Жди меня

Танака не делает Мурао поблажек, не ставит незаслуженно высоких оценок и не занижает их по излишней придирчивости как невозможности привлечь внимание более мирным путём. Он не вызывает её отвечать чаще или реже, чем других учеников. Он не оставляет её на консультации под любым неумелым предлогом, не поджидает как будто бы случайно после школы, не пытается проводить домой, не предлагает помочь с домашним заданием. Не говорит смущающих комплиментов или фраз с двойным дном. Только время от времени, поглощённый очередным рассказом, подходит ближе и кладёт ладонь на её парту. Но это вполне может оказаться и простым совпадением. Стол Мурао расположен удобнее всех: так и просит увлекшегося новой темой учителя на него опереться. Мурао не старается угодить Юичи, не корпит над его предметом усерднее, чем над всеми остальными. Не допускает ошибок как предлогов задержаться после уроков, не задаёт лишних вопросов. Не краснеет, не грызёт от волнения ручку и не теряет дар речи, когда Танака обращается к ней. Не задерживается в классе после занятий, не дарит безделушки в знак особого отношения, не заикается, отвечая заданный урок. Только ревностно следит за тем, чтобы Танака не закрывал мечтательно глаза, погружённый в раздумья. Потому что никто, кроме неё, не должен видеть его родинку. Мурао не ревнует, даже если Танака позволяет себе дотронуться до чужого плеча, или помочь донести стопку тяжёлых учебников, или рассказать не самую однозначную шутку. Но подмигивать Юичи имеет право лишь одним глазом – тем, над которым родинки нет. Когда Танака идёт рядом с ней по коридору, Мурао обычно говорит, глядя в другую сторону: − Вам придётся ждать, учитель. Мурао не сетует на несправедливость. Ученицы и учителя, какими бы молодыми последние ни были, не могут быть вместе — это правило должно выполняться без малейших исключений, и она не чувствует себя бунтаркой, готовой бороться против стереотипов. Трусихой она не чувствует себя тоже; да и нет никакой трусости в том, чтобы быть достаточно терпеливой и не ломать себе жизнь. До встречи с Юичи она не задумывалась о будущем. И нет ничего удивительного в том, что именно Танака, открывший ей важность подобных мыслей, согласится с невысказанным желанием не разрушить перспективы своим так не вовремя пробудившимся увлечением. Их роман скрыт, как грунтовые воды под истоптанной поверхностью земли, и только изредка прорывается наружу крошечными гейзерами. Как-то раз Танака подсаживается к ней в столовой, и Мурао почти возмущается вслух, но не существует правила, запрещающего учителям обедать за одним столом с учениками, а Юичи издалека и вовсе походит на своего младшего брата-старшеклассника. − Я очень люблю суп с данго, − заявляет он, с аппетитом принимаясь за свою порцию, а Мурао не находит подходящих слов, чтобы упрекнуть его за такую выходку. …Интересно, зачем он решил сказать ей об этом? Чтобы поддержать разговор? Или это такой хрупкий намёк, послание сквозь годы, чтобы когда-нибудь нескоро, почти в следующей жизни Мурао приготовила ему суп с данго, когда он вернётся домой после работы? Мысли Мурао неожиданно выбирают очень странное направление. Но даже сейчас она не краснеет. Только вздыхает: − Придётся подождать, учитель. В конце концов, в осторожности тоже нет ничего плохого. Кто знает, что случится через несколько лет? Кто знает, кому ещё покажет свою родинку Юичи? Кто знает, кого ещё встретит Мурао в школьных коридорах? Кто знает хоть что-нибудь? Через неделю после этого события Мурао забывает свою тетрадь в кабинете Танаки. Он возвращает её на следующей день, и во всём этом нет совершенно ничего необычного. Просто помощь заботливого учителя. Вечером Мурао перелистывает всю тетрадь, страницу за страницей. Она не знает, что именно ищет, и мысленно ругается на себя за эту торопливую горячность, с которой просматривает листы на предмет послания. Она не знает, что именно ищет, но всё же находит. Крохотное сердечко на предпоследней странице. Нарисованное карандашом: Юичи оставил ей свободу стереть его, убрать компрометирующий знак. Или просто — избавиться от этого признания навсегда. Мурао вырывает страницу целиком. И прячет её в дальний ящик стола. − Нужно ждать, учитель. Кроме осторожности, в ней робко подаёт голос кокетство. Осознание того, что Танаке придётся ждать её согласия, её благосклонности, её присутствия в его жизни, не ограниченного классным кабинетом. Загвоздка лишь в том, что ей придётся ждать того же самого, точно так же и ровно столько же. − Чего ждать? — спрашивает Танака, когда они остаются одни, а такое почти не случается и всегда не намеренно, честное слово. — Чего ждать? — повторяет он с улыбкой и наклоняется непозволительно низко, и Мурао почти наяву чувствует прикосновение, которого до сих пор не случилось. Она не боится, но впервые её уверенность в благоразумии Танаки колеблется, равно как и колеблется её уверенность в собственном благоразумии. А потом Юичи улыбается, и его улыбка возвращает утерянное на несколько долгих секунд. − Ты мне нравишься, Мурао, − только и говорит он. — Не просто как ученица. Гораздо больше, чем кто угодно. Чтобы понять это, вовсе не нужно ждать. На прощание он всё-таки касается её руки — очень коротко и, кажется, только одним пальцем. Всё остальное действительно подождёт.