Часть 1
7 июля 2015 г. в 23:54
Киёши улетает в Америку, а Ханамия стоит за углом и не знает, что сказать и стоит ли вообще. Прощаться он не собирается.
«Это всё от скуки!» — убеждает себя Ханамия. Он редко испытывает сильные эмоции, вернее, чем интереснее человек, которому он делает больно, тем ярче его собственные ощущения. А Киёши доставляет ему такие, что Ханамия сейчас может чувствовать только ненависть и возмущение из-за того, что эмоциональный допинг уезжает так далеко.
Просто сломать Киёши, как всех остальных, Ханамии неинтересно. Он хочет, чтобы Киёши делал то же самое — ломал его в ответ. Вернее, пытался. Заставить Киёши играть по правилам Ханамии, извлечь из него всё самое отвратительное, что в нём, несомненно, есть — вот чего жаждет Ханамия. А сейчас Киёши улетает на реабилитацию в Америку на неопределённый срок. И Ханамии опять будет скучно.
Он переминается с ноги на ногу, недовольно наблюдая за тем, как Киёши прощается со своей командой и улыбается американской блондинке, которая едет с ним.
Он не может просто так позволить Киёши не помнить о себе. Поэтому делает шаг из-за угла.
И в упор смотрит, как с лица чёртова Киёши сходит улыбка, словно мел смывает дождём. Ханамия даже не думает ничего говорить, только кривит губы в усмешке. Если Киёши не полный идиот, то слова ему не понадобятся.
Ханамия испытывает бешеный прилив адреналина, пока Киёши останавливает помрачневших друзей, не разрешая следовать за собой, и идёт ему навстречу. Он в упор смотрит, как Киёши движется к нему, чуть прихрамывая.
Ханамия не собирается здороваться. Хватит и того, что Киёши уезжает, а у Ханамии испорчено настроение.
— Здравствуй, — Киёши, как всегда, спокоен и напряжённо дружелюбен. — Не думал, что увижу тебя. Надеялся, наверное.
— Хотелось бы узнать, что дало тебе право на такую бессмысленную надежду? — кривит он губы, растягивая их в неприятной улыбке.
— Ну ты же здесь, — в голосе чёртова Киёши звучит всё спокойствие мира, отчего Ханамия испытывает сильную вспышку гнева. Ему нечем крыть. Он и сам точно не может сказать, зачем так подставился и пришёл увидеть давнего врага перед отъездом. Обычно он всегда может объяснить свои поступки, которые логично продуманы и просчитаны.
— Ты не понял. Я не думал, что ты позволишь себя увидеть. Но то, что ты придёшь, можно было предсказать… По крайней мере, я надеялся.
— С каких пор у тебя проснулся дар к предсказаниям? — Ханамия игнорирует его слова, которые, как всегда, бесят своей нелогичностью. Надеялся увидеть… Охренеть просто. Он пытается настроить себя на привычную манеру поведения с Киёши. Видятся они редко, поэтому каждый раз приходится делать это заново, усилием воли придавая лицу равнодушное или глумливое выражение. Киёши слишком небезразличен, и это вызывает у Ханамии ярость.
— Неважно. Я рад, что ты здесь.
Ханамия стискивает зубы: как много он хотел бы сказать этому прекраснодушному мудаку и как ему мешают его хреновы друзья, которые глаз с них не сводят. Готовы горло за Киёши перегрызть, вот умора. Но почему-то Ханамии не смешно: он очень не любит напрягаться. Если ему что-то нужно — он это получает. А сейчас ему нужны несколько секунд без свидетелей.
Ханамия делает шаг за угол, и Киёши по инерции шагает за ним. А может, инерция тут не при чём — кто этого идиота поймёт?
Он знает, что есть всего лишь секунд двадцать, прежде чем тормознутый Хьюга сообразит, что оставил лучшего друга наедине с его лучшим врагом, и ринется спасать хромого придурка из лап сучьего Ханамии, которого вполне справедливо ненавидит.
Ханамия улыбается, нервно облизывая губы. Ну и что сделает грёбаный Киёши?
А тот наклоняется к замершему Ханамии и очень легко дотрагивается губами до его щеки. И быстро отстраняется. Ханамия видит напряжение в его глазах и доволен, что смог остаться равнодушным. По крайней мере, внешне.
— Когда я вернусь, мы сыграем ещё, — быстро говорит Киёши, когда видит, что на скандал собеседник не настроен.
А Ханамия с невольным восхищением думает, что не встречал более хитрого и двуличного человека, чем Теппей Киёши. Он сам сейчас не может ничего сделать: Киёши уезжает, и этот факт вызывает в Ханамии весьма неприятные эмоции. В общем-то, было бы логично сказать сейчас что-нибудь унизительно-колкое, развернуться и уйти, но… надо ли? Всё равно они не увидятся как минимум месяцев шесть. Ханамия узнавал.
— Лечись хорошо, — неостроумное ехидство, но можно сделать скидку на то, что он в данный момент слегка взволнован. — Качественно. Хочется поскорее увидеть результат. Скажем, через… когда?
— Увидишь, — отвечает улыбчивая сволочь, всё прекрасно понимая. — Я вернусь через год, а если всё будет хорошо — даже раньше.
— Мне плевать, когда ты вернёшься и вернёшься ли, — шипит Ханамия, хотя понимает, что противоречит самому себе и только что заданному Киёши вопросу. Краем глаза он видит направляющегося к ним мрачного и злого Хьюгу и делает шаг назад. — А если ты ещё раз дотронешься до меня, у тебя может сломаться что-нибудь ещё. Конечно же, совершенно случайно. Ты мне неинтересен.
— И ты специально пришёл, чтобы мне это сказать? — улыбка Киёши становится ещё шире, и Ханамия ненавидит его ещё сильнее. — Я скоро вернусь, Ханамия. Обещаю.
Ханамия надменно игнорирует слова Киёши и поворачивается к нему спиной, направляясь к выходу. У него горит правая щека, словно он получил пощёчину, а не дурацкий поцелуй на прощанье. Хотя он сам не может сейчас полностью утверждать, что это не так.
Ханамия не собирается прощаться с Киёши Теппеем.
Много чести. И слишком мало желания. Но он получил, что хотел — узнал точно, сколько времени ему будет тоскливо. Год или меньше, хотя вряд ли.
Он недовольно кривится и тут же делает равнодушное лицо, подавляя в себе желание обернуться.
Двенадцать месяцев… Если мыслить субъективно — это слишком долго. Но этот идиот обещал вернуться, а он всегда выполняет обещания.
И Ханамия обязательно дождётся.