Никогда.

Почему все получилось именно так? Почему я лежу сейчас на больничной койке, а шлюхи моего же возраста шляются по подъездам и курят? Почему они доживут до сорока лет, а я умру через три часа? Я же даже толком пожить не успела. Никогда не целовалась по-настоящему, никогда не влюблялась и не делала ничего, чтобы запомниться. Никому не показала своих стихов и не признавалась в любви. Ко мне никто не пришел. Родители плачут дома. Я их не виню, потому что их лица сделали бы еще хуже. Мне пришлось бы видеть, что я теряю. Ко мне не пришел он, хотя мы встречались уже три года. Хотя все это время я думала, что ему плевать на меня, и сейчас он это подтвердил. Но и его я тоже не любила. Точно. Я умру сейчас, потому что я сволочь. Потому что никогда никого не любила. Даже родителей. Даже себя. Никого и никогда. Я одна, потому что захотела так. И это моя молитва. По трубочкам, которые поддерживают во мне жизнь, текут также и мои воспоминания, такие глупые и бессмысленные. Пустые и совсем не нужные. Они пробуждают глубокую правду. Но я заперла ее так далеко, что вряд ли она всплывет и заставит почувствовать ту самую боль, боль, когда тебе есть, что оставлять. Когда ты уходишь навсегда и никогда не вернешься. Нет, этой правде нужен сильный толчок. И этого толчка не будет в ближайшие три часа. А значит, не будет никогда. И, как всегда, я безумно ошибаюсь. Ты входишь тихо, почти незаметно. Или мне так кажется из-за того, что я не хочу тебя замечать. Поэтому я крепко зажмуриваю глаза и считаю до трех. Один. Два. Три.. Нет, ты все еще тут. Стоишь, прислонившись к стене палаты, и молчишь, внимательно разглядываешь меня. Забавно, какие чувства может вызвать появление лучшей подруги. Хочется отвернуться, убежать, заорать, спрятаться, прогнать тебя, прижать к себе, остаться тут навсегда, наплевать на врачей и диагнозы. Кто вообще читает это каракули?, когда-то говорила ты. А сейчас ты молчишь и стоишь, до тех пор, пока меня не начинает трясти. И тогда ты подходишь, ложишься ко мне и обнимаешь. Целуешь в макушку. Боже, если бы ты зналa, столько радости ты могла бы принести мне этими же действиями год назад и сколько боли приносишь сейчас. Если бы ты знала. От этого я начинаю плакать. Сильно, безостановочно. Потому что теперь есть, что терять. Есть ты, которая обнимает меня и смотрит прямо в глаза. Которая не боится того, что потеряет меня через три часа. Которая впилась в меня своими крепкими пальцами. Которая сломала меня своей любовью. — Я никогда.. Никогда никого не любила. Я не могу умереть. Ты все еще молчишь. Потому что знаешь, что это ложь, или потому что не хочешь говорить. Или заботишься обо мне, ведь если скажешь хоть слово, я умру не через два с половиной часа, а прямо сейчас. Или нет. — Зачем ты врешь себе? Даже твой глупый бойфренд понял, что это не так. Ты даешь мне передышку в пять секунд и говоришь: — Зачем врать, если чувство взаимно? Зря, зря ты это сказала. Так умирают и рождаются надежды — прямо у меня голове. Прямо там, внутри. Ты рассказываешь мне про то, как прошел бейсбол, про школу и уроки, про экзамены, про свой университет, про младшую сестру, которая ушибла колено. Просто говоришь. Сколько времени уже прошло? Час? Полтора? Сколько времени я жмусь к твоей мокрой рубашке и скулю, как подбитая птица? Ладно, какой смысл во времени, если я умираю. Никакого, верно. Слишком долго я лежала тут и смотрела на часы, словно овощ. Так что какая-то часть меня даже рада, что ты нанесла мне визит. Мечты тем и опасны, что сбываются. Хотела почувствовать себя живой? Держи боль, так как именно она напоминает, что где-то там есть сердце, и оно до сих пор бьется. Причем не просто боль, а боль от самого счастливого, что только может случиться с нами в юности — взаимной первой любви, которая должна тянуть нас в небеса, а меня обрушила на твердую землю. Холодную и такую мертвую. Что же я делаю?, проносится у меня в голове. Умираешь, появляется ответ. Я беру с полки музыкальную шкатулку. Она крутит только «Вальс Амели», но ты ведь его любишь, верно? Через пару нот вытаскиваешь ее из моих рук и ставишь обратно. Берешь за руки, целуешь их. Забавно думать, что я была бы этому рада. Была бы, а сейчас уже просто ничего не чувствую. Вероятно, это и происходит с людьми за пару минут до их смерти. Первыми уходят эмоции. Мне не нужны часы, чтобы знать, что у меня не больше десяти минут. Поэтому я просто ложусь к тебе под плечо и дышу, пока могу это делать. Нельзя действительно насладиться дыханием, пока не начнешь умирать. От тебя пахнет корицей, бумагой и кофе из той кофейни, где ты подрабатываешь. Кофейни в хосписе. Последние два года ты успокаиваешь умирающих, даешь им чувство того, что они нужны. А вдруг сейчас ты просто выполняешь свою работу? Просто успокаиваешь меня перед смертью? Трубочки начинают накачивать меня воспоминаниями. Я помню тот момент, когда я полюбила тебя. Мама сказала мне сходить в кофейню. Я не хотела, потому что еще во время последней ремиссии зареклась не знакомиться со смертельно больными, чтобы никогда больше никого не терять. Поэтому я иду рано утром, когда все должны были спать. Так и случилось. Ты протираешь столы и улыбаешься мне, когда я вхожу. Мне не нужно твое имя, не нужно ничего, даже то кофе, которое я беру. Мне всего лишь нужно, чтобы ты продолжала подходить к моему столику. Помню, как ревновала тебя ко всем посетителям. Почти каждый день я прихожу сюда. Мама думает, что я завела тут друзей. В каком-то смысле - да. Меня раздражает, что ты ходишь к другим столам, улыбаешься другим умирающим. Тут нельзя добиться особого отношения из-за того, что ты болен. Поэтому ты ухаживаешь за всеми. Я заказываю кучу всего, трачу все деньги, которые мне дает мама. Ты приносишь морковный торт, шоколадный мусс, третью чашку кофе и спрашиваешь: — Уверена, что съешь все? — Можешь мне помочь? Ты смеешься, подходишь к стойке, говоришь с толстым парнем — главным, а потом возвращаешься и просишь подождать пятнадцать минут до твоего обеденного перерыва. Когда ты перестаешь работать, расходятся почти все, только один мужчина остается в кафе, но сидит он так далеко, что я могу представить, что мы тут одни. Смеемся, едим торты и пьем. Это так глупо и весело. Такое ощущение, будто я смогу жить вечно. Я помню, как ты дала мне надежду. Помню, как сидела в том гей-клубе. Каждую пятницу, когда мне не переливали кровь, я в тайне ото всех приходила сюда и пыталась быть собой. На улице очень холодно, найти себе собеседницу на ночь я не смогла, так что просто беру коктейль и смотрю на дверь. Ты заскакиваешь, переминаясь с ноги на ногу, а через пару минут на твоем лице появляется искреннее удивление. Вероятно, ты понимаешь, в какое заведение попала. Но, увидев меня, думаешь, что ошиблась, и с улыбкой направляешься ко мне. Поверить в реальность происходящего сложно. Ты выпила очень много. Достаточно, чтобы когда мы прощались у твоего дома, впиться мне в губы самым крепким поцелуем и отправить мой разум в путешествие по вселенной. Помню, как забрала ее. Прошла неделя, после которой я перестала ждать, что ты перезвонишь мне, вернулась к парню и смогла войти в кафе. Теперь ты ко мне не подходишь, обслуживает меня толстый парень, и денег тратить я стала меньше. Но от этого легче не становилось. Сегодня я ждала того же, но из персонала была только ты, так что заговорить приходится. И я опять заказываю почти все торты, напитки и фрукты, которые тут есть. — Поможешь? Что-то детское, нелепое есть в моих словах. Наверно, это все из-за надежды. — Нет. Ты уходишь и оставляешь меня совсем без денег и совсем без радостей. Но сейчас ты лежишь рядом со мной. Обнимаешь, целуешь мои пальцы, шепчешь, что не уйдешь никогда, извиняешься за то, что не перезвонила. Это заставляет смеяться. Так будет вечно. Но тебе нужно отойти. За водой или куда-то еще. Всего на пару секунд, говоришь ты, даже не заметишь. Ты целуешь меня на прощание, и я чувствую слезы на твоих щеках. Ты здесь не из-за работы, а из-за меня. Я улыбаюсь и посмеиваюсь, потому что как только ты откроешь двери этой палаты, я умру. И никогда не дождусь тебя. Никогда. Я вижу через стеклянную стену, как ты подходишь к кулеру и наливаешь стакан. А потом слышу писк. Последний звук. Трубочки с воспоминаниями перестали их подавать.