Danse Macabre

Ничего не имея— ставлю все на кон, Меня так забавляет эта игра. С кровати плавно сползаем на пол. Завтра один не увидит утра. Красный и белый, дуэт в стиле классики. Мне будет кровь, а тебе порошок. Знаешь, на сколько теперь стал прекрасен ты? Жаль, что не можешь ответить, дружок. Каждый вечер, на меня накатывают воспоминания. Маленькие сценки выражения моей любви всплывают в бессонном и измученном мозгу очень часто. Пугающая точность иногда восхищает меня и заставляет гордиться своей собственной памятью. Каждый выражает свою любовь и трепет по-разному. Кто как умеет. Вы же не в праве меня судить за мой слегка экстравагантный и необычный способ самовыражения? Хотя, за такое обычно всё-таки судят… Разберемся сразу. Я не считаю себя больным человеком. Или каким-то заоблачным извращенцем. Просто у каждого из нас есть свои излюбленные методы. Я не боюсь их показывать в открытую. Я не считаю себя маньяком. Я просто убиваю, когда почувствую в этом необходимость. Когда почувствую необходимость в любви, что случается довольно-таки часто. Я люблю каждую свою жертву. Каждого, если быть точнее. На последние минуты их жизней, я становлюсь для них трепетным, умелым любовником. Прощающим крики ужаса, стоны боли, бесконечные потоки ругательств, пока они живы, конечно же. Потом, они становятся идеальны. Прекрасны в своем молчании. Глаза больше не вращаются в поисках спасения, из горла больше не вырываются вопли, тело становиться более податливым, чем при их жизни. Розы, ярко бордового насыщенного цвета, распускаются на их ранах, манят своей доступностью и красотой. Кожа восхищает своей белизной. Вы не представляете, как прекрасны эти цветы, на столь идеальной коже! И не представите никогда, ведь не решитесь. А зря. А может быть именно сейчас какой-нибудь красивый мальчик, ищущий смерти, ждет, пока вы избавите его от ожидания. Не хотите? И не надо, для этого есть я. Их преданный помощник и поклонник их порочной красоты. Если честно, я не смогу точно назвать количество убитых мною мальчиков. Я не могу сказать, что их слишком много, так же, я не могу сказать, что их очень мало. Я не веду счет. Но, могу сказать, что перед смертью им было хорошо. Я старался, чтобы им было хорошо. Мы любили друг друга, вот только моя любовь носила несколько иной характер. Мои ласки обычно окрашивались в ярко-красный цвет, столь идущий их юным невинным личикам. Искушенные руки блуждали по соблазнительным округлостям бедер, ногти выводили замысловатые узоры на ягодицах, оставляя некие символы. Знаки того, что эта жертва моя, и только моя. Хотя… Их же больше никто и никогда не увидит, так ведь? Я люблю оставлять себе сувениры. Чтобы помнить каждую деталь, каждую мелочь. Именно мелкие детали и кажутся мне наиболее полезными и значимыми. Истинными воспоминаниями, без которых Память немыслима. Испуганный взгляд, всхлип боли, длинная алая царапина расползающаяся, подобно мистическому змею по спине, ярко красная капля крови, задержавшаяся во впадинке на горле, закатившиеся в предсмертной агонии глаза. Вот где спряталась, затаилась подобно раненому зверю, настоящая красота. Изысканность, припрятанная в маленьком алом рубине на кончике острого кинжала. Я ведь не помню каждое имя моих возлюбленных. Лишь некоторые, наиболее запоминающиеся. Но лица…Это другое. Искаженные ужасом от сознания того, что они скоро исчезнут. Они ведь прекрасны, нет? Великолепны в своем безумном страхе. Я люблю оставлять сувениры. Например, у одного парнишки были прекрасные глаза. Дьявольски красивые, зеленые, как у голодной кошки. С рыжеватыми прожилками, расходящимися от чернеющей дыры в никуда. Я влюбился тогда именно в эти глаза. Зачем оставлять такую красоту просто так? Подходящей емкости под рукой у меня тогда не было, поэтому я ограничился обыкновенной банкой. Откуда я взял формалин, не помню. Впрочем, ведь это совсем не важно, да? Одинокими, дурманящими вечерами, я смотрю на отблески жидкости в этой банке. А если глаз повернется ко мне, прожигая невидящим мертвым взглядом, я заново в него влюблюсь. В такие моменты, я готов продолжить их целовать, как тогда, в то время, когда они были живы. Одно имя я запомнил. Оно как бы само толкало на сладкое преступление. Как будто специально. Юджин. Не знаю почему, но это имя у меня всегда ассоциировалось с Новым Орлеаном. Когда-то давно, я побывал там. Как бы я хотел наведаться в этот волшебный, переполненный ночной негой и запахом крови город. Побродить по шумным улочкам, найти симпатичного юношу и провести с ним ночь. Для него, естественно, последнюю. Для меня – одну из многих. Насладиться запахом его тела, увидеть цвет его крови и ласкать руками его мертвое сердце. Это неосуществимо, к сожалению. Но, в тот вечер, у меня был мой Юджин. Я помню каждую подробность, каждую мелочь нашей встречи. Сан-Франциско, безусловно, самый прогнивший и притягательный город Америки. Когда-то, просто ради интереса, я посчитал количество забегаловок и баров на душу населения. Оказалось – по одному на десять человек. В одном из этих баров, по чистой случайности, я поджидал себе спутника на ночь. Когда я допивал уже шестой бокал белого, пенящегося пива, дверь со скрипом открылась, я нутром почувствовал, что сейчас зайдет кто-то, кого я ждал. В темный бар вплыло истинно бесполое создание с ярко-голубыми глазами. Оно неуютно поежилось и оглядело кабак. Видимо не найдя угрозы для себя, Юджин, я позволю называть теперь его по имени, подошел к стойке и неуверенным жестом указал на бутылку с мартини. Поняв намек, бармен спешно схватил откуда-то из-под стола бокал и налил туда мутновато-прозрачной жидкости. Паренек залпом выпил содержимое бокала и скривился, видно с непривычки. Потом поспешно взял зубочистку с наколотой на нее оливкой и стянул её белоснежно-белыми зубами. Каждое его движение вызывало во мне трепет. Я уже представлял его у себя на кровати, беспомощного, запутавшегося в выпачканных темной кровью простынях. Стонущего от боли и желания. Ему можно было бы дать от силы лет шестнадцать. Хотя, такие создания обычно не подвластны времени лет так до тридцати. Я жестом подозвал бармена и заказал еще мартини для Юджина. Тот обернулся ко мне и после нескольких секунд пристального разглядывания, благосклонно улыбнулся мне. Я подсел чуть ближе. Он махнул рукой на пустующий стул возле него. Уже через десять минут я узнал, что его выгнали из дома, что ему девятнадцать, и он боится оставаться один. Что у него денег хватает лишь на две порции мартини и хот дог. Что он и впрямь приехал из Нового Орлеана, и его чуть было не избили в квартале отсюда. Про себя я подумал, что деньги ему уже вряд ли понадобятся. Еще через пятнадцать минут мы с Юджином вышли из бара и направились в мою съемную квартиру. Он был настолько пьян, что не мог самостоятельно держаться на ногах, и мне пришлось тащить его на себе. Слушая его пьяное бормотание, раздававшееся прямо возле уха и заставляющий ежиться от желания жаркий шепот, я с трудом преодолел три квартала, разделяющие меня с домом. Как только дверь за нами закрылась, и щелкнул дверной замок, я усадил Юджина в мягкое кресло. Тот развалился на нем, широко расставив ноги и соблазнительно улыбнувшись. Черт. Я просто не мог держаться еще. Это было слишком вызывающе. Наспех скинув куртку в угол, даже не попытавшись повесить её на вешалку, я приблизился к нему и опустился на колени. Он откинул голову назад, приглашая, соглашаясь с моими собственными правилами. Удобно устроившись у него между коленями, я начал проворно расстегивать молнию на дорогих брюках и громко втянул воздух носом, не в силах поверить, что у меня в распоряжении, наконец-то появился красивый мальчик. Дело в том, что мои поиски истинной любви уже приобрели некоторую известность в ежедневных изданиях. Некоторое время назад меня чуть не обнаружили, и я ненадолго затаился. Поэтому Юджин стал для меня кем-то, означающим конец моей вынужденной голодовки. Хотя, скорее чем-то. Мальчик разлегся в кресле и явно ждал продолжения банкета, что я, конечно, мог ему устроить. Справившись с застежкой на штанах, я стащил их и бросил в угол комнаты. Ответом на мои действия послужило недвусмысленное движение бедрами. Освободив его небольшой член, я поразился, насколько он был тверд. Либо я ему безумно нравился, либо он слишком много выпил мартини. Но я мог сказать с полной уверенностью, что его ко мне тянуло куда больше, чем меня к нему. Я мягко дотронулся языком до бархатной головки члена, как бы пробуя его на вкус. В дальнейшем, из него могло бы получиться отличнейшее блюдо. Но сейчас не об этом. С губ мальчишки сорвался стон, и он вильнул бедрами, прося продолжить. Я провел губами по всей длине его члена, изредка касаясь нежной кожи зубами, языком раззадоривая его еще сильнее. Я больно ухватился холодными руками за его бедра и потянул к себе. Член уткнулся в мои пересохшие губы. Я бережно принял головку в рот, стараясь принять как можно больше Юджина. Парень уже был на пределе, хотя я еще ничего фактически не делал. Преодолев слабый рвотный рефлекс, притупившийся из-за довольно-таки частых тренировок, я начал двигаться. Сначала медленно, смакуя каждый протяжный стон моего мальчика, потом чуть быстрее, пуская в ход горячий язык. Ему хватило лишь нескольких изощренных движений, чтобы кончить. Его сперма на вкус была чуть сладковатой, густой. Юджин обессилено откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Я поднялся с колен и склонился над усталым личиком. Он встретил мои влажные от его спермы губы, позволив проникнуть в его рот языком. Я приподнял его, и бережно взяв на руки, перенес в свою спальню. Уложив безвольного мальчишку на кровать, я стянул с него уже давно мешающую тонкую белую рубашку и скинул её куда-то к прикроватной тумбочке. Не мешкая, связал его руки над головой его же черным галстуком. Он что-то слабо запротестовал в ответ, но я прекратил его слабые попытки бунта, накрыв его мягкие губы своими снова. Мне доставляло невероятное наслаждение даже просто целовать его, прикусывать чувствительные губы, привыкшие к таким ласкам, проводить холодными, как у мертвеца руками по его гладкой спине. Но подошло время еще более приятного занятия. Маленькие затверделые соски-бусинки выделялись на белоснежной коже тяжело вздымающейся груди. Я легко коснулся левого соска языком. Юджин ответил приглушенным вздохом, и закусил пухлую от долгого поцелуя губу. Мне нравится следить за его реакцией, поэтому я еще чуть-чуть повременю с его смертью. Порывшись в ящике массивной тумбы у кровати, я извлек оттуда широкую ленту. Я использую её, как кляп. На ней даже видны следы крови кого-то из моих случайных любовников на один вечер. Прикоснувшись в последний раз к губам моего Юджина, я завязал вокруг его рта эту шелковую ленту. В глазах мальчишки мелькнул незваный страх, но я успокоил его, нежно улыбнувшись и дотронувшись мягкой подушечкой указательного пальца к его щеке. — Не бойся, Юджин. Тебе уже не надо ничего бояться, — я невольно провел по нижней губе языком, предвкушая наслаждение. Его глаза испуганно вперились в меня, как будто я мог что-то сделать. Но всё зашло уже слишком далеко, и я уже не был способен остановиться лишь на этом. Я вытянул из пресловутого ящика тумбочки острый кинжал с зазубренным лезвием. Не спрашивайте для чего мне нож в прикроватной тумбочке! Учитывая мое увлечение, ответ напрашивается сам собой. Я провел им по груди парня, пока еще не оставляя порезов, лишь проверяя реакцию. Вряд ли хоть кто-нибудь мог бы спокойно наблюдать, как к твоей груди приставляют острый кинжал, одно движение которого – и ты труп. Из-за кляпа послышалось неразборчивое мычание, а на глазах выступили слезы бессилия. Я нагнулся к его лицу и поцеловал уголки глаз, собрав солоноватые на вкус слезы, на язык. Мычание стало громче и жалостливей. Я не могу сказать, что мне было жалко Юджина, нет. Но он выглядел сейчас так мило. Слишком мило для парня, которому оставалось жить считанные минуты. Я чуть надавил на лезвие ножа, и на груди выступила алая капля крови. Совсем небольшая, размером с небольшую бусину. Вместо мычания послышались слабые всхлипы. — Неужели ты так чувствителен к боли, малыш? Тогда заранее извиняюсь перед тобой, — я криво усмехнулся, надавливая еще сильнее. Острие кинжала вошло в мягкую, податливую плоть еще глубже, кровь начала течь чуть сильнее. Всхлипы стали сильнее. Кончик лезвия уткнулся во что-то твердое – видимо кинжал уже дошел до кости. Хотя, сколько там надо – через бледную кожу, эта кость почти что просвечивала. Если бы я предусмотрительно не натянул на рот мальчишки кляп, он бы уже вовсю кричал и проклинал меня. Я провел ножом вниз, к низу живота. Медленно, желая продлить мои же удовольствия. Кляп лишь немного заглушал громкие вскрики и стоны боли. Я отложил нож в сторону, и поспешно скинув брюки, поднял ноги Юджина на свои плечи. Он даже не думал сопротивляться. Наверное, боль лишила его возможности двигаться. Лишь на некоторое время, конечно же. Мой член был твердым уже на протяжении долгого времени, и это вызывало некоторые болезненные ощущения. Взяв парня за бедра, я жестко вошел в него. Внутри он был слишком узким, складывалось впечатление, что такой опыт у него впервые, несмотря на его возраст. Ну что же, значит, мне очень повезло сегодня, и мне достался пьяный в стельку девственник. В ответ на мое движение раздался вскрик, лишь чуть-чуть заглушаемый лентой-кляпом. Я вошел наполовину и остановился, чтобы взять в левую руку кинжал. Юджин в это время крепко зажмурился и поэтому не видел ножа, зависшего у него над горлом. Я вошел полностью, и член уткнулся в маленький бугорок, из-за которого даже умирающий мальчик, мог получить удовольствие. Я подался назад и опять медленно вошел до упора. Из губ парня вырвался непрошенный стон, его дыхание немного участилось. Я начал медленно двигаться, принося ему некое странное удовольствие, понятное в этот момент лишь нам двоим. Мне надоело слушать его стоны. Все-таки именно из-за молчаливой притягательности и доступности, мне больше нравятся трупы. Они не сбегут, не будут рыдать и стонать от боли. Я перехватил кинжал покрепче и полоснул им по горлу Юджина. На белоснежной коже появилась алая лента, которая становилась все шире. Теперь можно и снять кляп. Я откинул теперь ненужный нож в сторону и развязал ленту. Глаза все еще дергались, мальчик панически глотал воздух ртом и… И замолк. Навсегда. Я удовлетворенно хмыкнул и продолжил движения во все еще горячем теле, отдаваясь своему удовольствию с головой. Двигаясь то медленно, то безумно быстро, я не ощущал сопротивления с боку парня. Вот это мне и нравиться в моих молчаливых любовниках. Крепко держа его за костяшки бедер, я буквально насаживал его на свой член. Через несколько минут безумной гонки за удовольствием, я кончил, с громким стоном изливаясь в Юджина. Потом обессилено упал рядом с ним, за талию притянув ближе к себе. Дотронувшись губами до его виска, я тихо прошептал: — Тебе же понравилось, Юджин? Конечно понравилось… — я довольно улыбнулся и костяшками пальцев провел по его щеке. Потом я развязал его запястья и взял в свою руку его ладонь, с длинными, бледными пальцами. Мне она понравилась. Аристократичная рука. — Может, ты умел играть на пианино, а Юджин? Давай завтра я для тебя сыграю. Вот пожалуй эту ладонь я и оставлю себе в качестве маленького сувенирчика.