Извращения ради

— Кость, ты же сам прекрасно знаешь, что нас с Валерой он просто пошлет, — все, что сказал Снейк, серьезно смотря Бекреву в глаза. — Точно так же, как и меня. Меня даже больше и дальше, чем вас, — все еще упрямо произнес клавишник. Чувствовал он, что плохая это затея, хоть и понимал, что бездействовать они тоже не могут. Но почему бы не попытаться помочь Глебу всем вместе? Казалось, будто эти двое просто встали в удобную позу, спихивая на Бекрева этот тяжкий груз в виде проблемного Самойлова. Но разве он похож на доброго волшебника, который взмахнет палочкой и решит все косяки фронтмена группы? — Не точно так же, — о да, вот сейчас прозвучал действительно убийственный аргумент, просто нечего возразить. Вздохнув, Костя поправил очки, съехавшие вниз с переносицы, после чего кивнул. — Вы у меня в большом долгу, — произнес он, решив, что сделает все, что в его силах. Во всяком случае, попытается. И все бы ничего, если бы не полная уверенность в том, что Самойлов ничем не выделял клавишника среди остальных. Более того, Костя всегда чувствовал к себе скорей негатив со стороны их лидера. А вот Валере с Димой почему-то так не казалось. Опять же — какая удобная позиция! Убедили, что ты определенно какой-то особенный и сможешь даже мир изменить, если захочешь, после чего подтолкнули в самое пекло. Что ж... Самое обидное, что и выбора нет. Придется ехать к Самойлову и позориться. А на дворе стоял 2010 год. Группа Матрица только начала свое существование, отыгранные концерты пока можно было пересчитать на пальцах рук, а Глеб уже пустился во все тяжкие, показав, как долго он ждал этой свободы. Сначала Бекрев был только за все происходящее с ними, а теперь в голову стали прокрадываться некие сомнения. Ему хотелось играть в группе с этим талантливым человеком, параллельно создавая свои собственные проекты, но никак не думал клавишник, что после распада легендарной «Агаты Кристи» он превратится в няньку Глеба. Ну никак. Боже, он не так давно стал называть младшего Самойлова на «ты», а коленки перестала бить предательская дрожь перед ним, а клавишника уже обязали читать этому человеку морали и забирать из цепких пальцев бутылку. Как пить дать — его сегодня обложат такими хуями, что все полетит к чёрту. «Будь спокоен и невозмутим. Твое дело — просто спросить в чем дело и можешь ли чем-нибудь помочь. В остальном Глеб взрослый человек и сам в состоянии разобраться со своими демонами», — успокаивал себя Костя, поднимаясь на этаж Самойлова. Нажав на дверной звонок, клавишник застыл, прислушиваясь к звукам внутри квартиры, которых... не было. «Что ж, человек, наверное, спит, и не стоит ему мешать отсыпаться. Так и скажу этим двум. Пусть сами приезжают и взламывают дверь, если им так хочется», — с этими мыслями Бекрев уже попятился назад, но в последний момент услышал за дверью шаги, а после щелчок в замке. Дверь распахнулась и выглянул пьяный и чем-то разозленный Глеб. — А, это ты, — с меньшей яростью, но все равно пренебрежительно произнес он. — Что забыл здесь? На какое-то время Костя замялся. Говорил же он Снейку, что не получится у них разговора! Чтобы поговорить, нужно как минимум войти в квартиру, а Самойлов вряд ли будет сейчас настолько любезен. — Ты второй день подряд пропускаешь репетицию. Дима звонил тебе несколько раз, — на всякий случай напомнил клавишник, — но ты либо не поднимал, либо посылал его. Нахуй, — слегка покраснев добавил Бекрев, надеясь прояснить память Глеба, брови которого удивленно поднялись вверх и там же застыли. — Вот в итоге попросили меня заехать, спросить, в чем дело-то. — Ни в чем. Ты тоже иди нахуй, — Глеб уже хотел закрыть у клавишника перед носом дверь, чему еще несколько минут назад Бекрев был бы рад, но, увидев в каком состоянии их солист, он неожиданно поддался какому-то порыву и сжал дверную ручку в руке, заставив Самойлова удивленно посмотреть на него. — Ты охуел? — Костя решил пропускать мимо ушей слова и пренебрежительный тон пьяного человека. Иначе просто психанет и уйдет. И никакой Снейк его не заставит сюда еще раз вернуться. — Можно, я войду? — не зная, что сказать, Бекрев произнес первое пришедшее на ум. Такая настойчивость, видимо, и ошарашила Глеба, который все же отошел от двери, давая клавишнику зайти внутрь его квартиры. «Ну и что теперь, идиот? Придумал уже речь?», — мысленно спросил себя Костя, неловко снимая свои кеды и оставляя их в прихожей, после чего последовал за Глебом в гостиную, в которой тот уже устроился на своем диване с бутылкой виски. — Советую уложиться в несколько минут, — на этих словах Бекрев чуть не вскипел, но все же кивнул, осматриваясь и присаживаясь на кресло. — Глеб, я понимаю, что с самого начала тебе не нравлюсь. Еще с «Агаты Кристи», когда меня привел Вадик... Может, дело даже в нем, а не во мне. Возможно, ты видишь меня его человеком. Но, тем не менее, ты почему-то пригласил именно меня в свою группу. Может, лишь на время, пока ты не найдешь другого клавишника... — Костю неожиданно для самого себя прорвало на то, что никак не касалось алкоголизма Самойлова, но слова сами поднимались из глубин души и получалось говорить именно то, что терзало Бекрева все это время. — Снейк вообще меня пытался убедить сегодня в том, что я — единственный, кого ты хотя бы послушаешь, — клавишник хотел иронично усмехнуться на этих словах, но когда поднял взгляд на Самойлова, понял, что тот все это время действительно внимательно его слушал. А, значит, пришло время переходить к сути, раз уж внимание привлечено. Сглотнув, Костя продолжил: — Я в самом деле переживаю за тебя, хоть ты и заставляешь меня постоянно чувстовать себя полным дерьмом. Еще с «Агаты»... Но, тем не менее, я почему-то здесь... Глеб, что с тобой происходит, а? Я знаю, что, возможно, не пойму и половину того, что у тебя на душе, но, блин, я... Самойлов договорить не дал. Сделав глоток виски, он произнес всего одно слово, которое заставило Бекрева, изливающего до этого душу, онеметь: — Заткнись. Костя последовал совету. Непроизвольно. Даже если бы он что-то хотел сказать, то не смог бы из-за шока. Пару секунд назад ему казалось, что вполне возможно они когда-нибудь и наладят контакт. В этой жизни. Но нет. Отмена. Перезагрузка. Клавишник смотрел какое-то время на свои руки, а когда хотел встать, чтобы просто молча покинуть эту квартиру, заговорил Глеб, чуть ли не после каждого предложения делая глотки из бутылки: — Разве тебе ни разу не говорили, что ты кретин, Костя? Я тебе объясню, что ты делаешь в моей группе. Видишь ли, ты действительно для меня «человек от Вадима» — удивительно, что ты это смог почувствовать. И мне нравится втаптывать тебя в дерьмо. Когда-нибудь я это сделаю так, что на поверхности останутся лишь твои очки. Твои очки, через которые ты с таким обожанием смотрел на моего братца, — на этих словах Самойлов от души рассмеялся, откинувшись на спинку дивана, а глаза Кости расширились. — Ты бред несешь. У тебя белая горячка, — произнес он, поднимаясь и собираясь уйти. Да, может, Костя позволял себе бросать заинтересованные взгляды на Вадима, но это было обычное восхищение, но никак не... Нет! — Куда собрался? — Глеб не дал Бекреву даже покинуть гостиную, крепко сжал его за руку, а после с неожиданной силой толкнул на пол. Смотря сверху вниз на в ужасе шарящего по ковру ладонями Костю в поисках его слетевших очков, Самойлов испытал какое-то странное, ранее не проявлявшееся по отношению к клавишнику извращенное удовольствие. Когда Бекрев все же наткнулся пальцами на свои очки, крепко сжав их, Глеб ударил по его руке носком своего тяжелого гриндера — в квартире был такой срач и погром, что босиком передвигаться было даже опасно — выбивая их, после чего тем же носком подтолкнул куда-то в сторону дивана, чудом не сломав. — Что ты делаешь, блять? — теперь клавишнику стало по-настоящему страшно и он поднял взгляд на Самойлова, не видя выражение его лица, что пугало еще больше. — Пока ничего, а что дальше — еще не придумал, — Глеб оскалился. Алкоголь превращал его в настоящего монстра, затуманивая сознание и заставляя всю ненависть, которая жила в его душе — неважно даже к чему — бурлящим кипятком подниматься наружу. Опустившись рядом с клавишником на корточки, Самойлов неожиданно сжал его волосы на затылке, смотря в эти растерянные и испуганные глаза. Вот капелька пота стекла по виску Кости, а кожа его наверняка сейчас горела. Глеб сделал то, что было сейчас чистой воды порывом — прижался к горячей коже шершавым языком и провел им вверх, стирая эту соленую каплю. Бекрев не дышал. Забыл, что это вообще нужно делать, как только почувствовал на себе чужой влажный и горячий язык. — Г-глеб, ты чего? — севшим голосом произнес он, а после почувствовал ладонь на своей груди, которая тут же проскользнула вниз и пролезла под рубашку, опускаясь на напряженный живот. Язык снова коснулся его шеи, после чего клавишник вышел из оцепенения и со всех сил оттолкнул от себя Самойлова. — Убери руки! — получилось истерично и отчаянно, но Костя ничего не понимал, да он даже лица Глеба толком не видел, чтобы понять, прикол это какой-то или все серьезно? Самойлов ухмыльнулся, после чего поднялся с пола, все так же смотря на клавишника. А в следующую секунду ловко достал ремень из своих штанов, которым тут же полоснул по груди поднявшегося Бекрева. Пользуясь все еще шоковым состоянием клавишника — еще бы — Глеб толкнул его обратно на пол, после чего снова опустился рядом. Но в этот раз не тут-то было! Костя осознал, что это дерьмо в самом деле с ним происходит, и практически вслепую стал сопротивляться, с криками отпихивая от себя Самойлова. Они стали качаться по полу, причем Костя был куда крупнее самого Глеба, но тот в какой-то момент обкрутил свой ремень на шее клавишника, с силой затянув его и пытаясь того буквально удушить. Бекрев стал дергаться, вцепившись в ремень, сжимающий его шею. Когда Костя стал закатывать глаза и задыхаться по-настоящему, Самойлов отпустил ремень, оставив того откашливаться, отползя от своего мучителя как можно дальше на четвереньках. Глеб сам переводил дыхание, лежа на спине и смотря прямо на зад нагнувшегося над полом клавишника. Сейчас в нем боролись две его сущности. Причем одна из них активно нашептывала, что он слишком далеко зашел, чтобы теперь отступать. А задница Костика наверняка восхитительно девственная, узкая и подтянутая. С этими мыслями Самойлов подполз к клавишнику и стал быстро расстегивать ремень на его джинсах. — Нет, пожалуйста... Глеб, да что с тобой? — Бекрев даже не пытался говорить с мужчиной, а просто со слезами на щеках повторял это, пока не слушающий его Самойлов стягивал с него штаны и белье с мультяшными рисунками. Костя понял, что вырывать бесполезно и ему придется позволить сделать Глебу то, что тот хочет, иначе... Иначе тот все равно это сделает, но каким-нибудь более болезненным способом. — Я никогда не... — прошептал Бекрев, но вовремя остановился. Разве было Самойлову хоть какое-то дело до того, что Костя «никогда не»? А все оказалось куда хуже и больней, чем клавишник мог себе когда-либо представить. Член Самойлова его буквально разрывал изнутри, принося нетерпимые и мало с чем сравнимые боль и ощущения. Внутри все горело огнем, рычание, с которым Глеб его имел возле этого злосчастного дивана, оглушало, а Костя лишь беззвучно скулил в свой кулак, не видя из-за бесконечной пелены слез даже собственных рук. В кармане спущенных до колен джинс завибрировал телефон, уведомив краткой мелодией о пришедшей смс. Это сообщение — вероятно от Снейка — словно показывало, что мир продолжал жить своей обычной размеренной жизнью, пока Бекрев медленно и мучительно умирал под напряженным телом Самойлова, безжалостно и жестко совершающего свои судорожные фрикции. — Да кончай ты уже, бля! — в сердцах крикнул Костя, кусая губы, после чего, через тошноту от самого себя, стал подаваться бедрами навстречу члену Глеба. Просто чтобы скорей закончить эти мучения и позор, выбежать отсюда нахер и броситься под первую попавшуюся машину. Самойлов сжал его короткие осветленные волосы на затылке, чувствуя приближающийся оргазм от этого странного спонтанного животного секса, от Кости, двигающего бедрами ему навстречу, от вида погружающегося в него собственного члена. Наконец, струя спермы ударила в Бекрева изнутри, заставив того с отвращением податься вперед, пытаясь скорей разорвать этот мерзостный контакт. Пальцы левой руки случайно коснулись очков, которые лежали возле дивана — Костя сразу их узнал и надел, только вот смотреть на Глеба не было уже никакого желания. Быстро натянув обратно на себя белье и джинсы, клавишник на ходу подобрал свои кеды в прихожей и покинул ненавистную квартиру. Пока Бекрев бежал на каком-то адреналине, в голове крутилась куча мыслей. Вариант обращаться в полицию соблазнительно мелькнул в голове, но Костя тут же отмел его. Хватит с него унижений на сегодня. Но в то же время это нельзя было так оставлять. Позвонить Снейку? К моменту, когда в голове начался полный хаос и запустились саморазрушающие процессы, он оказался на мосту, думая о том, что это тоже в его ситуации один из выходов. Ведь жизнь, участие в группе, общение с Глебом он себе уже не представлял. Это конец всему. Так ради чего тогда жить? В какой-то момент Костя посмотрел на соблазнительно переливающуюся на свете заходящего солнца гладь воды, сжав перила руками. Ему еще никогда не было так больно, обидно и унизительно. С горькой усмешкой он вспомнил про смс, пришедшую в тот момент, когда он был под Глебом. Достав телефон из кармана, Костя раскрыл сообщение, намереваясь послать на три буквы их директора в независимости от того, что тот написал. Но сообщение совершенно неожиданно было от Вадима Самойлова, который с абсолютной невозмутимостью написал о том, что ищет клавишника в свою новую группу, а краем уха как раз слышал о их постоянных конфликтах с Глебом. Прикусив губу, Бекрев вдруг сполз прямо на асфальт, на ходу набирая номер старшего Самойлова. Ответил тот через два гудка, не успев дать время передумать. — Вадик, забери меня.

Практически хэппи энд, не?