***
Закатное солнце, уже почти прилипшее к земле, подсвечивало снизу мелкие обрывки облаков, и в ярко-желтом сиянии те выделялись черными пятнышками далеко под палубой корабля. Грозовых туч не было видно ни слева, ни справа, ни прямо по курсу, и судно медленно двигалось в воздушной толще, проплывая вдоль горного перевала. Воздух на такой высоте был кристально прозрачным, свежим, каким-то хрустящим, а легкий мороз пощипывал кожу, однако Станнис так и не надел капюшон парусинового плаща. Его уши и кончик носа покраснели, а глаза блестели и казались влажными — от ветра, что дул в лицо, так подумал Давос. Появившись неслышно, он какое-то время наблюдал за Станнисом издали, раздумывая, стоит ли приближаться. Однако Станнис, никогда не обладавший чуткостью, вдруг отвернулся от налитого золотом горизонта и посмотрел на капитана по обыкновению прямо, испытующе. Давос уже и позабыл этот взгляд. Ничего не оставалось, как выйти на палубу, каких бы душевных сил это ни стоило. — Так, значит, ловец молний, — заключил Станнис и сощурился. — Мой лорд… — вздохнул Давос и, не в силах смотреть на Станниса, отвернулся. — И сколько в Семи Королевствах небесных портов, на которых можно сбыть подобный товар? — без нажима, почти задумчиво спросил Станнис. Давос помолчал, прежде чем неохотно перечислить. — Королевская казна вряд ли получает хоть какую-то прибыль, верно? Находиться под пристальным взглядом Станниса было нелегко. Теперь — нелегко, хотя раньше луковый рыцарь выдерживал его без труда. Давос опустил руки на деревянный борт корабля, растрескавшийся от влаги и времени, и сжал кулаки. — Как легко, оказывается, посвященный в рыцари контрабандист может вернуться к привычному ремеслу, — проговорил Станнис. В оранжевом закатном свете его волосы казались золотистыми, а синие глаза — серыми. Давос не знал, что ответить. Он невольно вспомнил, как в подземном гроте Штормового Предела не мог связать двух слов, стуча зубами от холода и нервного напряжения. Тогда, почти четверть века назад, он впервые встретил Станниса — долговязого сутулого мальчишку с глазами, слишком рано увидевшими смерть. Но гораздо больше отметин на суровом, желчном лице Станниса оставила жизнь. И в груди Давоса защемило. — Я никогда бы не предал вас, мой лорд... Станнис наконец отвел взгляд. — На земле, сир, тебя пять лет считали мертвым, — сказал он, как поставил точку. А потом развернулся и зашагал прочь с палубы. Ему отвели каюту, которая пустовала после отбытия Дейенерис: посреди комнаты там стояла большая жаровня, вокруг которой матросы обычно сушили плащи, промокшие во время работы. Таким образом, Станнис поселился в самом теплом и удобном помещении на корабле. Матросы косились на капитана с неодобрением, но роптать на его решение не смели. Призраки расположились у огня, прислонившись к горячей трубе полупрозрачными спинами. — Что он сказал? — спросили они в один голос, но Станнис, сбросив верхнюю одежду, скривился и прошел к столу, не удостоив покойных братьев ответом. — Почему мы вообще вынуждены везде шататься за этим олухом? — рассердился Роберт. — Он таскается по свету в поисках поводов для злости, а когда находит их, не считает нужным развлечь своих братьев. Давай, разбей, что ли, кувшин, поскрипи зубами… Станнис посмотрел исподлобья. — Над Штормовыми Землями я прикажу посадить корабль и сойду на землю, — проговорил он. — Судно выдержит пару сотен человек и несколько артиллерийских устройств. Мы двинемся на Север и посмотрим, долго ли белый дракон девчонки продержится против моей небесной армии. — Ты уверен, что контрабандист будет тебе помогать? — хмыкнул Роберт. — Он же вроде… отрекся от тебя? Ни один мускул в лице Станниса не дрогнул, однако ответа братья так и не дождались. Дверь растворилась без стука, и в комнату ввалился толстый красноносый матрос в распахнутой куртке. В руках он держал поднос с ужином — парой кусков сухого сыра, миской толченой репы с ломтем хлеба и чашей жидкой похлебки из лука на рыбном бульоне. Конечно, ее варили еще до прибытия в порт и красочного появления Станниса на борту, а теперь доедали остатки… И совпадение было случайным. Но кисловатый аромат моря, соли и масла, смешанный со сладким запахом лука, заставил Станниса поежиться вместо того, чтобы приступить к трапезе. Луковую похлебку везде варили одинаково — и на небесном судне, и в осажденном Штормовом Пределе. Только если аромат ее, поданной осторожными руками мейстера Крессена или разлитой за столом в Королевской Гавани, напоминал о подвиге контрабандиста с Блошиного Конца, то теперь воспоминания не причиняли Станнису ничего, кроме боли. "Он отрекся от тебя". Станнис отбросил ложку и встал из-за стола, так и не притронувшись к ужину.***
Было сложно сказать, кто из них двоих более старательно избегал встречи — суровый капитан "Справедливого" или его угрюмый пассажир, просидевший в каюте все следующее утро и день. Матросы шептались, что хмурого лорда мучает небесная болезнь, хотя Давос знал наверняка — это было ложью. Станнис Баратеон обладал отменным здоровьем, когда стоял на палубе флагманского судна у берегов Светлого острова во время восстания Грейджоя или командовал своими людьми в заливе Черноводной. Все это было — но в какой-то другой жизни, о которой Давос так стремился забыть, и которая настигла его совершенно неожиданно, с черным туманом, разлившимся по палубе. Капитан не находил себе места — бесцельно шатался по кораблю, своим появлением заставляя матросов втягивать животы, а юнг — усерднее драить палубу. Под его взглядом притихал даже боцман, крупный детина с бородой (поговаривали, что Арра во всем подражал капитану Сиворту, будь то внешность, голос или манера держать руки сжатыми в кулаки). К вечеру стало туманно и зябко. Тучи сгустились над палубой, и капитан приказал разворачивать крылья — на всякий случай, если они попадут в грозу. Неудачная торговля на Копье Гиганта опечалила команду, и теперь каждый мечтал о двойном улове. Станнис вышел из каюты, лишь когда топот ног над головой и крики за дверью стали действовать на нервы. Он не надел плащ и почти сразу же об этом пожалел: к ночи ливень усилился настолько, что теперь бил в лицо почти болезненно, остро, сек кожу ледяной крошкой. Дребезжал колокол, и, слыша его, матросы двигались расторопнее, сновали по палубе, разматывая канаты и прокладывая тросы для сбора молний. Кто-то толкнул Станниса в спину, кто-то поскользнулся на мокрых досках и чуть не сбил его с ног, уцепившись за край куртки, кто-то выкрикнул "Посторонись!". Капли дождя слепили Станнису глаза. Он с досадой признался себе, что выискивает взглядом капитана. Первый разряд молнии скатился с сети и, потрескивая, скрылся внутри большой катушки, установленной на корме. И тут же новый удар встряхнул корабль — это было похоже на столкновение с чем-то огромным, смертоносным, и Станнис ухватился за один из канатов, чтобы удержаться. И тогда его самого потянули в сторону, а бородатый боцман выругался громко и страшно: — Куда суешься без перчаток?! Хочешь поджариться? А ну, не трогай тут ничего! И, словно назло бородачу, другой матрос буквально развернул Станниса к себе и всучил ему небольшой скользкий бочонок: — На-ка, тащи в трюм! Шаровая! — Что? — переспросил Станнис. — Оглох? — И матрос тоже расщедрился на сочное ругательство. — Раз вылез на палубу, лови молнии, милорд! Станнис неуверенно взвесил бочонок на руках и, пригнув голову, двинулся в сторону трюма. Новая серебристая вспышка рассыпала искры и понеслась вниз по тросу, и оглушительный раскат грома ударил совсем близко — такой мощный, что в голове Станниса загудело. В трюме было не тише: ветер бился о борта корабля, доски трещали. Станнис оставил бочонок возле десятка других и поспешил выбраться наружу, где новая молния уже скатывалась по сетчатому крылу и втягивалась в дырявую крышку бочки. А потом он оказался возле Давоса: тот выкрикивал распоряжения, размахивая руками, и, не глядя, пятясь спиной, почти натолкнулся на Станниса. Давос не вздрагивал от раскатов грома, не опасался близких разрядов молний, вел себя естественно и как будто привычно, управлял людьми умело, и даже грубость его казалась уместной. Он обернулся и моргнул, а через мгновение произнес: — Не хватает рук на катушке, мой лорд. Станнис сжал челюсти. Это было похоже на ту сотню гроз и бурь, во время которых они выходили в море. И каждый раз, когда "не хватало рук" Станнису, Давос брался охотно даже за самую грязную, тяжелую работу, точно был простым матросом, а не лордом Дождливого леса. И теперь Станнис кивнул ему и быстро зашагал к корме, где, закатав рукава, налег на рычаг крутящегося механизма. Тросы натянулись, и новая молния оказалась поймана диковинным устройством. За ночь Станнис стер руки в кровь и промок до нитки. Грозовые раскаты, треск, звон колокола, вой ветра и крики матросов слились для него в единый гул, который он со временем почти перестал слышать. Его уши заложило от напряжения, но он не отступил от вала до тех пор, пока корабль не вышел из последнего грозового облака. Станнис не мог разогнуть посиневших от холода пальцев и почти не чувствовал ног, когда на рассвете ковылял в каюту. Одежда, которую он, оставшись в одиночестве, не без труда стянул с себя, была покрыта ледяной коркой.***
Раздался скрип, и Станнис Баратеон распахнул красные, болезненно опухшие глаза. Давос Сиворт сидел на стуле и смотрел на него сверху вниз встревоженным, цепким взглядом. По правде говоря, Давос не собирался задерживаться в каюте, он лишь заглянул проведать, не нужно ли чего, но, минуту постояв в дверях, передумал и уселся возле постели. Ночью Давос велел своему бывшему господину встать к катушке, почти не раздумывая, а тот согласился и всю грозу провел бок о бок с ловцами молний. Станнис не говорил с Давосом почти сутки после короткого приказа опустить корабль в Штормовых Землях, и теперь Давос тихо радовался самой возможности пойти со Станнисом на контакт. Того понимания между ними, что позволило в свое время королю Станнису назначить контрабандиста десницей, больше не было — Давос не обманывался, но отчего-то не мог не прийти в эту каюту. Невысказанные слова скребли сердце. — Ты, — выдохнул Станнис и потянул носом воздух так, будто ему было тяжело дышать. — Вы простыли, ваша милость, — сказал Давос, когда Станнис сдавленно кашлянул. Матросы не выбегали на палубу без плащей и теплой одежды, в отличие от Станниса, всю ночь простоявшего под ледяным дождем в распахнутой куртке. Тот утер рот и посмотрел хмуро: — Команде нужен капитан, а я как-нибудь обойдусь без сиделки. Возвращайся к своим делам, сир. Давос собрался встать, и стул под ним снова скрипнул. Привстал на локтях и сам Станнис, очевидно, не желавший демонстрировать слабость. Он всегда был таким, подумал Давос, — готовым умереть от лихорадки, но не принять помощь, сжимать зубы, но молчать о боли. И Давос подался вперед: — Команда — это единственное, что у меня есть сейчас, ваша милость, — быстро проговорил он. — Не семья, не деньги, а команда. Они считают меня злодеем и грубияном, и это гораздо ближе к истине, чем всегда хотели думать вы. Я не назову свой побег достойным поступком, но я заслужил именно такую жизнь — под ветром и снегом, а не под крышей теплого замка. Станнис кивнул куда-то в сторону. — Ты всегда оставался контрабандистом, твой побег был лишь вопросом времени. — Он помолчал и поднял на Давоса тяжелый взгляд. — Как и мое поражение в войне. — Не думайте, что я… — Давос осекся. Рассказать обо всем Джону было куда легче: Давос оставил Станниса, будучи уверенным в его победе, а не бежал, как крыса с тонущего корабля. — Чего ты добиваешься, сир? — выдохнул Станнис. — Что я приму тебя назад? Вспомню, что ты мой десница? Расскажу, что я считал тебя единственным, способным привести знамена Мандерли, а затем и всего Севера? Как видишь, они догадались присягнуть и без тебя! Под его холодным гневом Давос опустил голову. Именно так все и было: когда после кораблекрушения у берегов Скагоса рыбаки выволокли на камни полумертвого, наглотавшегося соленой воды человека с телом, синим от холода, новость о битве в Волчьем лесу еще не достигла острова. Однако, покидая их хижину несколько дней спустя, Давос Сиворт уже знал и о разгроме Болтонов, и о присяге Мандерли, но больше не считал себя достойным принимать победу Станниса как свою. Это было малодушием — Давос был готов признать. И побег не принес ему счастья — он понимал это прямо сейчас, глядя в глаза Станниса, которого после возвращения драконов уже не надеялся встретить живым. — Я знаю лишь одно, ваша милость, — тихо проговорил Давос, и в память о давно утраченной привычке коснулся кончиками пальцев солнечного сплетения. — Вы были бы самым справедливым королем в истории Вестероса. Он поднялся. — Прикажу принести вам горячего лекарства. Оно обожжет горло, но, может, убережет вас от лихорадки. В дверях он задержался на мгновение, будто ожидая слов в спину, а затем вышел, притворив за собой дверь. И когда Станнису принесли чашу дымящегося душистого напитка, тот скривился, точно ему было невыносимо больно. — Пейте, милорд, — сказал матрос. — Капитана лучше не злить, иначе не оберешься беды. Говорят, когда он еще не ходил на небесном судне, его сердце купила красотка из замка на скале, выменяла на целый мешок золотых драконов. Впрочем, — он добродушно улыбнулся, — у нас есть много сказок о нашем капитане, и страшных, и веселых. — А о его пальцах? — отозвался Станнис. — Есть сказка о том, как он потерял четыре фаланги на левой руке? Матрос покачал головой: — Нет, милорд, о его пальцах на "Справедливом" не шутят. Станнис поморщился и пригубил лекарство, почти не чувствуя вкуса.***
Гроза бушевала всю следующую ночь и еще два дня кряду, так что матросам приходилось дежурить сменами. Станнис вяло пытался бороться с простудой, но он не был человеком, внимательным к своим собственным желаниям, поэтому, почувствовав себя лишь немного лучше, снова появился на палубе. — Так держать! — ободрил его Арра и хлопнул по плечу здоровенной ручищей. Он только что запечатал в футляр свежую молнию и уже высматривал новые. Сплетня о том, что "черный милорд" не покинул назначенного капитаном поста и всю ночь простоял под ледяным ливнем, а потом, несмотря на лихорадку, снова вернулся к работе, разлетелась по судну мгновенно. С того дня команда и зауважала Станниса — незаметно и неожиданно для него самого. Конечно, матросы по-прежнему посматривали косо и посмеивались в кулаки, когда он проходил мимо с неизменно кислым видом. Но стоило начаться грозе, как он становился полноправным членом экипажа небесного корабля: ему кидали пропитанные воском перчатки, а длинный плащ, который он получил, никто, кроме него, не снимал с крючка. Тяжелый физический труд отвлекал Станниса от безрадостных мыслей. В шуме и треске, суматохе грозовой охоты он пытался забыть слова, которые услышал от Роберта — "он отрекся от тебя". Они были правдой — Станнис не сомневался в этом и не собирался прощать контрабандиста. Однако, примеряя на себя роль одного из ловцов молний, подневольных "суровому" капитану Сиворту, Станнис неосознанно пытался поймать отголоски утраченного чувства близости: на протяжении почти двух десятков лет их с Давосом объединяло общее дело. И Станнис накидывал капюшон и нырял в дождь, размывающий все лица до блеклых пятен. Когда небо немного прояснилось, а усталые матросы разбрелись по каютам, чтобы подкрепить силы ужином и вином, Арра махнул Станнису рукой, подзывая к себе. — Не знаю, что там за дела у вас с капитаном Сивортом, — сказал он вполголоса, — но лучше бы вам поговорить с ним начистоту. Он сам не свой, а это может закончиться неважно… На щеках Станниса шевельнулись желваки. Единственный, кто всегда говорил только правду, теперь трусливо молчал, забившись в свою каюту. — Если ему есть, что сказать мне, пусть приходит и говорит! Он хотел добавить еще что-нибудь о субординации и рыцарском долге, но здесь, в небе, они больше не были королем и десницей. Поэтому Станнис лишь недовольно скривился и отошел к другому борту. Он подумал, что для Давоса сделанный выбор оказался верным: вместо изгнания тот управлял небесным кораблем и больше никому не подчинялся. К горлу подступила горечь: Станнис никогда не мог сделать для своего контрабандиста то, к чему тот на самом деле стремился. Рядом шевельнулся Роберт, зависнув в нескольких дюймах над палубой. — Поговори с ним, брат, — предложил он. — Может, он попросит принять его назад? — Нет! — ответил Станнис быстрее, чем дослушал фразу. — А если ты сам ему предложишь? — Вот именно, — согласился Ренли, вынырнув из-под кормы. — Ты же думал о нем все пять лет. Не радовался победам на Севере, принял как должное поражение в войне, а в изгнании больше всего страдал от того, что не мог разделить его со своим десницей. Станнис молчал. Ренли мягко коснулся его плеча прозрачными пальцами. — Иногда он думает, что остался в своей каюте один, и вслух говорит с тобой, воображаемым. Слышал бы ты, брат, что он говорит… — Не сметь шпионить ни за ним, ни за мной! — рявкнул Станнис, развернулся и решительно зашагал по палубе.***
Когда он остановился у каюты капитана, над кораблем стояла луна — серебряный диск в белесом ореоле. Давос увидел тень под дверью и поскорее вытер шею полотенцем. Он отодвинул засов еще до того, как Станнис решил постучать, а припомнил, что не одет, лишь когда Станнис шагнул в каюту. В мерцании единственной свечи лицо того казалось угрожающим. И, растерявшись, Давос выдохнул обращение, которого Станнис давно ни от кого не слышал: — Ваша милость… Станнис замер, и его губы дрогнули. Он медленно опустил взгляд на грудь Давоса в темных густых волосах, а потом резко вскинул голову: — Ваша милость. Вот, значит, как. — Я… не силен в красноречии, — признал Давос, опуская руку с полотенцем. — Могу я предложить вам вина или… В полумгле сверкнула сталь — Станнис всегда обнажал меч молниеносно, не красуясь широкими жестами. Холодное острие легло Давосу на ключицу, и он замер, не договорив. — Так когда ты предал меня? — спросил Станнис тихо и холодно. — Еще в Белой Гавани? Когда решил отказаться от всего, чем я наградил тебя, сир? Отказаться от… — Он перевел дыхание и облизнул губы. — От службы мне. Давос смотрел в его глаза — два черных провала на бледном лице — и пытался выискать в своей душе отголоски страха. Но Станнис Баратеон снова был готов говорить с ним, пусть и приставив меч к горлу, — это придавало Давосу сил и уверенности. — Я подумал, что недостоин служить вам, ваша милость, — начал он, но Станнис шагнул вперед, и Давос ощутил на своем лице его дыхание. — Ты был мертв, сир. Все это время я считал тебя мертвым. Мне пришлось поверить в богов только для того, чтобы проклясть их — всех до единого! — Его голос задрожал, и Станнис выдержал паузу, чтобы справиться с собой. А потом повторил еще раз то, что действительно волновало его: — Все это время ты был жив, а я считал тебя мертвым. Давос опустил голову, коснувшись подбородком холодной стали. — Я не мог вернуться, ваша милость, — проговорил он. — Даже когда раскаялся в своей слабости, когда всей душой пожелал… Станнис точно не слушал его. — Я не мог понять, за что боги карают меня, — продолжил он, и клинок в его руке опасно дрогнул. — За что наградили моих братьев — короной, замками, любовью подданных — и почему обошли меня! Отчего у меня нет наследников и нет верных, по-настоящему верных друзей и соратников. Пока ты год за годом ловил свои проклятые молнии, я задавал себе вопрос: почему все эти испытания выпали именно мне?! — Мне очень жаль, ваша милость. Станнис медленно опустил меч и отступил. В его голосе точно что-то надломилось. — Тебе не жаль, сир. Тебе пять лет не было до меня дела. Той первой радости, которую ощутил Давос, увидев Станниса на пороге, он больше не чувствовал, а все слова куда-то подевались. Он просто стоял перед Станнисом, опустив взгляд, и комкал в руках полотенце. — Если бы вы позволили мне… — начал он, но Станнис вновь перебил его: — Мне ничего от тебя не нужно. Я планировал снова собрать войско и с твоей помощью переправить его на Север, но нет! Знай, что я сойду в Штормовых Землях и прикажу тебе лететь на все четыре стороны, и если еще когда-нибудь твое судно покажется в небе над моей головой — тебе несдобровать! Он замолчал и отвернулся, убирая меч в ножны. А затем вышел из каюты, изо всех сил хлопнув дверью. Давос опустился на стул и промокнул полотенцем выступившую на лбу испарину. При том ветре, что дул за кормой, "Справедливый" миновал бы Королевский Лес уже к утру, а там начал снижаться для швартовки в горах близ Летнего Замка. Именно там Станнис желал сойти на землю. Конечно, милорд был моряком и смог бы раскрыть обман, рано или поздно сориентировавшись по звездам… но, поразмыслив, Давос все же решил рискнуть.***
Весь день бушевала гроза, и Станнис крутил рукоять вала с таким упорством, будто от этого зависела его собственная жизнь. Матросы поговаривали, что бочек может не хватить на все молнии, которыми были так богаты тучи над этой местностью, и готовились в порту Красных Гор напиться допьяна в честь удачной торговли. Станнис молчал и скрипел зубами, надвинув капюшон до самого подбородка. Он видел лишь деревянный рычаг перед своим носом и белые искры, ссыпавшиеся под ноги с натянутых к крыльям тросов. К вечеру небо немного прояснилось, и колокол замолчал. Станнис слышал голос капитана, пересчитывавшего запечатанные молнии, и сжимал челюсти от напряжения. Ему хотелось как можно скорее сойти на землю, чтобы раз и навсегда забыть о существовании контрабандиста, с такой легкостью от него отказавшегося. Станнис со злостью покинул палубу и наспех поужинал, а затем, не желая никого видеть, заперся в своей каюте. Призраки просочились сквозь стену и устроились на его кровати, болтая ногами. — Говорят, в облаках видели дракона, — как бы между прочим заметил Ренли, крутя в руках полупрозрачный персик. — Думаешь, ловцы молний придутся ему по вкусу? — Увидим с земли, верно, Станнис? — подмигнул Роберт, внимательно наблюдая за братом. Станнис посмотрел на него с тревогой. И Роберт, поймав этот взгляд, разразился хохотом: — Я же говорил! Говорил! Теперь он, поди, прикажет всей команде отсидеться на земле, только бы не пострадал его луковый рыцарь! — Мы пошутили, Станнис, — улыбнулся Ренли, видя, как ноздри Станниса раздуваются от гнева. — Просто хотели проверить кое-какую догадку. Станнис бухнул кулаком по столу и тяжело поднялся. — Иногда мне кажется, мы перегибаем палку, — вздохнул Ренли, смотря ему вслед. Станнис вышел на палубу и огляделся. Корабль шел сквозь жидкие белые облака, и матросы, получившие время отдохнуть от работы, расселись у одного из бортов возле большой бочки, перевернутой вверх дном. Арра кивнул Станнису, остановившемуся в стороне. — Сыграй-ка с нами, милорд, раз выдался свободный вечерок! Это не кости и не карты. — Какое там, — махнул рукой кто-то из игравших. — Лорды из замков не играют с простолюдинами. — Вот и проверим, — настаивал Арра и, к неудовольствию Станниса, подтолкнул его к столу. — Смотри, милорд, правила простые. У каждого есть личина: тот — кузнец, а этот — королевский шут, их мы уже отгадали. Есть и другие, кто расскажет о себе парой слов, а ты сиди да гадай, что им выпало. Станнис опустился на бочонок и взял карту, будто сделав одолжение. На потрепанном куске пергамента был нарисован человек, сидевший за трактирным столом и играющий в кости. — Что дальше? — нахмурился Станнис, но никто ему не ответил. На палубу вышел капитан и, прошагав мимо матросов, подкатил для себя бочонок, чтобы сесть напротив. — Карту капитану! — крикнул боцман, и Давосу поднесли толстую колоду. Станнису тут же захотелось встать из-за стола и уйти, оставив глупую затею, однако он не привык бежать с поля боя. Капитан бросил на бочку несколько монет, заглянул в свою карту, а затем сказал: — Я положил только один камень, а через год на его месте выросла септа. — Ты септон! — выкрикнул кто-то из обступивших стол матросов, но на него шикнули. — Ты строитель! — объявил Арра, но Давос покачал головой и посмотрел на Станниса: — Всего один камень, ваша милость. Слишком мало, чтобы считаться строителем. Станнис плотнее сжал челюсти, он кое-что начал понимать в этой игре. — Ты же сам не строишь, верно? — предположил кто-то. — Только даешь камни? Или деньги? — Ты жертвователь! — сказал один из матросов, и Давос перевернул угаданную карту. — Ну, теперь ты, милорд, — подбодрил Станниса Арра. — Кто на твоей карте? Станнис наморщил лоб и медленно проговорил, подбирая слова: — Тысяча монет. У меня была тысяча. И я все проиграл, поставив одну на кон. — Это легко, — рассмеялись матросы. — Ты игрок! — Надо было выдумать что-то посложнее, милорд, — наставительно сказал Арра и выдал Станнису другую карту. Давос Сиворт сидел напротив и смотрел в глаза Станниса. Он не выглядел ни подавленным, ни виноватым, и больше не отводил взгляда. Именно таким он и был — луковый рыцарь, дававший самые правильные советы, привыкший говорить прямо, а не загадками. Но игра требовала иного. И, посмотрев на новую карту, Давос ненадолго задумался. — Я был готов отдать его огню, — проговорил он, и его губы дрогнули. — Но разбил, когда выпустил из рук. Станнис сжал кулаки и скомкал свою карту. Матросы галдели, предлагая версии, а он все смотрел в карие глаза капитана, не произнося ни слова. "Он отрекся от тебя" — будто повторил над его ухом Роберт, и Станнису отчаянно захотелось возразить. Перед ним сидел его луковый рыцарь, уберегавший своего короля от необдуманных поступков, спасший десятки людей от огня, не раз рисковавший собственной жизнью. Как могло случиться, что теперь Давосу приходилось говорить важные слова, прячась за глупой игрой? Из размышлений Станниса выдернул окрик одного из матросов: — Гончар! И Давос, разорвав зрительную связь, перевернул карту. — Пропускаю ход, — выдавил сквозь зубы Станнис, и худощавый парень с рябыми щеками, подбросив монет, загадал себя. Накрапывал дождь, и кое-кто из матросов накинул свои плащи. На гладком лбу Давоса заблестели капли, и он пригладил волосы чуть дрожащей рукой. Он посмотрел в свою новую карту, лишь когда до него дошла очередь, и думал на этот раз дольше, чем в первые два. — Он никогда меня не простит. Но я не смогу забыть о нем до конца моих дней. — Эй! Это может быть кто угодно! — крикнул один из игравших, а Арра осторожно попросил: — Хоть подскажите, о ком вы не забудете? Давос Сиворт молчал до тех пор, пока кто-то чисто случайно не угадал "роженицу, оставившую ребенка у дверей септы", уже выпадавшую кому-то намедни. После чего капитан поднялся, не желая продолжать игру. Он забрал монеты и отошел от бочки под одобрительные возгласы. — Капитана Сиворта всегда отгадывают подолгу, — сказал кто-то из матросов. Но Станнис почти не разобрал его слов. Он сидел, сгорбившись, крутя в пальцах мятую карту, а потом медленно встал и, все еще глядя вслед Давосу, отошел от игравших. — Милорд! Что у тебя за карта? — крикнул Арра, и Станнис швырнул ему вновь скомканную бумажку: — Я коснулся его, и теперь всегда буду один. И он зашагал прочь, не дожидаясь отгадки. — "Больной серой проказой", — объявил Арра и обвел матросов выразительным взглядом. — Вот вам и глупый милорд из замка!***
Воздушное плаванье было тихим, но небо вокруг обложили тяжелые дождевые облака. Продрогнув на палубе, Станнис на ночь придвинул лежанку ближе к печи и долго смотрел на рыжий огонь, мечтая забыться сном. Он бесконечно прокручивал в голове происшествия последних дней. Встреча с контрабандистом, воскресшим из мертвых, выдернула его из череды привычных событий — гонений, поражений, черных дум, ненависти к красной жрице и ее лживым обещаниям, тихой тоски и новых обид, необходимости скрываться в горах и ночевать в трактирах под чужим именем. Тот, кого во всем королевстве считали злодеем, был вынужден оставить на крюке в углу свой привычный черный плащ и, свернувшись под одеялом, отстукивал зубами навязчивый ритм. Стремясь отделаться от бессонницы, он проворочался почти всю ночь. На следующий день он не вышел из каюты ни к обеду, ни к ужину, и, видно, опасаясь, что милорд совсем перестанет есть, уже знакомый ему толстый моряк принес поднос с похлебкой и ломтем черствого хлеба. — Запасы подходят к концу, поэтому не жалуйтесь на маленькую порцию, — сказал он и, осмелев, повернулся задом к жаровне, желая погреться. О том, что Станнис Баратеон попал на судно ловцов молний в качестве пленника, никто уже и не помнил, но должного уважения по-прежнему не проявлял. — Ничего, — подмигнул матрос, — в Красных Горах накупим съестного и обязательно запасемся вином. Отпразднуете с нами счастливое прибытие, милорд? Станнис занес ложку, но замер с раскрытым ртом. — Мы должны приземлиться на границе Штормовых Земель. — Как бы не так, — хмыкнул матрос, — Штормовые Земли давно под нами, а команды снижаться от капитана не поступало... Стойте! Что же вы, милорд? — кричал он уже в спину Станниса. Тот стремительно вышел из каюты, оставив толстяка наедине с ужином, который стоил теперь на вес золота. — Что-то сейчас начнется… — потер руки Ренли и шагнул через стену наружу. — Пользуйся случаем, — кивнул Роберт растерянному матросу и указал в сторону дымящейся тарелки. Станнис нашел Давоса там, где и положено быть капитану, — на мостике возле руля. Внизу и впереди клубились облака, и Станнису вдруг представилось, что они с Давосом стоят на носу "Ярости", попавшей в густой туман в Заливе Кораблекрушений. — Как ты посмел ослушаться приказа? — спросил Станнис, впрочем, не так сурово, как намеревался. — Ваша милость? — Казалось, его не расслышали. Станнис сжал зубы. Он вспомнил, как Давос самовольничал на Драконьем Камне: тогда Станнис так же негодовал, вынужденный мириться с его дерзостью. — Мы договаривались, что ты высадишь меня близ Летнего Замка! Там я вновь соберу свое войско. — И что потом? — Давос посмотрел на него с беспокойством. Отчего-то это смутило Станниса. Он мог бы рассердиться, однако неохотно ответил: — Я все еще силен, сир, как бы мои враги ни мечтали об ином. У меня есть армия. — Состоящая из теневых детей леди Мелисандры? — уточнил Давос. — Эта женщина все еще служит вам, как я мог заметить. Станнис кивнул. Он услышал в вопросе нотки ревности и припомнил перепалки своих советников — жесткой, решительной красной ведьмы и осторожного, но упрямого контрабандиста, всегда способного поставить ее на место. То были хорошие времена, подумал Станнис. Постепенно ярость, с которой он вылетел на палубу, затихала, как и желание бранить Давоса за ослушание. Давос молчал, разглядывая его лицо. — Сейчас время сказать что-то важное, — шепнул брату Ренли, однако Станнис только крепче сжал кулаки: — Капитан! Туча! — крикнули сверху, но, вопреки ожиданиям Станниса, Давос не пошевелился. — До Красных Гор двое суток, — проговорил он. — Если вы решите потом расстаться со мной, так тому и быть. Но я уже седьмую ночь благодарю Отца за то, что на Копье Гиганта мои ребята не сразу подняли трап. — Тебя ждет твоя команда, сир Давос, — покачал головой Станнис. — Поспеши, а то пропустишь молнию. Отчего-то ему снова стало очень холодно, как будто сырой туман пропитал всю его одежду насквозь и облепил кожу, пробрался внутрь через нос и рот и теперь осел ледяной взвесью где-то под сердцем. Он развернулся и зашагал вниз, споткнулся на ступеньках и выругался. Давос Сиворт нагнал его почти у самой каюты. — Если не будет грозы, если будет тихо… я прошу у вас милости поговорить с вами, — сбиваясь и тяжело дыша, произнес он. — Вы придете на это место в час пополуночи, милорд? Станнис выдержал несколько мгновений, а затем сипло ответил: — Да.***
Давос встретил его совсем не так, как того требовали правила. Он не поклонился и не уступил путь, но выше поднял фонарь и прижал палец к носу. — В чем дело, сир? — насторожился Станнис, заметив, как Давос оглядывает его с головы до ног. — Там может быть сильный ветер, — с тревогой проговорил тот. — Надеюсь, вы оделись достаточно тепло. Давос старался ступать как можно тише, и Станнис напрягся еще больше. Все эти осторожности раздражали его, хотя встреча с кем-то из матросов посреди тихой ночи казалась недопустимой — точно они с луковым рыцарем делали что-то тайное, дурное. У одного из бортов Давос взялся за веревочную лестницу. Та уходила вверх и терялась под большим воздушным пузырем, державшим корабль в воздухе. — Я полезу первым, ваша милость, — сказал Давос. Станнис посмотрел на него с недоверием: — Что ты там забыл? — Мы забыли. Вам нужно кое-что увидеть. И Давос подтянулся на руках, а потом начал проворно карабкаться вверх. Станнису ничего не оставалось, как последовать за ним. Скоро палуба оказалась далеко внизу, и Станнис вспомнил времена своего мореходства, научившие его не бояться высоты. Карабкаться стало сложнее: пронзительный ледяной ветер раскачивал лестницу. Поэтому, когда Давос скрылся в корзине, прикрепленной у самого дна гигантского воздушного пузыря и почти не заметной с палубы, Станнис обрадовался. Конечно же, он жалел о том, что вообще согласился на эту авантюру, не обещавшую ничего хорошего… Но Давос подал ему руку — ту самую, искалеченную четверть века назад, — и Станнис ухватился за нее, не раздумывая. Укороченные пальцы были холодными, но озябшему Станнису показались почти горячими, и он не отпускал их, пока сам не перевалился через борт корзины. Отсюда, сверху, палуба корабля казалась меньше блюда, на котором подавали сома во время королевской трапезы, и у Станниса едва не закружилась голова, когда он посмотрел вниз. Из-за ветра волосы лезли в лицо. Наблюдавший за ним Давос улыбнулся: — Забирались вы когда-нибудь так высоко, ваша милость? — Какова высота? — спросил Станнис, перекрикивая ветер. И Давос отозвался с гордостью: — Десять тысяч футов, а теперь еще лишняя сотня до палубы. Далеко внизу, под днищем корабля, серебрились пушистые облака, освещенные луной, напоминающие пенные валуны на поверхности моря. На одном из них Станнис заметил тень от судна и оглянулся. А оглянувшись, не смог отвести взгляда: висевшая перед ним луна теперь казалась огромной и слепила глаза серебристым сиянием. И далеко-далеко на горизонте, куда не доставал ее свет, белела россыпь звезд — пылинок на черном бархате неба. До этого момента Станнис не останавливался на мысли, вновь пришедшей ему в голову, когда зрение попыталось охватить столь благодатную картину, — они с луковым рыцарем летели над облаками. По-настоящему летели, так же просто, как в свое время плыли по морским волнам. И Станнис зажмурился, давая отдых глазам, слезящимся от ветра. Тот дул в лицо, забирался под воротник и гудел в ушах так громко, что слов Давоса Станнис почти не слышал. — Ради этого я отдал все, что у меня было, — говорил тот. — Это стоило будущего моим сыновьям, да и мне самому досталось недешево. И, повернувшись, Станнис встретил его взгляд — ближе, чем было прилично. — Но и вы не увидели бы этого, сидя на троне, ваша милость, — сказал луковый рыцарь. — Однако теперь видите. На мгновение Станнису захотелось возмутиться — столь фамильярным словам, проявленному неуважению, пустой трате времени на разглядывание неба, да просто холоду, пробравшемуся под одежду. Но отчего-то он так и не разомкнул губ. Веревки, оплетавшие гигантский пузырь над их головами, терлись с тихим шорохом о кожаную обшивку. И Станнис отвернулся на звук — только бы не смотреть в глаза Давосу. Если бы удалось одержать победу, подумал Станнис, не было бы ни скитаний, ни унижений, ни тоски по единственному человеку, к которому он привязался за двадцать лет. Труд управления королевством выбил бы из головы печальные воспоминания. В долге перед своим народом можно было бы найти истинное предназначение… Но, став королем, Станнис никогда не узнал бы, что Давос Сиворт все еще жив, и никогда бы не увиделся с ним. От мысли об этом у Станниса перехватило дух. Корзина качнулась под его ногами — ударил особенно резкий порыв ветра, — и Станнис плотнее запахнул плащ. Его начало терзать странное волнение. А потом Давос тронул его за плечо. — Ваша милость… — Чего тебе? — вскинулся Станнис, и Давос полез за пазуху, чтобы выудить оттуда бутылку борского рома в матовом, точно пыльном стекле. — Хорошо бы нам с вами согреться, — проговорил он. — Вы уже зубами стучите от холода, да и я озяб, еще пока лез. — Подготовился, — презрительно протянул Станнис, однако взглядом приказал открыть бутылку. Холод был сильнее желания препираться. Вкуса рома он почти не почувствовал — только огонь, обжегший горло. Давос, вслед за ним приложившийся к горлышку, довольно крякнул, переведя дух. — Крепкое, — просипел Станнис и сделал еще один глубокий глоток, обдавший рот пряной горечью, а нутро — теплом. От выпитого на душе его заметно посветлело, он снова обернулся к луне и облокотился на борт корзины. — Неужели из башни Драконьего Камня был вид хуже? — спросил он, хотя, конечно же, знал ответ. Давос покачал головой. — А я ведь бывал на Драконьем Камне пару раз, ваша милость, спускался в шлюпке с молниями. И все вспоминал… нас с вами. Они помолчали, и было слышно, как Давос снова хлебнул из бутылки. Станнис попытался выскрести из души и снова прочувствовать ту обиду и боль, что терзали его со дня, когда из Белой Гавани прилетела скорбная весть. Он попробовал рассердиться на Давоса, но что-то будто выгорело в нем, залилось ромом, вымелось прочь пьянящим лихим ветром. Все стало так, как раньше, понял он. И если бы луковый рыцарь пожелал вернуться — Станнис заранее подготовил на языке ответ. — Сир Давос, — заговорил он, чувствуя, как подрагивает голос. — Ты ведь мог провести ночь в своей теплой каюте, однако вон куда вскарабкался, чтобы показать мне все это, — он обвел рукой небо за пределами корзины. — Я бы всю жизнь провёл при вас, — тихо проговорил Давос, отведя взгляд. — Если бы вы только знали, сколько раз я жалел о своей трусости… И от того, как он это произнес, Станнису захотелось улыбаться. — Если это правда, — сказал он, стараясь не выдать ликования, — опустись на колени, мой верный рыцарь. Теперь все у нас будет по-старому. Он ждал, внутренне сотрясаясь, но уже не от холода, а от волнения. Он ждал, но Давос почему-то медлил, глядя перед собой. И Станниса посетила догадка — все это было устроено лишь для того, чтобы унизить его еще больше, с помощью лживого признания вырвать из его губ просьбу вернуться, на которую контрабандист и не думал отвечать согласием… Давос не поворачивал головы, вперясь взглядом в линию горизонта, и Станнис, пораженный своим открытием, уже готов был проклясть изменника снова, но тот внезапно выбросил вперед руку, указывая короткими пальцами на запад, и выкрикнул со всей мочи: — Пираты! Пираты! ПИРАТЫ!***
Когда они спустились на палубу, никто из членов экипажа уже не спал. Колокол звонко бил тревогу, и матросы спешно выкатывали из трюма бочки с молниями, которых, на удачу, было в достатке. — Меч! — крикнул Давос. Он видел, как посмотрели на него члены команды, — на него и на спустившегося следом Станниса. — Лови! — ему передали клинок, и Давос протянул рукоять Станнису. — Еще один — мне! — скомандовал он. Теперь корабль небесных пиратов был хорошо заметен по правому борту — огромное судно под черным пузырем, лавирующее между редких облаков. Звук первого неприятельского залпа был глухим и показался Давосу тихим: тот привык к громовым раскатам. Ядро задело обшивку. — Десятком — пли! — приказал Давос, и матросы откупорили бочки. Серебристые ломаные лучи оторвались от борта и понеслись к пиратскому судну. А потом корабль дал сильный крен: сразу несколько неприятельских ядер достигли цели. Одно просвистело над головами матросов и подрубило канат, натянутый между палубой и воздушным пузырем, другое ударило ниже палубы, пробив дно. — Дайте подойти ближе! — закричал капитан. — На два крыла пусть подойдут, ублюдки! — Готовсь! — командовал Арра. — Разворачивай корабль! — Десятком — пли! — снова выкрикнул Давос, и раздался треск вырывающихся из бочек молний. — Они выставили лучников! — крикнул Станнис, забравший из рук Давоса подзорную трубу. — Стрелять прицельно! Давос посмотрел на него без особой уверенности. А потом гаркнул изо всех сил: — Прицельно, десятком — пли! — Прижимают! Загоняют нас в тучи, нелюди! — выругался боцман. — Там не увидишь собственного носа! А если гроза? У нас сложены крылья: первая же молния нас поджарит! — Так дайте им подойти ближе, — сказал Станнис. — Ближе! — приказал капитан. — Не отступать! Корабль снова тряхнуло. А потом сверху посыпались стрелы — не слишком много, но несколько матросов, в том числе и из тех, кто палил молниями, вскрикнуло. Судно вошло в сырое облако, и одежда моментально намокла. Давос с трудом различал контуры неприятельского корабля, но скоро тот и вовсе скрылся из виду. — Наугад не стрелять! Поберегите молнии, ребята! — крикнул капитан, и в этот момент новое ядро ударило в борт корабля. Палуба ушла у Давоса из-под ног, но он ухватился за канат и устоял. Он обернулся, выискивая взглядом Станниса. И в эту минуту в тумане зачернели фигуры людей: они прыгали прямо из ниоткуда и, приземляясь на палубу, делали кувырки. В их руках были короткие острые ножи, кое-кто размахивал топориками. Железнорожденные воздушные пираты были едва ли менее кровожадны, чем морские, и Давос не слишком обрадовался абордажу. — Десятком — пли! — скомандовал он в последний раз и бросился в бой. Давос никогда не считался ни хорошим мечником, ни зорким лучником: он был контрабандистом. Но и на море, и в воздухе нападения врага не были редкостью, поэтому жизнь научила его приемам драки. Станнис сражался сразу с двумя пиратами, размахивая над головой тяжелым мечом. Отвлекшись на мгновение, Давос едва не пропустил удар одного из железнорожденных, обнажившего клинок с боевым кличем. Там и здесь теперь звучала сталь. Матросы дрались, не щадя своих шкур, отчаянно, остервенело отбивая удары врагов. — Сзади, милорд! — крикнул кто-то, предупредив Станниса, и Давос видел, как тот увернулся за мгновение до удара в спину, а затем скрестил меч с новым противником. Бесстрашие Станниса, которому Давос не раз был свидетелем, снова блеснуло в ярко-синих глазах. Теперь отчаянье захлестнуло самого Давоса, а ярость, с которой сражался Станнис, напитала Давоса силой. Умирать за Станниса было не страшно — это было правильно. И драться не на жизнь, а на смерть казалось единственным верным, честным решением. Если бы тогда, в страшном кораблекрушении, разбившем судно Давоса у скагосских берегов, Станнис находился рядом, у самого Давоса страха не было бы и в помине, теперь он был уверен. И не потому, что бояться было стыдно, о нет. Просто присутствие Станниса вселяло уверенность и давало смысл бороться дальше. Поэтому теперь, раз за разом занося оружие, Давос мысленно повторял: "За него! За него!". Это выходило как бы само собой. И когда холодная сталь полоснула его по плечу, он только испытал прилив ярости. Будто с целой сворой пиратов они со Станнисом сражались вдвоем, спина к спине. Тыл был под надежной защитой — думал ли о том же самом Станнис? Давос до сих пор не мог поверить в то, что услышал наверху, над палубой… Топорик рассек воздух у самого виска Давоса, но он увернулся, взбежал по ступенькам на корму, отступая. Пираты окружили его, оттеснив к борту, и крупный детина с лицом, искривленным злобой, бросился вперед. Давос вскочил на бортик, занимая опасное, но удобное положение, балансируя на узкой доске. Отсюда, с кормы, была хорошо видна палуба, где матросы, не дававшие спуску врагам, размахивали мечами, отражали удары деревянными рогатинами и дрались врукопашную. Там внизу был Станнис, второй сын своего отца и бывший лорд Драконьего Камня. Давосу показалось, что они встретились взглядами, — но в следующее мгновение колено Давоса обожгло болью. Чтобы не пропустить другой удар, он шагнул назад и наступил ногой в пустоту. Последним, что он разглядел, были белые лица над удаляющимся бортом: пираты смотрели, как падал капитан Сиворт. "Я умру" — отчетливо понял Давос и закрыл глаза. Было слишком холодно и ничего не слышно, кроме шума ветра. То, как бросился к борту Станнис, Давос, конечно, не видел, и не слышал его отчаянного крика. Пиратов, с которыми тот дрался, приняли на себя моряки. Станнис кричал, пока не закашлялся без воздуха, его сердце ухнуло к земле, вслед за луковым рыцарем. Что-то страшное, животное происходило со Станнисом, когда, перегнувшись через борт, он смотрел вниз… И в этот момент из облаков, расстеленных под палубой, вынырнул дракон. Чешуя на его огромных крыльях поблескивала в свете луны, и когда он распахнул пасть, из нее вырвался язык пламени, на миг осветивший небо над кораблем. Матросы бросились к борту, показывая пальцами, крича испуганно, ликующе, безумно: в когтистых лапах дракон нес человека.***
Когда последние пираты были обезоружены, молчаливая команда собралась на палубе. Матрос, понимавший во врачевании, обходил раненых, а двое ребят покрепче стаскивали трупы убитых, чтобы завернуть их в куски мешковины. Боцман подошел к Станнису, так и оставшемуся стоять у борта, и сказал: — Командуйте, милорд. — Вон та скала, — указал Станнис. — Курс на нее. Он не знал наверняка, ведь в облаках, то и дело наползавших на судно, зрение служило ненадежным помощником, но теперь у Станниса и команды появилась надежда. По правде говоря, не все были готовы признать, что видели настоящего дракона, но верить в гибель капитана хотели еще меньше. Гигантский дракон мог сожрать человека, едва спустившись в ущелье, но мог и повременить — каким бы призрачным ни был шанс, он все же существовал. Несмотря на опасность, Станнис отдал приказ снижаться и держать мечи наготове. Темные скалы разрастались перед его глазами, ощериваясь острыми пиками, зияя разломами. Все еще не в силах оправиться от потрясения, Станнис не отнимал от глаза подзорной трубы. Он просто не мог допустить, чтобы все так закончилось. Он не мог снова потерять того, кого обрел после пяти лет разлуки. В своем решении Станнис был непоколебим: не позволить судьбе так обойтись с собой, не терять надежды. То, как повели себя призраки, удивило и немного насторожило Станниса: они предложили свою помощь. И когда Станнис снова увидел их на палубе, он почти обрадовался своему родовому проклятью. — Там гнездо, — воодушевленно рассказывал Ренли обступившим его людям. — Мы не смогли спуститься ниже, но… — Вы видели его? — нетерпеливо спросил Станнис. Команда напряженно молчала. Ренли улыбнулся так светло и невинно, что Станнису захотелось убить его еще раз. — Если ты о драконе, то нет. Должно быть, улетел куда-то. — Здоровенный дракон носится над Вестеросом, а королева и в ус не дует, — хохотнул Роберт так, как будто закончил очередную мужицкую байку. — Сир Давос там? — спросил Станнис и затаил дыхание. — Он жив? Призраки переглянулись. — Тебе нужно спуститься и самому все увидеть, брат, — сказал Ренли. Его лицо больше не сияло, и у Станниса екнуло сердце. Корабль медленно подплывал к указанной скале, и матросы разматывали канаты, высматривая место для швартовки. От напряжения Станнис закусил щеку. Он был первым, кто ступил на опущенный трап, а затем — на огромные валуны, нависающие над пропастью. Он не увидел ни гнезда, ни хоть каких-то признаков пребывания здесь дракона, и начал карабкаться вверх. Конечно, в его ножнах не было Светозарного, способного войти в камень, как нож в масло. Он не прихватил с собой ни обсидианового клинка, ни, на худой конец, меча из валирийской стали — развенчанному королю достать их было неоткуда. Но Станнис не сомневался: у него хватило бы сил победить дракона и спасти человека, который больше всех заслуживал жизни. Давос Сиворт был единственным, ради кого стоило идти на смерть. Только бы боги оказались милосердны и, лишив Станниса столь многого, вняли одной простой, последней молитве — сохранили бы жизнь луковому рыцарю!.. … Давос Сиворт стоял посреди большой круглой площадки, обложенной камнями, похожей на гигантскую корзину с соломой на дне. На его лице виднелись глубокие порезы — следы драконьих когтей, плащ был разорван и свисал лохмотьями, из раны на бедре сочилась кровь… — Ваша милость, — с трудом проговорил он и пошатнулся. И Станнис не помнил, как проделал несколько следующих шагов от края площадки к вытоптанному центру. Он обнял Давоса так крепко, как только был способен, и рвано задышал ртом. Казалось, только сейчас его сердце забилось по-настоящему, и теперь, колотясь, выдавливало из горла слова, которые слишком долго томились внутри. Самым простым было "сир" — должно быть, Станнис повторил его дюжину раз, обхватив плечи Давоса и прижавшись щекой к грубой ткани зеленого плаща. — Ваша милость, — шептал Давос в ответ. С мечами наготове на площадку высыпала команда. Боцман остановил движение, растопырив руки, и гомон стих. Все смотрели на выжившего капитана и "черного милорда", обнявшихся посреди драконьего гнезда. — Капитан Сиворт! — наконец, выдохнул кто-то, и Давос поднял голову, выглянул из-за плеча Станниса и широко улыбнулся. Таким команда никогда его не видела. — Наконец-то! — заключил Роберт. — Через двадцать пять лет, братец! — закатил глаза Ренли. И Станнис, будто опомнившись, поспешно разомкнул объятия и отступил в сторону. А когда обернулся к команде, его лицо пылало красным. Высоко-высоко в облаках парил дракон, и, заметив его тень, команда забеспокоилась. — Вы должны это увидеть, ваша милость, — торопливо проговорил Давос и, наклонившись, разгреб сено у своих ног. А потом поднял в руках нечто, похожее на гладко обтесанные камни, и протянул Станнису. — Драконьи яйца! — ахнули матросы. Станнис казался ошеломленным. — Они теплые, точно в них тлеет огонь, — улыбнулся Давос, передавая яйца со всей осторожностью, как будто нянчился с младенцем. И Станнис неловко принял их, словно не до конца веря в происходящее. — Вы сможете продать их и купить замок! — с завистью проговорил кто-то из матросов, и другие поддержали его. — Земли! Корабли! Войско, как вы и хотели! Не хуже, чем у драконьей королевы! Станнис посмотрел на Давоса долгим взглядом и покачал головой. И Давос понял его без слов: — Девочка возвращается на Север, а дорога туда длинна, ваша милость. Наш обратный путь на небесном судне выйдет короче. Вы говорили, что у вас отняли победу — теперь вы сами подарите ее людям! "Три драконьих яйца в обмен на прощение государственного изменника, убийцы и еретика?" — подумал Станнис и скривился. "Три драконьих яйца в благодарность за жизнь лукового рыцаря". И Станнис уверенно кивнул.