кстати

- Ты любишь меня? Молчание. Он всегда молчит. Семь лет назад я зачем-то спросила его «можно тебя поцеловать?», знала, что он не ответит, знала, что можно, но все равно спросила. Сейчас я поняла. Тогда я спросила, потому что впервые в жизни могла говорить то, что думаю. А он в ответ не кивнул, а просто грустно на меня посмотрел. С тех пор я часто спрашивала, любит ли он меня. Я он всегда просто смотрел мне в глаза. Я подсовывала ему блокнот, но он даже не прикасался к нему. Я говорила себе, что он чувствует то, что нельзя выразить кивком головы или парой строк на бумаге. Мне так казалось, ведь будь я немой, я бы поступала точно так же. Но я не немая. И сейчас, глядя на его бледные худые пальцы, я кричу. Кричу изо всех сил, что есть мочи, но не смея смотреть ему в глаза. - Ты любишь меня? Мы лежали на кровати, я говорила о космосе, о черной дыре в центре галактики, о цикличном строении вселенной, о том, что кончились сигареты, а молоко давно скисло. А он лежал и смотрел на мои губы не отрываясь. И тогда я знала, что ему интересен и космос, и черные дыры, и скисшее молоко. - Ты любишь меня? Голос уже охрип от криков. Я ни разу в жизни с ним не разговаривала, я знала о нем только то, что видела. У него были грустные глаза цвета мокрого асфальта, прядь растрепанных темных волос, которая всегда непослушно лезла ему в глаза, но он, казалось, этого не замечал, длинны тонкий нос с маленькой горбинкой, которым он пытался зарыться в шарф, когда на улице дул сильный ветер. Высокий, худой и нескладный, всегда в старом пальто с поднятым воротником. Он, казалось, таким родился, всегда таким будет и никогда не умрет. - Ты любишь меня? Сидели на берегу Белого моря, ветер дул в лицо. Молчали оба. И он молчал бы дальше, даже если бы мог говорить. - Ты любишь меня? Любишь? Голос сел. Наступившую тишину разорвал пронзительный писк датчиков. Я медленно поднимаю взгляд. Он мертв. Мертв, но все еще будто смотрит мне в глаза. Молодая медсестра догоняет меня в коридоре, робко протягивает мне какую-то бумажку и убегает. Я разворачиваю ее только дома. Пятна чернил потекшей ручки, а в центре листа выведено лишь два слова. «Ты знаешь». Знаю. Конечно, знаю. У тебя отвратительный почерк, кстати.