнаты. Зайчонок знает, что в эти часы я очень остро, болезненно реагирую на звуки и запахи.       Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем она снова появляется в дверях спальни. На ней серая майка и черные домашние шорты — никаких ярких, кричащих цветов, которые могут причинить мне боль, бросившись в глаза. Волосы спрятаны под тюрбаном из большого полотенца, но несколько прядок все равно смогли выбиться. Все это время в ванной, Усаги смывала с себя запахи. Свои духи, запах улицы, кафе, где обедала с девочками, булочной напротив нашего дома, где покупала хлеб и булочки.       Осторожно, почти бесшумно, Усаги подошла к кровати, поставила на тумбочку стакан с холодной водой.       Матрас немного промялся под ее весом, ласковые пальчики бережно коснулись моего лба. Они все еще хранили прохладу от соприкосновения со стеклом и передавали ее мне в надежде немного успокоить, унять мою боль.       Она ничего не говорит, не пытается заставить меня принять лекарство. Просто лежит рядом и гладит мою несчастную голову. Совсем легко, невесомо. Временами мне кажется, что ее пальчики даже не касаются моей кожи или волос.       Врямя от времени Усаги подается вперед, чтобы нежно коснуться моей щеки, лба или виска, ставшего эпицентром моей боли, своими мягкими горячими губами. И, кажется, от этих прикосновений и совсем невинных поцелуев острая пульсация в голове отступает. На самом деле — мне просто намного легче отрешиться от нее, сосредоточиться на чем-то другом. На той, что стала настоящим смыслом моей жизни.       Проходит какое-то время, и мне удается ненадолго уснуть. Я знаю, что это будет не простая ночь для Усако. Она волнуется и позволит себе разве что легкую дрему вместо полноценного сна, к которому привыкла. Проснувшись ночью, я уже заранее знаю, что меня ждет. Все эта же ласковая рука в моих волосах и шепот. Такой тихий, что начинаю сомневаться — может, это телепатия или же я просто-напросто придумал эти слова:        - Все хорошо, Мамо-Тян. Я рядом. Отдыхай, мой хороший, - а на самом деле — Усако молчала все это время или действительно произнесла то, что я услышал?       В эти моменты мне хочется перехватить ее ручку, поднести к губам и осыпать каждый пальчик благодарными поцелуями за избавление, хоть и не полностью, от мучившей меня боли. Но даже попытка повернуть голову в ее сторону кончится очередным резким ударом невидимого великана. И будет казаться, что ему все же удалось пробить мой череп насквозь и следующий удар придется уже на оголенные ткани мозга. А мне совсем не хочется проверять, так ли бесчувственен этот орган, как утверждают нейрохирурги.       Я выражу свою благодарность за то, что она для меня делает позже. Словами, действиями, лаской.       После прошлого моего приступа, Усако сказала, что моя лучшая благодарность — это крепкое объятие утром. Когда я подхожу к ней со спины и сцепляю руки у нее на животе, отвлекая от варки настоящего турецкого кофе. Усако научилась варить божественный кофе. Черный, смолянисто-тягучий и невыносимо ароматный.       Моя рука дергается, будто сама собой, будто ей не нужны никакие команды от какого-то там головного мозга, который в данный момент слишком занят собственной блажью с мигренью. У руки есть более важные дела — найти и чуть сжать нежные тонкие женские пальчики, хотя бы так, молча, и почти бездвижно выразить единственную здравую и осознанную мысль, которая сейчас у меня есть - «Ты мне нужна. Я хочу, чтобы ты была рядом!».       Она здесь, она со мной. Ее простая ласка отгоняет терзающую меня боль, дает такой нужный покой и отдых.       Утро заглядывает в нашу спальню через приоткрытую дверь в гостиную, не найдя для себя другой дороги — окна все еще плотно занавешены. Спросонья, еще до того, как понимаю, что мигрень убралась восвояси, начинаю шарить по кровати рядом с собой рукой. Надеюсь найти мою любимую, родную девочку, свернувшуюся рядом в нежный, теплый комочек. Но постель, хоть и хранит еще ее тепло, пуста.       Поднявшись с кровати, понимаю, что на мне нет вчерашней одежды. Каким-то одной ей известным образом Усаги удалось избавить меня от рубашки и джинсов так, что я и не заметил. А ведь сплю всегда довольно чутко, не говоря уже о таких днях, «украшенных» болями.       Устав удивляться необыкновенной ловкости моего обычно неуклюжего, но неизменно самого милого, зайчонка, отправился на поиски жены. Усако нашлась в ванной комнате. Склонившись над раковиной, моя девочка сплевывает пену зубной пасты. Ладошкой зачерпнула немного воды из-под крана и прополоскала рот.       Увидев меня в зеркальном отражении за своей спиной, моя жена радостно и счастливо улыбается. Обернувшись, проводит по моей, ощетинившейся за ночь, щеке ладонью и нежно целует безо всякой брезгливости не смотря на то, что не приводил еще себя в порядок.        - Я каждый раз боюсь, что своим присутствием только врежу тебе. Мешаю, - совсем тихо призналась зайчонок, заглядывая в мои глаза в поисках ответов.        - Ты единственная во всем мире, кто может мне помочь, - уверенно возражаю, прежде чем крепко обнять и уткнуться лицом в облако все еще немного влажных, не успевших просохнуть за ночь золотых волос.       Осознаю, что она принимает и любит меня не только сильным, ответственным и собранным, но и таким, каким был этой ночью — разбитым, размазанным собственной болью. Как и говорила перед алтарем — в болезни и здравии, в счастье и горести. От этого понимания, сердце сладко ноет и кажется становится чуточку больше, чтобы вместить в себе еще немного Усаги, еще немного любви к ней. Это чувство во мне никогда не угаснет и не притупится. Так же, как в ней. Я знаю — что бы ни случилось, какие бы испытания не пришлось пережить, мы всегда будем вместе. Будь то моя мигрень или что-то гораздо более серьезное, мы справимся, выстоим. Потому что мы — одно единое целое. И наше единство, наша любовь дает нам невероятную силу.       От возвышенных мыслей отвлекает ее задумчивый и счастливый шепоток:        - Надеюсь, наш малыш не унаследовал от тебя эти боли… - она нежно улыбнулась и прижала мою ладонь к своему животу...