Погребенный

Больше всего поражало отсутствие боли... и невозможность вспомнить что бы то ни было. Даже то, по какой именно причине сейчас он должен страдать. Белый потолок покачивался над головой... или это кто-то раскачивает кровать? Он чуть шевельнул головой, и боль гулким металлическим шаром перекатилась внутри, чтобы снова застыть и исчезнуть на время. Все поплыло перед глазами еще сильнее, и он поспешно опустил веки, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Ощущения приходили медленно, словно проявлялись на опущенной в кювету фотобумаге. И так же легко исчезали, если не цепляться за них, не пробовать вскарабкаться по таким непрочным ступенькам к реальности. Мерзкий привкус во рту... интересно, что же вообще стало причиной такого болезненного состояния? Он тонул в канализации? Судя по ощущениям, он умудрился проглотить целую реку промышленных отходов и для полного счастья где-то треснулся головой... еще одно, очень осторожное движение, помогло определить, что мыслительный орган тщательно забинтован. Не вспоминалось даже собственное имя, хотя по идее оно должно было существовать в природе. Почему-то это не вызывало особенного беспокойства. Как и то, что рядом никого не было... Волновало другое – почему он вообще жив. Откуда-то всплыла гнусная уверенность в том, что, чем бы он там ни занимался, выжить ему точно было не суждено. Что ж, людям свойственно ошибаться. Значит, его все-таки спасли, откачали, но... почему-то кажется, что лучше бы они этого не делали. Снова открыв глаза, он смог увидеть капельницу и уходящую в вену трубку. А еще – край газеты, которую кто-то, все-таки находящийся в комнате, читал. Правда, ни шуршания страниц, ни звука падения капель не было слышно. И снова все поплыло... он застонал, пытаясь то ли позвать на помощь, то ли прогнать это ощущение нереальности происходящего, но не услышал и себя. Зато, кажется, услышал тот, с газетой. Спустя несколько секунд он подошел к койке и дотронулся до лежащего... это легкое, словно проверочное прикосновение помогло отчасти прийти в себя. Правда, показалось, что к нему прикасаются с некоторой брезгливостью. Сфокусировав взгляд на стоящем, он понял, что знает этого симпатичного подростка, причем, кажется, в чем-то перед ним виноват. Юноша что-то произнес, но и эти звуки до сознания не дошли. Но, похоже, он просто хотел узнать, в чем нуждается пациент. Не дождавшись ответа, мальчик снова дотронулся до него и, немного выждав, налил из графина на прикроватном столике немного воды в пластиковый стаканчик. Только сделав первый глоток, мужчина понял, как сильно хотел пить. Но много ему не дали, и это в принципе было правильно... иначе опять вернулась бы тошнота. Подросток явно не собирался возвращаться к своему чтению. Напоив больного, он занялся какими-то непонятными манипуляциями... было сложно понять, что именно делает мальчик, то ли проверял повязки, то ли что... во всяком случае, он несколько раз коснулся неожиданно теплыми руками наиболее пострадавших мест. Тепло ощущалось даже сквозь бинты, и, кажется, что-то исправляло... после того, как ладонь легла на лоб, муть перед глазами начала рассеиваться. Мужчина почувствовал благодарность, но не мог не заметить, что на него при этом смотрят, как на ядовитую змею... время от времени юноша посматривал на часы, словно не хотел затягивать этот сеанс дольше необходимого. Хотя, возможно, это было просто игрой воображения... Противоречивыми те чувства, которые испытывал сейчас Хисока, можно было назвать, лишь сильно преуменьшив их действительное выражение. После этого задания малыш чувствовал себя не то что не в своей тарелке, но даже не на своем столе... Потрясение оказалось огромным, Асато был не особенно неправ, когда не хотел брать его с собой. Ребенок, которого они с Ютакой каким-то чудом вытащили, оказался не самым сложным их пациентом на этот день. По крайней мере, его дух, несмотря на всю пережитую боль, крепко держался за тело и позволил двоим шинигами спасти его... по крайней мере, людям там уже осталась не самая сложная часть работы... хотя, конечно, сложно судить, что именно они смогут там сделать. Но ведь это уже не их забота... в отчете указали и ладно. Куда сложнее было удержать ускользающую душу секретаря... Сейчиро не хотел жить, и его тело все словно подчинялось мысленному приказу на самоуничтожение. Даже Мураки несколько раз сомневался в том, что получится, когда одно за другим возникали осложнения, но старался держаться. Куросаки был полностью согласен с тем, что Тацуми следует спасти... Эмпат без лишних слов понимал, как героическая смерть повелителя теней отразится на Асато. так что из двух зол предпочел выбрать меньшее. К тому же, когда еще выпадет случай попрактиковаться на настолько изношенном организме? Шинигами себя до такого состояния обычно не доводят... Хисока воспринял и этот аргумент доктора, без особого энтузиазма, но понял и принял. В конце концов, талант к исцелению у мальчика действительно был, и его нужно было тренировать. Даже на таких, казалось бы, безнадежных случаях... Осложнения действительно возникали нетипичные. На срочной операции, которую уставшие Ватари и Мураки провели на голом энтузиазме, мальчик не присутствовал, и не только потому, что третья пара рук, не особо опытных, там была не нужна... просто кто-то должен был успокаивать Тсузуки. Асато после всего увиденного был в натуральном шоке, да еще и дергался из-за секретаря, заставлял себя сомневаться в правильности своего поступка... От окончательного объявления собственного подвига большой ошибкой напарника удержало лишь то, что по сути он не просто полез устраивать спасательную операцию, а избавил Мураки от необходимости спасать Тацуми из места, где доктору определенно появляться в одиночку не следовало. То есть, формально говоря, на тот момент речь шла не о личности спасаемого, а о том, чтобы не допустить до непосильной и опасной работы любимого человека... А потом как-то не выпадало времени на сложные этические размышления. Сейчиро, действительно собиравшийся умереть, оставил в качестве завещания такую бомбу, что мало не показалось. Особенно Графу, который, естественно, бил себя перчаткой в невидимую грудь и уверял, что ни в чем не виноват... Смешно, но то, что повелитель теней чудом смог выжить, как раз и оказалось смягчающим обстоятельством. Если бы Тацуми умер, чья-то невидимая голова могла бы и полететь... Но секретарь выжил, а Асато, вынужденный заняться этим внутренним расследованием, не смог дожать до конца. Так что Граф остался на своем месте, но оказался под таким прессом, что любое лишнее телодвижение могло стоить ему как минимум положения, если не жизни. Риск сия благородная по собственному мнению персона не настолько уважала. Но, конечно, за жизнь и здоровье фигурантов дела Хакушаку теперь стоило молиться ежедневно. Потому что любая, даже технически случайная неприятность, имеющая наглость случиться с ними, стала бы поводом для очень крупного и неприятного расследования с закономерным итогом. В общем, со всех шинигами, имевших отношение к делу, Граф теперь натуральным образом сдувал пылинки. И можно было ручаться, что до праздников как минимум других обязанностей у них не намечается... Хотя, конечно, лично Хисоке с головой хватало дежурств у Тацуми и бесед с Асато, который, разумеется, не мог поделиться своими сомнениями с доктором и потому изливал их на напарника. Тсузуки не делал этого нарочно или назло... просто он был совершенно растерян и не мог спокойно разобраться в собственных чувствах. Слишком много обстоятельств всплыло, когда он вынужденно занимался этим делом, а когда вопросы с наказанием виновного были решены, в распоряжении старшего шинигами оказалось слишком много свободного времени. Все и так было сложно, а теперь запуталось еще сильнее. Асато не мог отрицать то, какие невероятные усилия приложил Сейчиро, чтобы оказаться единственной жертвой графского плана. Не мог игнорировать то, что секретарь раскаялся в своем жутком поступке... и того, что он считал себя не заслуживающим ни прощения, ни снисхождения, при всем желании невозможно было не заметить. Тсузуки клял себя за то, что не замечал состояния Тацуми, за то, что так откровенно пренебрегал им... но одновременно и боялся случайно выразить то, как сильно сожалеет об этом. Природная мягкость Асато вступила в жестокое противостояние с его чувством долга перед любимыми людьми. Но, даже если бы Хисока вместе с Мураки открытым текстом сказали, что вовсе не требуют от него невозможного, Тсузуки все равно старался бы ненавидеть секретаря... и, по мнению эмпата, лучше уж так, чем то, что Асато сказал этим утром. Пришлось угробить около часа на то, чтобы разубедить любимого в том, что он изначально был виноват в съезде секретарской крыши. Наверное, Тсузуки никогда не сможет простить себя за то, что долгие годы, даже после того, как повелитель теней предал его, отказавшись с ним работать, считал Сейчиро своим другом и позволял ему быть защитником... Хотя в защите Асато действительно нуждался, но... когда его гипертрофированная совесть искала повод для самобичевания, даже то, в чем он никоим образом не был виноват, приобретало масштаб предумышленного преступления. Любая слабость, любая ошибка, любое отступление от верной тактики поведения – и то, что представить себе эту самую верную тактику даже постфактум, имея все данные, было невозможно, значения не имело и смягчающим обстоятельством не являлось. Тсузуки буквально разрывался надвое, считая себя виновным одновременно перед секретарем – за то, что не может его простить, и перед доктором – за то, что никак не может возненавидеть Тацуми и выбросить его из головы. И если Сейчиро все это время находился без сознания, только несколько минут назад ненадолго пришел в себя, то доктор был существенно ближе, и Асато до дрожи боялся ранить его неосторожной мыслью. Куросаки прекрасно видел, что Мураки подозревает нечто подобное, но до вчерашнего дня доктор был по уши занят, а вчера его присутствие в их общей постели было чисто номинальным, ибо Казутака пытался спокойно отоспаться. И только последний садист мог бы отказать ему в этом праве. В конце концов, Мураки сам чуть не надорвался, пытаясь спасти повелителя теней... доктор действительно очень не любил оставаться в долгу. Эмпат поежился, вспоминая, в каких выражениях Казутака характеризовал поведение секретаря на кратких совещаниях, совмещенных с перекурами. Мальчик присутствовал там... и, кажется, понял, почему доктор так много курит. Запах сигаретного дыма определенно помогал сосредоточиться... Хисока тоже чувствовал себя вымотанным, хотя его-то как раз заставляли отдыхать по максимуму, чтобы не снижалась эффективность, но в присутствии Мураки усталость испарялась, оставляя после себя лишь досаду. Юноша покосился на пребывающего в полусне Тацуми. Обширная потеря крови, внутренние повреждения, для ликвидации которых понадобилось две операции, причем довольно сложных, несколько остановок сердца, для полного счастья кровоизлияние в мозг, последствия которого эмпат видел невооруженным глазом... Не все с повелителем теней сделали те твари, менее потрепанный организм справился бы без последних осложнений... Хотя, конечно, человек на месте Сейчиро просто не выжил бы. Да и шинигами в таком состоянии... доктор совершил чудо, это было понятно любому, даже не особо обремененному медицинским образованием... Правда, секретарь тоже совершил нечто невозможное, только с обратным знаком. Невозможную глупость... право слово, ему повезло, что он временно утратил память и слух. Как только Тацуми снова сможет понимать и главным образом слышать, первым, что коснется его ушей, точно будет длинная, обстоятельная и нецензурная лекция о влиянии определенных препаратов на здоровье и жизнедеятельность. Если Мураки, конечно, не махнет рукой на этого... идиота. Нехорошо так думать о старших, но Сейчиро иной характеристики не заслужил. И то – это слишком мягкое определение. Конечно, повелитель теней проявил огромный героизм, но до этого совершил столько глупостей... По отношению к Тацуми мальчик чувствовал только раздражение. Из-за этого человека сейчас страдал Асато, из-за него несколько дней не знали покоя Мураки и Ватари... Нет, Хисока не желал секретарю ничего плохого. Только выздороветь и повернуться наконец лицом к реальности. Лицом, а не пятой точкой по принципу страуса. Насчет состояния Тсузуки эмпат ничуть не преувеличивал. Асато действительно обвинял себя во всем подряд, не особо следя за тем, насколько хорошо сочетаются и не исключают ли друг друга обвинения. Впрочем, имелись и некоторые отличия от нормального для старшего шинигами стиля поведения. Маялся этим Тсузуки не первый день, и постепенно самообвинения начали конфликтовать с приобретенными установками. Возможно, дело было в том, что секретарь все-таки выжил. Об этом сообщил Хисока, зайдя на рабочее место – на всякий случай, проверить, не появились ли требующие его внимания проблемы. За вычетом напарника, таковых не обнаружилось, и мальчик, поделившись новостями, вернулся на свое дежурство. Постепенно поправляющийся Сейчиро давил на совесть не так сильно, как лежащий при смерти. Конечно, было нехорошо, что повелитель теней в результате своих героических поступков временно утратил способность общаться с окружающими... но, с другой стороны, такое положение вещей тоже немного облегчало состояние Асато, как бы цинично это ни звучало. Пока Тацуми не придет в себя окончательно (а прогнозы были в принципе благоприятными), можно не думать о том, как именно придется с ним разговаривать... Тсузуки понимал, что говорить с секретарем все-таки придется. После всего, что тот сделал... Конечно, был соблазн обвинить во всем недогадливого себя... Но на этом месте возникал внутренний конфликт. Асато, в конце концов, не заставлял Сейчиро совершать преступление... Да, в какой-то мере старший шинигами был повинен в том, что повелитель теней испытывал к нему определенные чувства. Как ни крути, в таких вещах обычно есть вклад обоих фигурантов. Даже когда один из них и не подозревает о существовании чувств второго... Да, именно Тсузуки был виноват в том, что свою любовь секретарь не просто скрывал, но и тщательно, по-партизански маскировал. Слишком уж недвусмысленно Асато высказывался о подобных отношениях, пока доктор не раскрыл ему глаза. И – да, скорее всего именно на нем лежала вина за то, что Тацуми решил сыграть в героя, причем приложил массу усилий, дабы стать таковым посмертно. Мертвым часто прощают то, за что живых бы прибили в любом случае... Но делать то, за что Сейчиро и намеревался получить прощение, секретаря никто не принуждал. Только его собственная ревность. И здесь Тсузуки виноват не был. Разве что в том, что не проявил чудеса наблюдательности и не рассмотрел далекие от дружеских чувства в человеке, который усиленно отрицал их существование. Асато запнулся о ковер и заставил себя сесть, перестать протаптывать колею через весь кабинет. Непрошеные мысли лезли в голову. Шинигами никогда не задумывался о том, что изменилось бы, знай он заранее, как сильно привлекает Тацуми. Возможно, у Тсузуки и был шанс догадаться раньше. В Киото... или еще раньше, за столько-то лет... Скорее всего, он почувствовал бы отторжение, чего и боялся Сейчиро. Все-таки Асато долгое время считал извращением подобную любовь... но это не продлилось бы долго. Старший шинигами вздрогнул и закусил губу, пытаясь привести себя в чувство. Почему его так пугает... правда? Да, все-таки правда. И состоит она в том, что Тсузуки не смог бы постоянно шарахаться от повелителя теней. Секретарь существенно отличался от Графа, и... и его можно было бы простить. Понять и простить. Если бы он повел себя честнее... Ощутив привкус крови во рту, Асато выпрямился на стуле и обхватил себя руками. По спине прошла дрожь, но грязные мысли не желали прерываться. До нормального знакомства старшего шинигами с доктором у Тацуми был шанс... стать для бывшего напарника не только первым, но и единственным мужчиной. Вопрос лишь в том, стал бы Тсузуки насиловать себя ради нелюбимого, но небезразличного человека... или полюбил бы в ответ? Не стоило все-таки читать то прощальное письмо, которое Сейчиро оставил среди прочих бумаг. В конце концов, тогда уже было понятно, что повелитель теней может выжить... любят же люди не просто уйти, но еще и все усложнить... сам Асато никогда не писал предсмертных записок и старался не устраивать из своих попыток уйти из жизни пафосных представлений... Дверь почти бесшумно отворилась, но шинигами ощутил движение воздуха и повернул голову в сторону вошедшего. Тсузуки надеялся, что это вернулся за чем-то Хисока, но порог кабинета перешагнул другой человек. Тот, перед кем Асато сейчас было до безумия стыдно. Утром Тсузуки специально ушел на службу до того, как доктор проснулся, но это было глупой попыткой отложить неизбежное. Даже если бы Кадзу и не догадывался, какие чувства разрывают его любимого, он понял бы все сейчас... Асато представлял, что можно прочесть по его лицу. Затравленный взгляд аметистовых глаз не столько испугал, сколько огорчил доктора. Это означало одно – Тсузуки уверен, что какие-то его мысли могут заставить Мураки разочароваться, обидеть или, тем паче, причинить любимому боль. Хуже всего было то, что доктор прекрасно знал, о каких мыслях идет речь. Повелитель теней любил Асато, и до последнего это наконец-то дошло. Что ж, теперь остается только исходить из этой данности... –Хисока уже сказал тебе? – для начала следовало сдвинуть мысли Тсузуки с накатанной колеи. Удалось – шинигами нерешительно кивнул и остался сидеть, хотя мгновение назад готов был вскочить, словно провинившийся школьник. – Как ему только в голову пришло так, – «загнать себя» было бы лишним намеком на то, о чем напоминать не следовало, – по-идиотски поступить? Раздражение в голосе Казутаки было совершенно неподдельным. Он старался относиться к Тацуми беспристрастно, просто как к пациенту, но это не мешало считать редчайшим проявлением дебилизма то, что секретарь сотворил с собственным организмом. Повелитель теней был жесток к себе на порядок сильнее, чем когда дело касалось других, и понять этот факт было невозможно. Хотя, конечно, куда сложнее было понять, почему доктора вообще так сильно волнует его убийца. Вернее, понять-то можно было, а вот осознать до конца и принять... то, что намерение спасти этого человека базировалось не только на желании защитить одного профессионала в деле самобичевания... Как бы абсурдно это ни звучало, но Мураки привлекал повелитель теней. Более чем странно – после всего, что было между ними... только вот мысли о Сейчиро вызывали в памяти не только негатив. Не только воспоминания о том, как этот человек противостоял ему... и тем более не только боль и унижение. Казутака испытал неприкрытое облегчение, когда понял, что жизнь секретаря вне опасности. Черт, он почти с нежностью смотрел на своего пациента, причем прекрасно это сознавал... и такое положение дел нисколько не пугало доктора. Кое-что, конечно, в связи с этим усложнялось. Но, с другой стороны... кто сказал, что будет только труднее? Что-то, наоборот, пройдет легче... обязательно. –Не знаю, – Тсузуки продолжал стыдиться своих мыслей... он так усиленно закрывался, что это само по себе было признанием. – Наверное... он думал не о себе. –Асато, – Мураки пристально посмотрел на своего любимого шинигами, – ты можешь при мне называть Тацуми по имени. Доктор подошел ближе к сидящему шинигами и положил ладони на его плечи до того, как Тсузуки успел бы уклониться или отодвинуться вместе со стулом. –Я не понимаю, Кадзу, – это было еще одной неуклюжей попыткой отсрочить произнесение вслух некоторых слов. –Ты полагаешь, что мне неприятно, когда ты думаешь о нем, – не вопрос, утверждение, но в ответ следует нерешительный кивок. – Асато, мы давно должны были обсудить это... –Я... не хочу делать тебе больно, – Тсузуки продолжал растерянно смотреть на него. Возможно, именно из-за нежелания видеть этот испуганный взгляд Мураки и откладывал разговор. Надеялся, что рано или поздно его любимый поймет, как доктор относится к секретарю. –Мне приятно, что ты так обо мне заботишься, – Казутака продолжал чуть нависать над старшим шинигами. Хотелось присесть, чтобы оказаться на одном уровне с ним или ниже, но сейчас аметистовоглазое чудо нуждалось в небольшом напоминании о силе Мураки. – Но, для начала, у меня нет аллергии на имя «Тацуми Сейчиро», и я уже давно перестал опасаться этого человека. Могу даже честно сказать, что никого от него защищать не требуется – особенно после того, как он доказал свое раскаяние... Асато, все нормально. Любой человек может оступиться и совершить нечто ужасное, разве нет? Это еще не повод ставить на нем крест. Тсузуки кивнул, но в его глазах по-прежнему светился страх. Не перед доктором, за него, но в любом случае – это была эмоция, от которой Мураки предпочел бы оградить любимое существо. –И даже если бы все пошло не так – ты в любом случае не виноват в том, что не думал заранее дурного о своем друге, – Казутака все же склонился к сидящему и легонько коснулся губами его щеки, словно снимая поднимающуюся пену домыслов и обвинений. – Это во-первых, – нежно прошептал доктор, намекая, что до окончания разговора еще есть время. – А во-вторых хочу напомнить, что его чувства к тебе никоим образом не могут превратить тебя в его соучастника, хоть ты, я уверен, и думаешь иначе. Вот так... глаза в глаза, чтобы поймать тень плохой мысли до того, как та кристаллизуется и причинит боль. –Ты знаешь, как он ко мне относился, – Асато очень хотелось отвести взгляд, и Мураки помог ему – не позволив мысленно сделать это, а просто отстранившись и сменив позицию. Тсузуки все равно не сбежал бы, а немного жизненного пространства оставить собеседнику не помешает. Главное – не дать подумать, что сам испытываешь негативные эмоции. Просто – решил сесть и отошел взять другой стул. –Знаю, – придвинувшись достаточно близко, чтобы не упускать нюансы настроения, но при этом не давить, ответил доктор. – Понимаешь, сложно было не догадаться... –Он оставил, – Асато вздрогнул, и Мураки тут же вял его за руку, – письмо для меня... –О чем сам же и пожалеет, как только ты придешь к нему с вопросами по содержанию, – Казутака тепло улыбнулся. – Подозреваю, что он там мог написать. Главное, успокойся. Если ты хочешь с ним поговорить, спросить, зачем он так с тобой поступил – не нужно это делать втайне от меня, потому что я не вправе запрещать тебе. Каждый имеет право знать, почему окружающие ведут себя как очень неумные люди... Я ему только одного не прощу – если в этом своем письме Тацуми рискнул обвинить тебя... –Нет! – Тсузуки выкрикнул это довольно поспешно, но ответ не казался лживым. Похоже, секретарь и впрямь не выходил за эти рамки и подумал хотя бы о том, чтобы не вызвать чувства вины у бывшего напарника намеренно. Если бы повелитель теней еще рискнул подумать о том, что старший шинигами будет обвинять себя в любом случае... – Он написал, что сам виноват... и что я должен быть счастлив... –Асато, вот только не отрицай, что имеешь на это полное право, – Мураки осторожно погладил пальцами ладонь любимого, памятуя, как его заводят такие прикосновения. Легко, почти незаметно, ласково, чтобы отвлечь от неприятных мыслей... – Конечно, давать такие советы в предсмертном письме не слишком этично. Но это ты скоро сможешь сказать Сейчиро лично. Я даже настаиваю на том, чтобы вы наконец поговорили и разобрались во всем. Не только тебе, ему тоже не помешает... Похоже, перспектива эта Тсузуки немного испугала, но он медленно кивнул, признавая правоту доктора. Шинигами прекрасно понимал, что до разговора пройдет еще как минимум несколько дней, это его немного успокаивало. Мураки сейчас чувствовал его мысли почти так же ясно, как свои собственные. –Я уверен, что он поправится, – тихо добавил доктор. – Достаточно, чтобы с ним можно было вести диалог... Асато, я, конечно, ни к чему тебя не принуждаю, но... –Я боялся, что ты будешь злиться, – старший шинигами негромко вздохнул. –Из-за того, что ты прочел адресованное тебе послание? – Мураки не выдержал и обнял любимого. – Тсузуки, даже если бы я был настолько свободен, чтобы самому проделать всю ту работу, которую мы были вынуждены на тебя свалить, я все равно отдал бы эту бумажку тебе. Может, постарался бы оказаться рядом после того, как ты прочтешь... и все. «Ты мой, Асато. Я слишком хорошо знаю, как мы нужны друг другу, чтобы по-глупому ревновать... – внезапная идея оформилась наконец-то в полной мере. – Если этот человек действительно будет тебе нужен... я подарю его тебе, и он будет принадлежать нам. Это справедливо, я уже понял, что без тебя он не выживет». При всей своей внутренней абсурдности идея была вполне нормальной. С точки зрения доктора уж точно. Когда они включили в свою семью мальчика, это было таким же осознанным решением... да и предпосылки были примерно такими же. Тацуми сейчас нуждался в защите и помощи не меньше, чем Куросаки некоторое время назад. Конечно, нельзя было сказать, что героический поступок секретаря полностью нивелировал его прегрешения... но само по себе поведение Сейчиро доказывало, что он не только раскаялся, но и отчасти осознал чувства Тсузуки. То, что повелителю теней хватило сил принять любовь Асато к Мураки настолько, чтобы защищать доктора от опасности любой ценой, уже заслуживало уважения. И Казутака никогда не позволил бы себе причинить боль любимому. Если Тсузуки действительно что-то чувствует к Тацуми, доктор не станет заставлять его давить свои чувства. В конце концов, они уже доказали, что им нужен третий... возможно, потребуется и четвертый. Для равновесия... кто-то, кто сможет взять на себя некоторые обязанности... Мураки понимал, что ему все-таки придется в какой-то мере переступить через себя. Он не испытывал отвращения к Сейчиро, пока тот был пациентом... точнее, пока секретарь лежал без движения и являлся объектом медицинских манипуляций, полностью зависящим от их с Ютакой искусства. Но доктор не знал, как отреагирует его подсознание, когда повелитель теней по-настоящему очнется. Возможно, стоит с ним пообщаться... даже до того, как подпустить к нему Асато. И тогда уже решить, насколько осуществим план по расширению числа членов семьи. –Должен же был хоть кто-то это сделать, – Тсузуки опять рефлекторно отказывался от своих заслуг. Возможно, потому, что считал: в той ситуации можно было сработать более четко и эффективно. Как обычно, старший шинигами не принимал в расчет уважительных причин вроде непривычности задачи, ограниченности сроков, общей занятости... Асато никогда не занимался внутренними расследованиями, и это не могло не повлиять на качество, несмотря на то, что работать пришлось практически на всем готовом. В любом случае, ситуация сложилась парадоксальная – единственный человек, способный воспользоваться завещанием Тацуми, был предельно заинтересован в исходе дела и именно поэтому не мог действовать с максимальной эффективностью. К тому же, Тсузуки на тот момент был не в лучшей форме... –И прочесть эту записку тоже кто-то должен был, – Мураки успокаивающе погладил любимого по спине, а затем, не удержавшись, коснулся губами его шеи. Казутака очень скучал по близости... напряжение последних дней не оставляло для этой стороны жизни места. Упущенное нужно было наверстать. – Желательно – тот, кому она была адресована. Асато, все нормально... Ну сколько раз мне это нужно повторять, чтобы ты мне поверил? –Я тебе верю, – Тсузуки прильнул к доктору. – Просто... не верится, что все кончилось. –Ну, не то чтобы кончилось, но я представить себе не могу, что может измениться к худшему, – Мураки позволил себе еще один поцелуй и вслушался в непроизвольный стон, вырвавшийся у Асато. Какая сладкая музыка... – Это было бы слишком большой подлостью со стороны мироздания, не находишь? Когда Кадзу позволял себе быть настолько ласковым, Тсузуки полностью терял способность вспоминать о том, где находится и что вокруг творится. Любые проблемы неровным строем отступали на задний план, верилось, что все действительно будет хорошо. Пока они вместе – уж точно... и каким бы ложным ни было это ощущение, прогнать его было нельзя. Доктор, конечно же, держал себя в руках и потому не позволил себе ничего особенного. Просто подарил Асато немного тепла, в котором старший шинигами сейчас нуждался крайне. Когда сладкий дурман развеялся, все страхи куда-то делись, и осталось лишь жгучее желание получить давно заслуженные ласки... как только за ним и Мураки закроются двери их дома. Тсузуки с сожалением посмотрел на часы, сейчас ему как никогда хотелось зачеркивать каждую проползшую минуту. Кадзу осторожно застегнул его рубашку, но следы прикосновений под ней словно впечатались в кожу. Как же они оба все-таки соскучились по этому... нельзя, просто нельзя так надолго оставлять себя без тепла. Душа обмораживается так, что любое прикосновение сводит с ума... а то, что любимому нужно уходить, и вовсе воспринимается как величайшая в жизни несправедливость... Ласка и любовь прогнали мысли о секретаре, по крайней мере – теперь они не причиняли таких неприятных ощущений. Асато чувствовал, что Мураки не врет – и, значит, действительно можно думать на эту тему, не причиняя любимому боли... значит, можно успокоиться. И уже спокойно обдумывать проблему тогда, когда хочется – а не скрывая сущность размышлений даже от себя самого. Все-таки то, что не пытаешься забыть и спрятать, не так сильно лезет в голову. Это практически аксиома. И когда какую-то тему можно обсуждать с другими, проще дать себе тайм-аут. Признать, что для принятия окончательного решения пока что данных недостаточно. А любую разумную мысль, которая придет после нормальных раздумий, наверняка примут и поддержат... в крайнем случае, немного скорректируют. Доктор тоже чувствовал, что время ползет слишком медленно, но в его случае с этим можно было справиться. Освободившись от обязанностей медицинского характера (если секретарь, конечно, не выкинет очередной фортель), он мог теперь заняться чем-то еще, требующим внимания... занять этим время до конца дня. К примеру, можно было выяснить, сколько отгулов им теперь положено, проверить, не пытался ли шеф опять свалить на Хисоку организационные вопросы... мальчик, в конце концов, очень занят и без того... А еще нужно было немного подумать на тему того, как достойно наградить эмпата... и, честно говоря, приближающиеся праздники никто не отменял. Если, конечно, их компании не угрожает подлянка в форме административной работы. Это помимо той, что волей-неволей придется взвалить на себя. Все-таки Мураки не собирался отрицать, что Асато мог что-то просмотреть... что-то важное. Ну, если бы секретарь был в твердой памяти, можно было бы спросить у него, что он там еще планировал обнародовать. Но пока что следовало обходиться своими силами... Прозаически жизненные вопросы действовали примерно как прохладный душ – сбивали возбуждение до приемлемого значения. Зато выкристаллизовалась совершенно очевидная последовательность действий на ближайшие пару часов. «Черт, в любом случае получается, что я должен еще раз к нему зайти, – заключил Казутака. – Хотя бы поговорить с Куросаки... да и оценить состояние этого амнезийного не мешает. Спит он там или нет, но нельзя полагаться только на ощущения малыша...» Хисока определенно только обрадовался бы тому, что его дежурство снова прервали. Собственно, в первый раз сегодня Мураки зашел сюда совсем ненадолго, просто чтобы услышать, что все пока что идет без существенных изменений, пациент ненадолго приходил в себя и прогноз полностью оправдывается... тогда эмпат откровенно скучал. Сейчас доктор уже никуда не торопился, потому что для начала прошелся по другим важным объектам, включая шефа. Шеф при всей своей упертости все-таки смог понять, что от определенной команды сотрудников сейчас зависит скорость возвращения секретаря на рабочее место. И, поворчав, дал слово мальчика не отвлекать... даже признал, что Куросаки следует практиковаться в вопросах исцеления, а то мало ли что... Похоже, естественная убыль сотрудников в принципе немного удручала Коноэ. Руководитель отдела даже изволил поинтересоваться здоровьем Сейчиро не только в том плане, когда повелитель теней сможет приступить к выполнению обязанностей, но и просто, вообще... Это было неожиданно. По рассказам Асато, шеф секретаря недолюбливал. Но, похоже, личная неприязнь, не мешавшая использовать таланты Тацуми, не помешала и беспокоиться за его судьбу. Похоже, в этом был не только эгоистичный расчет человека, привыкшего часть своих обязанностей сбрасывать на подчиненного, но и что-то личное. Вероятно, в глубине души Коноэ просто привык к существованию в непосредственной близости совершенно конкретной личности. И не только не хотел бы менять знакомое экономное зло на нечто новое, пусть даже и лучшее, а в принципе даже скучал по старому образу секретаря. В общем, мнение доктора о том, что повелитель теней действительно был хорошим по природе своей человеком, сорвавшимся чуть ли не впервые за всю свою жизнь, укрепилось окончательно. Конечно, именно этот шинигами в свое время усиленно промывал мозги Асато на разные неприятные темы, но прививает окружающим комплекс неполноценности зачастую тот, кто и сам им страдает. Мураки вернулся к своей мысли о двойном стандарте... по-настоящему секретаря старались возненавидеть те, кто знал его близко, был шокирован его поведением... и неплохо сошелся с самим Казутакой. Для остальных поступок Тацуми был поводом относиться к нему настороженно и не приближаться без нужды, но, не принимая как должное его жестокость, они не отказывали Сейчиро в моральном праве повести себя согласно инструкции... Мысль доктора немного споткнулась. Повелитель теней, как почти случайно выяснил Мураки, действовал с одобрения начальства – активного со стороны Графа, но довольно странно предположить, что об этой активности вообще не знали на более высоких (и глубоких) уровнях. Начальство высшего ранга, судя по истории организации, никогда не стеснялось высказывать свое резкое мнение вслух. И запрет на убийство лица, которому умирать не следовало, был бы выдан довольно оперативно... А вот тут возникает интересный вопрос. Условные верхи приложили руку к воскресению доктора, не возражали против того, как именно Мураки будет устраивать свою загробную жизнь... но было бы полной наивностью считать, что это было проявлением высочайшего сожаления за допущенную гибель. Наивным Казутака не был, просто особенно не задумывался на неприятную для себя тему. Повелитель Ада не хотел, чтобы Мураки умер окончательно, но против самого факта докторской кончины не возражал. Иначе вмешался бы. Это логично. Остался лишь один маленький вопрос – одобрял ли Энма обстоятельства докторской гибели... Или все поблажки, которые Казутака получил – это все-таки своего рода компенсация? В пользу обратного говорило... как раз то, что наказания в адрес секретаря не последовало. Когда подчиненный, даже выполняя приказ, умудряется настолько перестараться, он все же получает несколько больший втык. И вряд ли отсутствие кары говорило о том, что раскаяние Тацуми замечено и признано достаточным. Начальство, которое в принципе никогда не любит исправлять последствия инициативы снизу, все же ведет себя иначе. Даже если старается быть мягким, видеть и прощать душевные порывы подчиненных... в любом случае, какое-то наказание следует, но более конкретное. Ведь основной принцип кары, применяемой разумно (а в том, что местная власть ведет себя рационально и логично, у доктора сомнений не было) – это предотвращение нежелательных поступков в будущем. В рассматриваемой же ситуации речь шла скорее о формальном, для галочки сделанном внушении. Точнее... для успокоения конкретного лица, которое отдало приказ, за выполнение которого кое-кто и поплатился. Хотя, конечно, реальность может и противоречить логике. Опять же – Мураки не был уверен, что видит всю картину. Так что этим вопросом он решил задаться чуть позже, в компании кого-нибудь более осведомленного, вроде напарника. Ютака наверняка видел за период своей работы здесь какие-то похожие ситуации... когда действия сотрудника вслух осуждались, а негласно скорее поощрялись. И, в отличие от Асато, всегда запоминал больше деталей, пусть и незаметно для себя. Можно будет выявить закономерность... просто свести воедино то, над чем напарник никогда не пробовал задуматься. Думая об этом, доктор пересек порог палаты и встретился взглядом с малышом. Хисока отложил дочитанную газету, в которой явно от скуки пытался разгадать головоломку на последней странице, и вопросительно посмотрел на Казутаку. –Он спит, – негромко пояснил эмпат, не дождавшись встречного вопроса. – Новых осложнений я пока не заметил. –Это хорошо, – Мураки, стараясь не создавать шума, надел халат и приблизился к лежащему. Секретарь без очков, весь в бинтах, с руками поверх одеяла, выглядел совсем молодо. Впрочем, доктор и раньше отмечал, что страдание иногда убирает груз прожитых лет, заставляя потерпевших смотреться беззащитными. Казутака подумал, что, возможно, Сейчиро понадобятся новые очки – после того, как голова заработает, естественно. Значит, кто-то должен зайти домой к повелителю теней и поискать запасную пару. Вряд ли у Тацуми были только одни, при всей его скупости... Мураки, во всяком случае, не мог такое представить. Доктор отметил, что его пациент выглядит существенно лучше, чем вчера. Сейчас, при нормальном освещении, Мураки даже не сдержал удивления... пришлось напомнить себе, что для шинигами такая скорость восстановления нормальна... точнее, в норме она даже выше. Пора бы привыкнуть. А вот к тому, что произошло в следующий момент, подготовиться заранее было нельзя. Лежащий в отключке секретарь не воспринимался как угроза, рефлексы Казутаки в принципе спали, когда речь шла о пациентах в глубоко бессознательном состоянии, и доктор не мог себе представить, что от прикосновения Сейчиро очнется. Само по себе это не было страшно. Просто Тацуми схватил Мураки за руку... не вцепился, а скорее поймал, довольно вежливо, но по телу доктора словно прошел ток. Казутаке стоило огромных усилий не отшатнуться, не попятиться в угол и не закричать. Только через секунду он смог собраться, причем немалую роль в этом сыграло то, как повелитель теней смотрел на него. Так, словно усиленно пытается вспомнить, где и при каких обстоятельствах мог видеть доктора. Последний же при этом мысленно обругал себя истериком и размазней. Неприятно было осознавать, что подобная ерунда может выбить из колеи. После того, как Мураки, казалось бы, успокоился насчет этого человека... Сообразить и сделать что-нибудь доктор не успел, зато хватило смекалки малышу. Хисока резковато, но вполне корректно отцепил секретаря от Казутаки, после чего сделал Тацуми легкое внушение на тему «нельзя так пугать людей». Растерянный Сейчиро уставился на эмпата, и у Мураки появилась возможность отдышаться. А также – задуматься о том, что подобные рефлексы надо бы как можно скорее изжить, а то... –Все нормально, – юноша повернулся к доктору, оставив в покое повелителя теней. Казутака ощутил отголосок нечеткой эмоции – Куросаки испугался то ли сам по себе, то ли за него, и это было не то чтобы приятно, но немного неожиданно. К тому же, Мураки с легким неудовольствием подумал, что не так давно этот мальчик имел полное право точно так же шарахаться от него самого. И что получается – эмпат сильнее? Нет... ему просто помогали преодолеть этот страх, и он сам хотел этого. А еще – не стеснялся принять помощь. Он так и не понял, что именно сделал неверно. Мужчина-врач, такой невероятно, неправдоподобно красивый... почему он смотрел с таким ужасом? Что было не так? Он не чувствовал себя изуродованным, значит – пугал и вызывал отвращение не сам по себе, а... например, из-за того, что сделал раньше. Да, точно, он в чем-то виноват, и это что-то – достаточно серьезный повод, чтобы все смотрели с подобной гадливостью. К тому же... не просто же так появляется это непреходящее ощущение виновности, эта мысль о том, что лучше всего было просто умереть и не просыпаться... Отстраненно он смотрел на то, как подросток с такими теплыми руками обнимает доктора... Платиновый блондин, кажется, почти успокоился... а он не имел никакого права трогать его, даже если и хотел о чем-то спросить. Честно говоря, он уже забыл, о чем именно. –Простите, – он не был уверен, что произносит это вслух, но обнимавшиеся (мужчина положил руку на плечо мальчика, словно успокаивая его в ответ, прекрасная композиция) обернулись в его сторону. – Я не хотел... пугать вас. Он не задумался о том, почему понял то, что минутой назад пытался втолковать ему зеленоглазый юноша. Точно не прочел по губам, он сомневался, что умеет это делать. Вот сейчас он совершенно не мог понять вопроса врача. –Не слышу, – беспомощно отозвался он. Доктор снова подошел ближе, вгляделся в лицо лежавшего и произнес что-то... кажется, пытался объяснить в духе «ничего страшного». Конечно, они знают, что он ничего не помнит. И стараются не показывать беспамятному пациенту, что именно тот успел натворить. Какие хорошие, справедливые и душевные люди... вот бы так ничего и не вспоминать, но нельзя, увы. Надо с честью признавать свои ошибки, пытаться их исправить или хотя бы смыть, и все равно, чем это обернется для него самого. Все равно... чем скорее его не станет, тем лучше. И этот неимоверно красивый врач не будет больше страдать из-за него... «Только бы не выяснилось, что я каким-то образом навредил ему», – паническая мысль пронизала больное сознание. Мужчина ощутил настоящую боль от одной мысли, что мог причинить вред этому сероглазому ангелу в белом халате. «Пусть лучше окажется, что я – преступник, подонок, да что угодно», – новые мысли немедленно засуетились в голове вспугнутыми рыбками. Доктор выглядел настолько притягательным, настолько совершенно красивым, что вызывать у него такое омерзение было физически неприятно. Словно ощущать на коже глубоко выжженное клеймо. А уж если этот чувство было личным... «А этот мальчик – неужели я и с ним что-то сделал? – не зря же ощущение глубокой вины перед этим ребенком пришло само по себе, даже не потянув за собой воспоминаний о том, что именно... Воспоминаний вообще не было – он пытался найти хоть какую-то картинку, подтвердить или опровергнуть страшную гипотезу, но ничего не получалось. – Зачем им было меня спасать?» Впрочем, тут ответ был очевиден – потому, что эти двое – очень добрые люди. Намного лучше него... Мужчина почти видел, как между доктором и юношей дрожит тонкая, но прочная нить, связывающая их воедино. Это выглядело очень естественно. Они невероятно подходили друг другу – оба такие хрупкие на вид, но явно куда сильнее, чем кажутся, даже мальчик. Оба готовы защищать друг друга до последнего. И оба ненавидят его. Ненавидят и боятся. Точно есть, за что... Вспышка, похожая на разряд молнии, прорезала сознание. Картинка, обрисованная ей, была очень яркой и контрастной, словно передержанный снимок. Ужас в ярких зеленых глазах... ужас, еще не презрение, а просто животный ужас... И – что-то на боковом плане... кадр исчез, стоило попробовать присмотреться к нему внимательнее. Похоже, они заметили, что он пытается вспомнить. Непонятно, как... но, между прочим, рассудок не возражает против такой возможности. Доктор погладил мальчика по плечу, отстранил и осторожно, словно приближался к луже ядовитых отходов, подошел к лежащему. Прохладные тонкие пальцы коснулись виска, и странное состояние, вызванное жестокими мыслями и всплывшим бессвязным воспоминанием, ушло, уступив место покою. Кажется, врач сказал что-то вроде того, что стоит поспать... сейчас мужчина понял его. И – мягко скатился в сон, подумав напоследок о том, что очень хотел бы услышать голос этого ангела. Напоследок. Пусть он даже будет говорить жестокие слова... Хисока был вне себя от эмоций, которые совсем не ожидал ощутить. Конечно, беспамятный секретарь на самом деле ни в чем не был виноват, но само то, что он посмел дотронуться до Мураки, было непростительно. Доктор и так весь на нервах... кажется, из-за Асато. Эмпат не имел возможности понять, что там происходит с Тсузуки, но отрывочных сведений хватало, чтобы составить непротиворечивую картинку. –Правильно, пусть поспит, – юноша покосился на забывшегося целительным сном Тацуми. Интересно, может, когда этот любитель издеваться над собой и окружающими проснется, вспомнит хоть что-то? Или хотя бы сможет воспринимать чужие слова, если в них не вложено дополнительное внушение? – Как... ты? –Нормально, – Казутака снова коснулся мальчика, позволяя ему ощутить докторское облегчение. Точнее, просто чувство отошедшей, скрывшейся опасности... – Просто... неожиданно очень. –Мне кажется, что он вспоминает, – поделился идеей Куросаки. – Как думаешь? –Честно говоря, – Мураки нервно провел языком по губе, и эмпат невольно припомнил, как увидел его... тогда, перед самой смертью доктора, – мне не хочется, чтобы он все вспомнил. В конце концов, он спас мне жизнь и... –Спас. А Асато пришлось спасать его, – Хисока не удержался от кривой усмешки. – Я его понимаю, конечно... бывают ситуации, когда кажется, что лучше умереть, но надо же думать, чем это может кончиться! –Надо. Он еще и предсмертное письмо оставил... угадай, кто его прочел, – Мураки подошел к креслу и обессиленно опустился в него. Мальчик снова невольно покосился на секретаря – этот человек умудрялся вызывать беспокойство, боль и неприязнь даже сейчас. Ничего не делая. Просто потому, что уже сделал достаточно плохого. Может, и неверно винить человека, который временно не понимает, что натворил, но... –Ты говорил с Тсузуки? – эмпат вздрогнул, вспомнив, как Асато закрывался от них обоих. Ксо, если бы не необходимость дежурить у этого обморочного тела, Куросаки бы немедленно кинулся к напарнику, спасать от того тупика, в котором он оказался... теперь понятно, почему. –Говорил, постарался его успокоить, вроде бы объяснил все, – Казутака вздохнул. Юный шинигами не смог удержаться от мысли о том, что повелитель теней все-таки слишком выбил доктора из колеи. Обычно Мураки все же лучше держал себя в руках, даже после всего, что с ним произошло... или сейчас на его состояние все-таки накладывались еще и последствия беседы с Тсузуки? – Честно говоря, мы просто слишком рано позволили Асато выйти на работу. По-хорошему, его бы еще как минимум месяца три подержать подальше от стрессов... –А тебя? – Хисока подошел ближе. Похоже, доктор заразился от их общего любимого невниманием к себе. Хотя, конечно, сильные люди всегда стараются сделать вид, что они в порядке. Мураки не выдержал и усмехнулся, при этом эмпат ощутил, что его беспокойство понятно и оценено по достоинству. –Меня тоже... но здесь нет психоаналитиков, к чьим словам прислушивалось бы наше замечательное начальство. Собственно, все мы здесь благодаря этому и работаем до сих пор... Юноша попробовал улыбнуться в ответ, но шутка вышла слишком грустной. К тому же, Куросаки не мог отделаться от мысли, что это не совсем шутка. Скорее – чистая правда. –Кстати, что он там написал? – то, что Тсузуки мучается уже от того, что вообще прочел подобный документ, эмпат понимал без лишних объяснений. Но если Тацуми еще и попытался оправдаться за чужой счет... –Фактически признался в любви к Асато, – Мураки пожал плечами. – Правда, не прямым текстом, но от этого не легче. Взял всю вину на себя и пожелал жить долго и счастливо... –Он... что сделал? – нет, мальчик прекрасно знал, как сильно Сейчиро любит человека, который и для Хисоки был самым дорогим, и любовь эта юному шинигами совершенно не нравилась. Куросаки не мог понять, как можно поступать подобным образом с тем, кто тебе не безразличен. Юноша понимал суть ревности, но искренне считал, что наличие головы на плечах должно удерживать от некоторых крайностей. Если твои поступки причиняют боль тому, кого ты любишь, то что-то определенно нужно изменить. А желательно – вообще подумать о том, какие последствия вызовет твое поведение, до того, как сделать очередную глупость... иначе это просто не любовь. По мнению Хисоки, секретарь просто не мог понять, что его чувства не дают ему никакого права распоряжаться теми, на кого они направлены. И вот... подтвердил это в очередной раз. –Письмо было адресовано Тсузуки, – доктор серьезно посмотрел на своего юного любовника. – Я не знаю, подумал ли он, до чего может довести Асато... –И этот человек еще всех подряд ругал за неумение мыслить, – мальчик присел на подлокотник кресла. Хисоке захотелось быть ближе к любимому человеку. Рядом с Мураки эмпат чувствовал себя более уверенно. Правда, очень хотелось попросить ненадолго отлучиться к Тсузуки, поговорить с напарником, попытаться понять то, что с ним сейчас творится... но оставить доктора здесь, наедине с повелителем теней, было невозможно. Оставалось надеяться лишь на то, что Асато выдержит еще немножко в одиночестве. В конце концов, Казутака скоро присоединится к нему... и вообще, до конца дня осталось не так много времени... Мураки обнял мальчика за талию. Наверное, можно было просто сесть к доктору на колени... но юноша опасался, что в таком случае задержит его здесь надолго. Правда, и так становилось теплее, а в первую очередь – спокойнее. Кажется, и Казутаке было несколько уютнее, когда рядом находился один из его любимых. –Самого страшного не случилось, – Мураки запрокинул голову, чтобы можно было смотреть в лицо эмпату. – Тацуми жив, и это значит, что Асато не замучает себя чувством вины. Но... думаю, нам придется обсудить это втроем. Сегодня вечером. –Что именно? – Куросаки почувствовал нечто неладное в тоне голоса доктора. –Что мы будем делать с Сейчиро, – Казутака вздохнул, было заметно, что особого энтузиазма происходящее у него не вызывает. – Конечно, он повел себя как полный идиот, но мы тоже просчитались. Сначала упустили его, позволили сотворить все это с собой... –Он заслужил, – жестко ответил мальчик. – То, что он сделал... Я не могу такое простить. –Меня же ты простил, – мягко напомнил Мураки. Хисока яростно замотал головой и чуть не потерял равновесие. –Ты по сравнению с ним просто... филантроп! Прости, но... –Все нормально, – доктор ласково погладил юношу по спинке. – Успокойся, я не хотел напоминать тебе... –Я бы все равно до старости не дожил, в моей-то семье, – Куросаки постарался незаметно вытереть все-таки выступившие слезы. – И вообще... ты изменился, тебя можно любить... да, ты делал ошибки, но ты хотя бы понимаешь, что это были ошибки! А он... он до конца думал, что прав, пока Тсузуки не сказал ему все в лицо. И теперь Асато наверняка винит себя в том, что просто сообщил этому... индюку... правду! Если бы не проклятая совесть Тсузуки, я был бы не против того, чтобы он... Хисока понимал, как много сложностей вызвала бы смерть повелителя теней, но мальчика не оставляла мысль о том, что одновременно многое бы и упростилось. Слишком многое... Во всяком случае, они оба могли бы быть рядом с Асато, поддерживать его... именно сейчас старший шинигами особенно нуждался в этом. Мураки с чувством легкого ошеломления изучал маленький клубок неподдельной подростковой ревности, сидящий на подлокотнике кресла. Эмоции Куросаки были настолько чистыми, что просто поражали. Но при этом было понятно, что малыш не станет заниматься саботажем... ну, уж точно не придушит беспомощного секретаря подушкой. В принципе, можно было умилиться и оставить все как есть, время от времени похваливая Хисоку за то, какой подвиг он совершает, помогая лечить повелителя теней. Только вот планы доктора касательно Тацуми были несколько иными. –Прости, не могу с тобой согласиться, – доктор заглянул в яркие зеленые глаза, не прекращая придерживать юношу на случай внезапной утраты равновесия. – Когда мне спасают жизнь, даже неправильно и глупо с моей точки зрения, я не могу не чувствовать благодарность... –Да понимаю я, – «а понимаешь ли, что это сейчас ты такой бескомпромиссный, но, если что-нибудь изменится, очень скоро поймешь, где именно допускаешь ошибку? – Мураки ни на минуту не забывал о двойных стандартах и о том, что этот мальчик не скоро еще сможет подпустить его к себе. Сейчас они так близко потому, что Куросаки принял правила игры и знает, что доктор не пересечет опасную границу без приглашения. – Двойные стандарты... Ты слишком умен и слишком честен, чтобы заблуждаться бесконечно. Что будет, если этот человек, которого ты сейчас ненавидишь, сделает нечто хорошее для тебя? Или... ты просто поймешь, что причина твоей ненависти уже изменилась. С благовидной на не совсем благовидную». – Это ты извини, просто я не могу уже... –Устал? – чуть-чуть пошевелить пальцами, немного пощекотав хрупкое тельце. Хисока не боится щекотки, но такое прикосновение заставляет его невольно улыбнуться. –Да... То есть... Он же сейчас вне опасности, правильно? – в изумрудных глазах тут же на секунду застывает мольба. – Он и без нас выкарабкается... –Физически – да, – не стал спорить Казутака. – Но когда он начнет вспоминать... Ты верно заметил, раньше он считал, что был прав. Только вот Тацуми-сан все же раскаялся в своих поступках... к тому же, не забывай, что он счел их совершенно непростительными. Если мы оставим его сейчас, он снова попытается убить себя. На сей раз еще и потому, что понял, какие неудобства нам доставил, но понял, как обычно, не до конца... Ты этого хочешь? Лично я предпочитаю вовремя объяснить ему, что я думаю относительно вложенного в его выздоровление нашего труда... Похоже, такие формулировки малыш способен понять. Вот, даже кивает. –И еще... если мы не долечим его, я имею в виду и психику тоже, это может кончиться не только бесконечно возникающей необходимостью спасать нашего секретаря. Тсузуки тоже будет страдать. Проще сделать все один раз правильно, чем потом без конца думать, что именно мы упустили. –Ну, если так... – малыш скептически поджал губки. – Я не забываю об Асато, просто не знаю, что хуже... –Все хуже, у нас тут два зла примерно одинаковых размеров, поэтому, – Мураки сделал краткую паузу и перевел дыхание, – выбирать не из чего. Знаешь, Хисока... я думаю, что все-таки сниму тебя с этого фронта. Как только придумаю, кем тебя заменить. Мне сейчас очень нужно заняться двумя делами сразу... и Тсузуки внимания требует, и нужно все-таки выяснить, что именно он упустил... Не тебя же сажать бумажки разгребать, правильно? Я просто уверен, что в собранном компромате было что-то еще, и мы должны это найти. «Например, ссылка, которую мог просмотреть даже сам секретарь... к примеру, потому, что в какой-то мере она оправдывала его самого», – вслух доктор этого произносить не стал. Куросаки так посмотрел на него, что стало ясно – эмпат готов по уши зарыться в бумаги, если это вернет домой старших членов их необычной семьи. К сожалению, мальчика нельзя было ставить на этот участок – не потому, что его врожденные целительские способности сейчас требовались повелителю теней. Хисока точно пропустил бы любое оправдание – не обязательно нарочно, не будем с порога думать о малыше плохо. А его обязательно нужно было найти. Ну, или удостовериться, что его нет. Или придумать... Но стоит заняться этим серьезно – и он очень надолго выпадет из реальности, что сейчас более чем недопустимо. Мураки передергивало при мысли о том, что Асато вновь останется наедине с собой... –Может, я хоть часть возьму? – неуверенно предложил эмпат, явно думавший о том же самом. –Вообще-то это не горит, – но определенно тлеет, и что-то надо делать... – Хисока, все нормально, у нас и сложнее проблемы были, правильно? – юноша негромко вздохнул, соглашаясь, и все-таки сполз со своего насеста на колени доктора. Казутака не ожидал этого жеста – одновременно собственнического и отчаянного. И откуда это ощущение, что он жонглирует хрупкими бокалами и сейчас удачно поймал один из них? Нет, оттолкнуть малыша никак нельзя. Куросаки хоть и сильный, но его силы тоже не безграничны, он выдержит в одном случае – если будет чувствовать, что его не бросят и будут любить. Пока эмпат чувствует, что он нужен, он горы готов свернуть... –Я люблю тебя, – тихо-тихо, по-детски вжавшись лицом в то место, где шея переходит в плечо. И сложно подумать, что не так давно (проклятое время, то, что случилось всего несколько дней назад, воспринимается, как далекое прошлое) они с этим юношей были близки в постельном смысле. Сейчас не место и не время напоминать себе о том, что это происходило на самом деле, конечно... –Я знаю, Хисока, – такие мягкие волосы... их приятно ерошить пальцами, ощущение такое, словно гладишь котенка. Маленькое независимое существо, которому иногда очень хочется ласки... – Обещаю тебе, все скоро закончится. Все будет хорошо. И мы снова будем все вместе. –Верю, – малыш нехотя отстранился и посмотрел на Мураки огромными зелеными глазищами. – Если ты обещаешь... я верю. –Обещаю, – повторил доктор. Куросаки неохотно слез с него, и немедленно подумалось, что так больше нельзя... Что бы там ни случилось, пусть даже небо на землю упадет, но этой ночью они, говоря метафорически, восстановят связь. Им слишком сильно нужна такая награда... Слишком долго они вынужденно пребывали в разлуке. Жизнь вечно вынуждает заниматься тем, что и делать никак нельзя, и не уклониться... Вот сейчас совсем не хочется уходить отсюда, хоть и неприятно находиться в одной комнате с секретарем. Но страх этот иррациональный, и рано или поздно исчезнет, а повелитель теней пока что – не более чем декорация, он не проснется... Уходить нужно потому, что еще есть дела. Не очень срочные, время тянется... но есть, и они терпеливо ждут. –Хисока, – уже почти от дверей, и юноша, отвернувшийся, чтобы не видеть, как он уйдет, тут же с надеждой поворачивается, – чуть не забыл спросить... Что ты хочешь получить в подарок? –Не знаю, – такая растерянная мордочка... Мураки невольно улыбнулся, понимая, что эмпат совсем забыл о приближающихся праздниках. Несмотря на то, что деятельно участвовал в начальной подготовке к оным здесь, на рабочем месте. Наверное, для бедного уставшего ребенка эти праздники ничего особого и не значат. Хотя Куросаки явно приготовит подарки для них с Асато. Доктор готов спорить на что угодно. Неужели Тсузуки никогда ничего ему не дарил? Вряд ли, даже с нищенской зарплаты бы выкроил... только, наверное, это были не очень запоминающиеся вещи. Насколько Казутака представлял воображение своего ангела, это наверняка оказались бы или сладости, или игрушки... или книги, которые для юноши сами по себе не имели особого значения. Эмпат предпочитал брать их в библиотеке, а не приобретать, все-таки у малыша была очень хорошая память, и иметь не очень редкую, доступную книгу под рукой для него было в некотором смысле излишеством. Мураки неплохо изучил малыша за то время, которое они провели втроем, и мог бы, немного подумав, подобрать подарок, который юный шинигами оценил бы по достоинству, но нужно было поинтересоваться его мнением. «Я уже получил то, о чем всегда мечтал», – не связная мысль, а скорее чувство... но именно об этом сейчас думал Хисока, улыбаясь в ответ. Кажется, на этом фронте положение выправлено. Осталось дождаться вечера и помочь малышу в полной мере ощутить исполнение мечты. Так, как он захочет, конечно. Куросаки заслужил существенное поощрение – своим терпением не в последнюю очередь, и в какой-то мере это будет аванс, задел на будущее... –Как же я тебя люблю, – отчасти вслух, но в основном тоже импульсом, от которого щечки эмпата вспыхивают – больше удовольствия, чем смущения, но последнее – естественная реакция на проскальзывающий в мыслях откровенный намек. Быть вместе... главное – быть вместе, не теряя связь, а все проблемы при такой постановке вопроса будут разбиваться о крепость чувств. Вместе в мыслях... и как можно чаще телесно. Жаль только, что совершенно нет времени... и что решать жизненные задачи по существу приходится в одиночку, думая при этом, как бы изящностью решения не травмировать любимых. Казутака присел на подоконник, вытащил сигареты и с наслаждением закурил, но проблемы, увы, не торопились улетучиваться с дымом. Доктор почти обрадовался, увидев поднимающегося по лестнице напарника. Это была прекрасная возможность развязать накопившиеся узелки... ну, или ослабить их на время. Конечно, было нагло просить Ватари о помощи, дабы выкроить время на личную жизнь, но ведь аналитик вполне мог отказаться... хотя, конечно, не подумал этого делать. Возможно, отчасти потому, что чувствовал вину перед бывшим напарником. И, конечно, Ютака разделял мнение Мураки насчет Асато. Потратить ночь на документы и присмотр за спящей беспамятной тушкой – не такая уж и неподъемная услуга. Тем более что ученый, похоже, как раз искал какое-нибудь занятие, достаточно важное, чтобы отложить ради него решение какого-то своего вопроса. Какого именно – Казутака подозревал, но не собирался свои подозрения озвучивать. Это как раз было бы неуместно – особенно после того, как Ватари согласился помочь. И вообще, заниматься в том числе и чужими чувствами... времени не хватит. Ютака – взрослый человек, сам разберется с тем, как жить дальше. Да и по отношению к Ории у доктора осталось не так много долгов, чтобы своими руками строить его счастье в ущерб собственному... Мураки испытывал искреннюю благодарность к напарнику, но до конца дня его мысли были поглощены в основном ожиданием этого самого завершения, несмотря на то, что эти несчастные пару часов Казутака провел в компании напарника и Тсузуки. Последний объяснял Ютаке суть беспорядка, внесенного собственноручно в неоцифрованную часть данных. И, увы, не мог делать это продуктивно, если бы параллельно доктор занимался с ним хотя бы чем-нибудь существенным из того, о чем мечтал. Поэтому, дабы не травить душу, Мураки сходил и написал от имени всех троих просьбу об отгуле на полдня – скорее, уведомление о том, что завтра они раньше полудня из кровати не выберутся, но моралистов доктор всегда был готов послать подальше. Это заняло часть времени... и помогло немножко отвлечься от соблазнительных мыслей. В конце концов стрелка часов коснулась заветного деления, Казутака потянулся и, обняв любимого, потащил его на выход. Оставалось только забрать малыша, чтобы вместе начать вечер, обещающий стать замечательным. Хисока не выпускал руку Асато, даже когда это перестало иметь какой-то смысл помимо чистой поддержки и ласки. Эмпат старался снять всю ту боль, которую Тсузуки еще чувствовал, как бы мало ее ни было. Конечно, с большинством проблем уже справился доктор, но это не отменяло необходимости присутствовать рядом. Рядом с ними обоими... Мураки обнимал их за плечи, а они держали руки сцепленными за его спиной, словно замыкая круг, и в этом проявляла себя цельность их отношений. Даже, можно сказать, гармоничность. Все именно так, как и должно быть... им так тепло вместе, и никто не может разрушить эту гармонию, разве нет? Объятия распались лишь когда пришла необходимость войти в квартиру. Точнее говоря, Казутака выпустил своих любимых шинигами, чтобы достать ключи, но это не имело особого значения. Они вступали на свою территорию. Туда, где действовали их собственные законы, и не было места ничем, кроме любви. Едва перешагнув порог, Куросаки опустился на колени перед Асато, чтобы помочь ему разуться. Это был лишь порыв... желание порадовать любимого, и его правильно поняли. Потом доктор поднял юношу с пола, чтобы прижать к стене и зацеловать... их словно затягивало в водоворот нежности, их собственный, не имеющий аналогов. Возможность отдаваться ласке, зная, что никто не сделает тебе ничего дурного, многое значила для мальчика. Связь, крепнущая с каждой секундой, подсказывала, что рискованных экспериментов не будет. Только единение, тепло и любовь. Мураки ненадолго передал его старшему шинигами, но это мало что означило, потому что они продвигались в сторону «аэродрома», и единственное, что нужно было сделать по дороге – это раздеться... отбросить все лишнее. Совсем не обязательно думать... тут все решает порыв. И слова не нужны. Хисока впился в губы Тсузуки, понимая, что сейчас хочет именно его. Не просто обнять и лежать рядом, как вчера... не уступить... нет, именно взять, ласково, поделиться силой, помочь осознать, что никто не взваливал на него непосильную ношу, просто так вышло. Связь позволяла не задавать нескромных вопросов вслух. Еще не завершив поцелуя, эмпат уже знал, что разрешение получено. Доктор лег на кровать, опустившись рядом, Асато и Куросаки поочередно коснулись его, словно принимая благословение перед тем, как заняться друг другом. Стоя на коленях, юноша обнял Тсузуки – со спины, осторожно покрыл поцелуями кожу вдоль позвоночника, одновременно лаская руками грудь. Так приятно... ощущать, как сильное тело поддается, словно глина уступает ладоням скульптора, то прогибается назад, то покорно опускается на четвереньки, позволяя коснуться языком самых укромных мест. Мальчик даже не представлял, что это может быть так приятно... может заводить в самом прямом смысле слова. Вкус, тихие стоны Асато... Хисока хотел почувствовать себя сильным, и сейчас это получалось как нельзя лучше. Закончив подготовку, эмпат мягко вошел. Тсузуки почти сразу выпрямился, вытянувшись почти струной, чуть опираясь на юношу, это усилило ощущения до крайности. Куросаки инстинктивно нащупал верный ритм, их тела мерно покачивались, сейчас не только соединенные внутренне в прямом смысле слова, но и сцепленные его руками. В какой-то момент Казутака присоединился, взяв на себя член Асато. Хисока буквально вобрал в себя ту сладкую дрожь, что охватила прижавшееся к нему тело. Это усилило ощущения до такой степени, что эмпат почти потерял сознание от собственного оргазма. Во всяком случае, мир просто рассыпался на лоскутки, мало связанные между собой. Юноша скользил между ними, растворяясь в ласковых прикосновениях, пока не ощутил, что его трогают в реальности. Такие настойчивые губы... Мураки. Мальчик невольно выгнулся навстречу, силясь продлить удовольствие. Ощущения казались настолько острыми, что долго эмпат все же не выдержал. Закричал, выплескивая накопившуюся сладость... крик был пойман чьими-то губами, и все началось снова, с ним в роли то участника, то активного зрителя и ощущателя, но особой разницы не было. Потребовалось время, чтобы прийти в себя... отыскать себя среди потока эмоций. Явь, сон... чувства обманывали и предавали, но это было скорее наслаждением, чем... еще чем-нибудь. Хисока не боялся растворяться в своих и чужих ощущениях, не боялся теряться – он знал, что ничего страшного не произойдет, никто не сделает с ним того, о чем можно было бы жалеть. Доверие, полное доверие... может, в какой-то мере и зависимость, и новая болезнь взамен старых, но... нельзя так сказать, когда речь заходит о настоящей любви. В какой-то момент просто теряешь чувство барьера, о который бьется большинство, теряешь ощущение абстрактной неправильности. Не может быть неправильным то, от чего не исходит зла. Лишь запредельное блаженство. А то, что это напоминает какой-то наркотик... не имеет значения. Ему только сейчас хорошо... только с ними, только в их эмоциях. Это – любовь. Настоящая, которую так сложно описать тем, кто никогда не испытывал ничего подобного, которую можно лишь найти однажды... или получить, как подарок. Постепенно глаза начали воспринимать полумрак городской ночи, прошитой светом фонарей, реклам и окон. Все-таки ощущать за троих немного тяжеловато... изматывает. Наверное, он сейчас и пальцем пошевелить не сможет, нужно время.... Куросаки медленно повернул голову, не желая засыпать, пока не увидит то, что сладким клубком счастья пульсировало внутри. Да... они рядом, и обнимают вроде только друг друга, но это лишь на первый взгляд. Оба неосознанно тянутся к нему... В такой момент кажется, что ревность – это абстрактное понятие. Каждый из них важен для двоих других... Истома не покидала тело, но юноша шевельнул рукой и невольно наткнулся на сплетенные пальцы любимых. Его ладонь тут же поймали, и окончательно успокоенный мальчик заснул. Да... он действительно получил то, о чем раньше и мечтать-то не мог... Наверное, он просто нуждался вот в таком потрясении. От слова «потрясающе»... Асато потянулся, восстанавливая подвижность тела, и почувствовал, что от вчерашних сомнений не осталось и следа. Эта ночь уничтожила тяжесть, вернув ни с чем не сравнимые ощущения. Убрала чувство вины, подарив взамен уверенность в понимании и поддержке. Почти чудо... Странно... Сейчас ему было только жаль человека, которого Тсузуки так старался возненавидеть. Жаль – Тацуми ведь просто не понимал, что такое любовь, семья, у него не было даже тени радости, которой обладали они трое. У Сейчиро не было даже возможности узнать это... оттого его попытки сблизиться, помочь, дать что-то другому и казались такими странными, обретали настолько безобразную форму. Возможно, секретарь и был способен на подлинные чувства. Каждый способен, просто некоторым сложно раскрываться, они сдерживают себя и потому срываются, совершают поступки, которые превращают их в чудовищ, но обратный путь есть. Мураки прошел его, и сам Асато тоже. Хотя, конечно, повелитель теней далеко зашел... всерьез заблудился. Но то, что он сделал хорошего, в сумме немного перекрывает тот срыв. Кадзу ведь тоже так думает... Шинигами осторожно потянулся, стараясь не разбудить любимых. За ночь они, конечно, превратили кровать в настоящее поле боя, а во сне невольно сползлись друг к другу. Хисока лежал рядом так тихо, словно усталый котенок... ему как раз стоит поспать дольше, малыш совсем вымотался. Доктор обнимает их обоих, своего рода защитный жест... во всяком случае, именно под защитой Тсузуки себя и чувствует. Асато погладил светлые волосы эмпата. Юноша простонал что-то неразборчивое и плотнее прижался к напарнику. Конечно... сейчас его просто не выпустят. Эта мысль вызвала невольную улыбку. Было настолько хорошо, что и не хотелось никуда двигаться. Даже поднимать руку, чтобы взглянуть на часы. Хотелось совершенно другого – дождаться пробуждения обоих любимых, и, если получится, послать подальше все, что мешает... Жаль, что это желание, увы, слишком эгоистично и бессовестно. Но когда-нибудь оно перестанет таким быть. И тогда они уж точно надолго зависнут здесь. А может, и не здесь. У них есть деньги, можно взять отпуск и махнуть куда-нибудь втроем... только бы обошлось без авралов, а то закон подлости никто не отменял... Тсузуки снова невольно вспомнил о причине того, что приковывало их пока что к рабочему месту. Сейчиро... скорее бы он уже выздоровел. Старший шинигами помнил, что с Тацуми все далеко не так просто. Кадзу предполагал, что секретарь полностью утратил память. Как же больно ему, наверное, будет вспоминать... а если он так и не вспомнит? С точки зрения Асато, это был бы лучший выход. Сам он кое-что подзабывал лет на семьдесят, и в некоторой степени порадовался бы, выпади из его памяти побольше плохих фрагментов. Можно ведь рехнуться, если все помнить... Наверное, доктор прав, и нужно попробовать поговорить с повелителем теней. Если он вспомнит все – то можно будет поговорить, объяснить, что примирение возможно... ну, они же должны как-то сосуществовать, правильно? А если Сейчиро ничего не вспомнит... наверное, тогда не стоит ему напоминать. Ни о чем. Нет, конечно, оставлять его в полном неведении – тоже не выход. Как и скрыть все неблаговидное. Рано или поздно секретарь заметит неладное, он потерял память, но не разум. А когда обнаружит, что на него многие смотрят косо, будет выяснять, почему. Но можно ведь... не уточнять ничего, правильно? И делать упор на размытые, более-менее общие слова. Наверное, можно. Если знаешь, что за неблаговидный поступок тебя уже простили, как-то меньше тянет узнавать, что это был за проступок. Если он, конечно, все правильно понимает. Надо будет обсудить все, наверное... С Кадзу? Он уже разрешил, даже настаивал на том, чтобы беседа состоялась, значит, надо просто уточнить ее план. Чтобы не навредить. Тацуми еще болен и слаб, с ним полагается обращаться осторожнее. Тсузуки повернул голову и посмотрел на доктора. Тоже еще спит... и тоже совсем вымотался. Такое впечатление, что этой ночью Кадзу старался ради них обоих, и это после всего, что он уже сделал. Ему же отдыхать надо. Иногда Асато жалел, что не умеет готовить так, чтобы блюда казались съедобными кому-то кроме него самого. В данный момент – особенно. Можно было бы телепортироваться сейчас из кровати, пойти на кухню, приготовить поздний завтрак... а еще лучше – заставить сделать это собственную совесть, потому что она в отличной форме и явно может двигаться лучше, чем он сам. То, что он сейчас способен размышлять, еще не значит, что это тело готово встать и приступить к трудовым подвигам. *** Ватари давно хотел освободить своих друзей от этой ноши, но не рассчитывал, что все получится именно так. Конечно, он принимал участие в лечении секретаря с самого начала, но, как только стало ясно, что Тацуми скоро очнется, Ютака просто не выдержал. Отошел в сторону, никак не обосновывая. Но Ватари все равно было тяжело. Не то чтобы он считал, будто изначально был несправедлив к бывшему напарнику. Ученый не взял бы назад ни одного слова, сказанного некогда в лицо Сейчиро. Изводило Ютаку другое. То, что он не заметил, как повелитель теней мучается, осознав тяжесть своих поступков. Как издевается над собой, чтобы не выдать своей боли... Ватари почти намеренно ослепил себя, чтобы не видеть бросающихся в глаза тревожных признаков, и сейчас ему было очень трудно смотреть на Тацуми. Настолько трудно, что ученый даже не мог находиться с ним в одной комнате сверх необходимого. Конечно, он старался видеть в нем только пациента, но не получалось намеренно ограничить свои чувства. Ютака слишком хорошо знал своего бывшего напарника, чтобы полностью абстрагироваться – не на время процедур, а вообще. Пока что было немного легче. Сейчиро спал, он в принципе и не должен был просыпаться до утра, и можно было отвлечься, вникая в содержание остатка документов. Ватари старался растягивать работу, просматривать каждый листок как можно внимательнее, чтобы растянуть это занятие подольше и частично оправдаться перед своей совестью. Тацуми за стенкой, но дверь открыта, и будет слышно, если что-нибудь пойдет не так, а он сам занимается невероятно важным делом. В конце концов, он просто должен Мураки... ведь вчерашний вечер потратил, бессовестно отдыхая. Если бы он просто пришел домой и рухнул на кровать, может быть, не чувствовал бы себя таким подонком. Но вечер он провел в компании человека... совершенно конкретного человека. Конечно, ничего особенного не было, просто разговор, но Ютаке было не по себе уже оттого, что он остался ночевать. Наверное, никто не осудил бы ученого за проявление этой маленькой слабости, но сам он был к себе отнюдь не настолько снисходителен. С самого утра Ватари не давал себе заниматься любимыми делами, как бы искупая вчерашнее, разве что питомца накормить не забыл, но это развлечением тоже назвать было нельзя. Очередной документ был тщательно изучен и отложен в сторону, на листке специально взятого блокнота появилась очередная пометка. Пока ничего серьезного, лишь дополнительные штрихи к уже вскрывшимся замечательным примерам поступков Графа. Конечно, все лежит вперемешку, но так даже лучше. Глаз не замыливается, замечает вопиющие детальки... Новый лист... копия приказа. Ютака два раза прочел короткий документ, на сей раз не намеренно, а потому, что ощутил нечто вроде шока. Это был тот самый приказ, формально оправдывавший действия Сейчиро... убийство доктора. Набрано на компьютере, скорее всего, самим секретарем, и кое-что дописано от руки, уже не им. Две подписи. Одна – Хакушаку, его личная печать, этот оттиск ученый узнал бы и с закрытыми глазами. Вторая, та, с припиской от руки, поясняющая обтекаемую формулировку «адекватное прегрешению наказание» как «желательно, вплоть до смерти виновного лица»... вторая тоже была знакома. Энма Дай О. Лично. Ватари пораженно уставился на листок. Протер сначала очки, потом глаза, но положение дел не изменилось. Конечно, он и до этого знал, что у повелителя теней было разрешение на убийство доктора, но чтобы вот так... Практически карт-бланш на любые действия. Значит, поэтому шеф ограничился выговором... Тацуми всего лишь выполнял приказ, допустив в процессе так называемое добросовестное заблуждение. Последствия этой ошибки, конечно, менее ужасными не стали... Ученый поднялся с кресла и сделал пару шагов. Теперь в проеме двери была видна кровать с неподвижно лежащим секретарем. –Почему ты не сказал? – тихо, почти про себя спросил Ютака. Повелитель теней, естественно, не отреагировал. Да и ответ Ватари прекрасно знал сам. Бывший напарник не собирался прикрываться этим именем. Приговор он уже вынес себе сам, и копию приказа с высочайшим пожеланием Энмы, возможно, оставил в этих бумагах случайно. Просто чтобы комплектность документов не нарушать... Значит, Энма спланировал все это. Изначально. Вначале запретил искать Асато, чтобы первым его нашел доктор, затем воспользовался тем, что Граф хотел разделаться с Мураки руками повелителя теней... А может, план появился еще раньше? Когда дело касается Повелителя ада, нельзя быть слишком большим параноиком. Действительность все равно ошеломит... вполне возможно, что этот план родился еще тогда, когда Казутаки на свете не было. Свести Тсузуки с внуком человека, некогда лечившего его... Энма вполне мог знать заранее, в ком именно нуждается его любимчик. И подобрать для него соответственное окружение... играть с ними всеми, как с куклами, добиваясь одного – чтобы Асато в итоге обрел стимул, желание жить... так, получается? Как бы то ни было, молчать Ютака не мог. Скрыть всю эту комбинацию, когда его специально попросили посмотреть на содержание документов? Мураки должен знать... и остальные, наверное, тоже. Завтра же утром... точнее, уже сегодня. Утреннее солнце вызолотило белую занавеску на приоткрытом окне. Это выглядело довольно красиво, лежавший мужчина невольно заинтересовался... и не сразу заметил, что слышит шорох ткани, которой слегка поигрывал ветер. Звуки не обрушились на него лавиной, а вот так вкрадчиво подошли и вернулись... это было даже как-то приятно. И в голове существенно прояснилось, хотя стены, оградившие его от прошлого, стояли твердо. Просто стало намного легче думать. Он повернул голову, прослеживая солнечные полосы на потолке, и обнаружил, что находится в одиночестве. Впрочем, дверь палаты была открыта, значит, тот мальчик или же его сменщик могли просто ненадолго выйти. Пить особенно не хотелось, да и вообще не было никаких желаний, поэтому отсутствие сиделки мужчина воспринял спокойно. Может быть, он просто выздоравливает, вот и все. Слух вернулся, скоро вернется память, и он наконец-то будет знать, почему обязан был умереть, что сделал этому мальчику... и тому красивому врачу... Мужчина невольно припомнил, как смотрел на него мальчик, как отшатнулся доктор... и подумал, что не может сейчас, со своей куцей памятью, представить, что же такого мог натворить. Он осторожно выпростал руку из-под одеяла, получилось довольно легко. Слабость еще чувствовалась, но, возможно, он мог бы даже встать в случае чего. Например, если бы объявили эвакуацию. Но все было очень тихо. Мужчина даже не улыбнулся своим странным мыслям, его не покидало ощущение, что здесь все-таки что-то не так. Может, от него как раз ждут, что он встанет? Мужчина провел рукой по лицу, за мгновение до этого световой квадрат на стене пересекла ожидаемая тень. Почему-то это тривиальное событие вызвало у него внутренний отклик. Снова подняв руку, лежащий добился более-менее четкой тени. Пошевелил пальцами. Занятие, казалось бы, довольно глупое... но оно отчего-то казалось увлекательным. Наверное, он раньше увлекался театром теней. Хотя... кто его знает. Прошлое маячило рядом, но дотянуться до него было невозможно. Стена. Длинная, толстая, непрозрачная стена. В коридоре послышались шаги. Мужчина поспешно опустил руку, боясь, что его поймают за этим занятием, сути которого он и сам не мог до конца постичь. В дверном проеме показался человек, которого он еще не видел, но этот светловолосый ему тоже был знаком. Если бы это было простое дежа вю, он не определил бы так быстро, что визитер тоже относится к мужскому полу. Мог бы и перепутать, благо внешность этого, судя по одежде, очередного медработника, располагала к подобному. –Доброе утро, – произнес солнечный блондин. Именно этот эпитет подходил лучше всего – особенно сейчас, когда длинноволосый обошел койку и стоял перед ним в ореоле рассеянных лучей. Кажется, так уже когда-то было... едва появившаяся в стене трещина тут же исчезла. Может, и было. А может, дежа вю. –Здравствуйте, – негромко произнес он, удивляясь звуку собственного голоса. Блондин невольно подошел ближе. –Ты меня слышал? – понизив голос, поинтересовался он. –Да, – почему-то не появилось даже мысли о том, что возвращение слуха можно скрыть. Может, потому, что этот врач вел себя более-менее нейтрально? Не казался враждебно настроенным. – Можно... узнать, как вас зовут? –Ватари, – солнечноволосый подошел еще ближе, вплотную к койке. Имя не вызвало никаких ассоциаций. – Как ты себя чувствуешь? Такое неформальное обращение... они точно были знакомы. Или этот Ватари просто старается налаживать дружеские связи с пациентами? –А вы знаете, как зовут меня? – он внимательно посмотрел в янтарные глаза блондина. – Понимаете, я не помню... –Да, мы уже это поняли, – Ватари осторожно дотронулся до его руки, словно ободряя. – Значит, имени ты тоже не помнишь... Тацуми. Сочетание звуков почему-то не пробудило ничего. Даже тень вызвала больший отклик. –Тацуми Сейчиро, – блондин произнес это еще раз, сообщив и имя тоже. Странно, по-прежнему не воспринимается... Ладно, не все ли равно, как тебя зовут? Точнее, как зовут его... Это же просто имя. Набор звуков, которым для удобства называешь себя. По крайней мере, звучит вполне прилично, спасибо и на этом. –Спасибо, – кажется, ему задавали вопрос. – Ватари-сан, я чувствую себя нормально. –То есть? – наверное, следовало уточнить... –Голова не кружится, со слухом, похоже, все в порядке, – перечислил он. – Легкая слабость... все. А что-то должно болеть? – последний вопрос Сейчиро задал на всякий случай. Просто чтобы знать точно, на что обращать внимание. –Нет, – поспешно ответил блондин. – Но если заболит, сразу говори... и если что-нибудь вспомнишь, тоже. –Я должен вспомнить что-нибудь важное? – Тацуми все сильнее казалось, что от него сейчас что-то скрывают. Ощущение упорно не хотело проходить, и оно вполне могло быть истинным. Как и то, другое, не покидавшее его с момента первого пробуждения... что ему не суждено было выжить. Он не имел права... почему? Потому что он – преступник, или по какой-то другой причине? И стоит ли делиться этим наваждением с другими, чтобы они подтвердили его? Нет, эти люди – не враги ему, не противники, он точно их знал, и сейчас же не война, в конце концов... Можно довериться кому-то из них. И лучше – тому, кто не ведет себя так, будто видит в нем... скверну. Тому, по отношению к кому Сейчиро, кажется, ничего не чувствует. Ни вины, ни влечения. –Нет, – на сей раз довольно резко, с отрицательным жестом. – Тацуми, я просто не хочу, чтобы ты делал неверные выводы из того, что вспомнишь... –Мы были хорошо знакомы, правильно? – вот и возможность проверить, ложная это память или настоящая. –Мы долго работали вместе, – нехотя ответил Ватари. – Я думаю, что смогу помочь тебе разобраться в твоих воспоминаниях, если ты будешь делиться ими со мной. –Вместе? – Сейчиро непонимающе посмотрел на блондина. Даже в мыслях он не мог связать себя с медициной. Только с пассивной стороны. Или этот парень – не врач, а просто в больнице такие порядки, и посетителям предлагают надевать халат? Впрочем, Тацуми не был уверен даже в том, что это место – больница. –Мы с тобой были напарниками, – Ватари пожал плечами. – Несколько лет. Это не звучало как ложь, и Сейчиро невольно расслабился. Спрашивать, где они работали и чем занимались, было бы слишком глупо. Поэтому он решил спросить о чем-нибудь другом. Конечно, не о том, что мучило его все последнее время... Блондин мог ведь ни о чем не знать. –А теперь ты меня лечишь, – это могло бы прозвучать как шутка, но вышла просто констатация факта. Судя по отсутствию возражений, он хотя бы с этим угадал. Что ж, уже в каком-то смысле пища для размышлений. –Не только я, – наконец произнес Ватари. – Ладно... раз ты в состоянии говорить, давай рассказывай, что ты помнишь. –Ничего, – Тацуми изобразил кривую усмешку. Интересно, он и раньше, наверное, редко улыбался... Такое ощущение, что мышцы лица не привыкли к этому выражению. –Если бы ты совсем ничего не помнил, то и говорить бы не мог, – резонно заметил бывший напарник. – Давай попробуем так – я буду спрашивать, а ты – отвечать на мои вопросы. Если не знаешь ответа, не можешь или не хочешь отвечать, так и скажи. И когда устанешь, тоже скажешь, я не собираюсь тебя мучить. Просто хочу знать, можно ли тебя выпускать за пределы этой палаты, когда ты будешь в состоянии ходить... Разговор оставил довольно тягостное впечатление. Сейчиро забыл больше, чем мог себе представить Ютака. А еще ученый чувствовал, что секретарь не до конца доверяет ему. Это было почти физически больно... подумать только, совсем недавно он считал бывшего напарника садистом и подонком, только раскаявшимся... С ним разговаривал человек, сохранивший, правда, довольно многое от прежнего повелителя теней. Манера речи, движения... естественно, что некоторый скептицизм тоже остался. Тацуми довольно спокойно принял несколько нейтральных фактов из своей жизни. Правда, Ватари упомянул только о вещах, которые нельзя было скрывать от потерявшего память шинигами. На самом деле он боялся, что секретарь вспомнит, и понял это почти сразу. Если он вспомнит сейчас... Тацуми просто снова попытается покончить с собой. Если потрясение не убьет его само по себе. Сейчиро все еще слаб, последствия неконтролируемого приема всякой дряни могут аукаться не одну неделю... Для его же сердца лучше, чтобы он начал выстраивать в своем сознании ложную память. Чтобы не вспомнил ничего о последних месяцах... пусть даже о последних двух годах... Нечестно кормить дезинформацией больного шинигами, но пока что иначе просто нельзя. Лучше немного лжи, чем много боли. Сейчас главное – чтобы он успокоился. Даже если секретарь выйдет отсюда, его придется оградить от всего лишнего... Ютака сомневался, что один справится с этим. Но кого еще привлечь к сложнейшему делу? Тех, для кого Тацуми – сплошное напоминание о боли? –Ватари, ты не знаешь, что я сделал тем двоим... которые тоже меня лечат? – вопрос застал ученого врасплох. Они как раз говорили о том, сколько времени может занять выздоровление, и Ютака прикидывал про себя, когда и, главное, куда сможет выписать Сейчиро... –Почему ты думаешь, что... –Этот мальчик, Куросаки, прикасается ко мне так, будто у меня заразная болезнь, – спокойно, с затаенной болью ответил повелитель теней. –Он – эмпат, – быстро сказал ученый. – Как еще он должен реагировать на твои эмоции? Главное – перехватить инициативу. Дать более-менее правдоподобное объяснение. Только не частить, пока Тацуми не заподозрил неладного... –Бон обладает способностями целителя, – «спокойнее, еще спокойнее», – и ему было поручено лечить тебя, но во время каждого сеанса он ловит все, о чем ты думаешь. Сейчиро опустил глаза. Поверил или просто припоминает, чем были заняты его мысли во время лечения? Пусть бы поверил... –Второй тоже слышал мои мысли? – этот вопрос прозвучал уже чуть тише. –Вполне возможно, что да. Поэтому прошу на будущее – постарайся ни о чем плохом не думать, когда они рядом, – «если они вообще к тебе подойдут...» – Ну, хотя бы когда тебя обследуют... Для того, чтобы уточнить диагноз или провести лечебный сеанс, им приходится снимать защиту, понимаешь? –Значит, они не... ненавидят меня? – похоже, это очень сильно мучило Тацуми. Но секретарь вначале хотел убедиться, что Ватари можно доверять... и, кажется, убедился. Это просто прекрасно... –Тебя никто не ненавидит, – «когда они узнают про эту проклятую подпись, мои слова станут правдой. Может быть». – Сейчиро, послушай... ты спас им жизнь. Бону – чуть раньше, и Мураки – когда... пострадал сам. –И тебе тоже? – простое уточнение, но Ютака тут же вспомнил тех проклятых монстров, с которыми мог бы столкнуться без предупреждения и подготовки. –Да, – жаль, что сейчас они не смотрят друг другу в глаза. – Успокойся, пожалуйста... Мы все очень тебе благодарны. И хотим, чтобы ты поправился. Тацуми чуть слышно вздохнул. Ученый тоже перевел дыхание, надеясь про себя, что его слова все-таки подействовали на бывшего напарника. Пусть он поверит... просто поверит в то, что не является злом. Никто не заслуживает наказания за то, о чем даже вспомнить не может. Ватари последний раз погладил его по руке и встал. Только сейчас секретарь поднял глаза... и Ютака понял, что ему, кажется, доверяют. Хотя бы отчасти. –Какой вердикт, скажешь хоть? – с осторожной, едва заметной улыбкой поинтересовался повелитель теней. – Меня нужно запереть и не выпускать? Я ведь столько всего забыл... –Ну, к работе тебя допускать еще рано, – Ватари постарался не очень фальшиво улыбнуться в ответ. – Но я бы не сказал, что ты беспомощен. Ты помнишь достаточно для того, чтобы жить... –Но? – это было очень похоже на прежнего Сейчиро. До боли похоже. –Но я не рекомендовал бы тебе оставаться одному, – на сей раз улыбка получилась более естественной и мягкой. – Ты ведь жил один, у тебя даже рыбок не было. Даже если мы будем уверены, что твоему здоровью больше ничего не угрожает... –Я понял, – Тацуми снова отвел глаза в сторону. – Ты предлагаешь мне поселиться у тебя, правильно? Я... не хочу оставаться один, – поймав наконец его взгляд, Ютака был ошеломлен – до того явственно в них читался страх перед одиночеством, такой нехарактерный для повелителя теней. – Нет, я не навязываюсь... Ученый практически не жил у себя дома... придется или менять привычки, или... что? Секретаря точно нельзя оставлять наедине с собой – он ведь сам себе кажется подозрительным незнакомцем... Да и держать его бесконечно в лазарете невозможно. –Если не появится других вариантов, то я тебя приглашаю, – Ватари вдруг стало очень тяжело находиться здесь. А жить в одном доме с этим человеком, способным в любой момент все вспомнить... сорваться и сотворить с собой что-нибудь... или разнести все вокруг... –Спасибо, – Сейчиро улегся поудобнее, было заметно, что беседа немного утомила его. –Это тебе спасибо... за то, что ты ради нас сделал, – теперь можно было спокойно направиться к двери. – Отдыхай и не думай ни о чем, хорошо? –Так точно, – вяло выдохнул Тацуми, закрывая глаза. Ну, хоть успокоился, и то хорошо. Теперь осталось рассказать Мураки о том, что помнит повелитель теней и решить вместе, что с ним делать. Выйдя из палаты, Ютака взглянул на часы и невольно зевнул. Этой ночью он выкроил пару часов для сна, но, похоже, в обед тоже придется прилечь, благо никто не будет возражать. Организм уже не реагирует на кофеин, да и с любой точки зрения после такого потрясения нужно отдохнуть... только сначала нужно с кем-то поделиться. Последнее желание неожиданно исполнилось – в поле зрения появились два шинигами, которых ученый очень хотел увидеть. Напарник и Асато – оба счастливые, немного взволнованные, что по Тсузуки видно гораздо лучше... –Даже не знаю, как тебя благодарить, – начал Мураки, но от его внимания явно не ускользнуло, что Ватари хотел бы с ним поговорить. – Что-то случилось? –Да... он теперь слышит, – Ютака подумал, что рассказывать про обнаруженную подпись при Асато будет не слишком умным шагом. Тсузуки все-таки слишком импульсивен... – Мы немного поговорили. –Он что-нибудь помнит? – быстро спросил Асато. –Очень мало, – Ватари внимательно посмотрел на него. Кажется, с Тсузуки все настолько в порядке, насколько вообще может быть. – Пока я не сказал, он не помнил даже своего имени... и ничего о нашей работе. Я постарался не вдаваться в подробности, все-таки его сейчас нельзя расстраивать... –Конечно, – старший шинигами вздохнул. Похоже, он чувствовал сейчас неловкость наподобие той, что терзала ученого. Асато сложно будет перестроиться, но... наверное, он поймет, что Сейчиро, который в данный момент спит в лазарете, далеко не тот подонок, который обошелся так с его любимым человеком. – А я хотел с ним поговорить... Ютака вздрогнул. Что, если секретарь обо всем вспомнит, увидев Тсузуки? Да нет... еще рано. Возможно, именно сейчас им и стоит увидеться. До того, как эта встреча сможет стать потрясением. Сейчас для Тацуми все более-менее внове, увидев еще одного нового человека, он не сочтет это знаковым событием... –Лично я не возражаю, – поспешно произнес ученый, надеясь успеть до того, как Асато откажется от своего желания. – Только расспрашивать его бесполезно, сам понимаешь... Тсузуки покосился на доктора, словно спрашивая разрешения. Мураки едва заметно кивнул. Сжав его руку на несколько секунд, словно набираясь сил, старший шинигами решительно выдохнул и направился в сторону палаты. –Ватари, есть что-то еще? – негромкий вопрос напарника отвлек ученого, собравшегося было предупредить Асато о том, что повелитель теней спит. Тсузуки быстро исчез за поворотом коридора, и Ютака решил, что ничего страшного не произойдет. В крайнем случае, Асато посидит немного у постели спящего Сейчиро... – У тебя такое лицо... –Знаю, – Ватари раздраженно запустил пальцы в шевелюру. Кожа головы болела, словно кто-то методично исколол ее иглой. Только сейчас он понял, что оставил без присмотра папку с ценными документами... точнее, не совсем без присмотра, он забыл ее в палате. Скорее всего. Или на кресле. Ксо... – Я кое-что нашел, Мураки. Ты прав, там действительно было... –Да? – живо заинтересовался доктор. –Вернемся, – Ютака потащил напарника за собой. Увидев кресло, он с облегчением вздохнул – Асато и в голову не пришло заглядывать в папку. Дверь была прикрыта, так что ученый быстро сцапал документы и, потратив несколько крайне долгих секунд на поиск, предъявил Мураки бумагу. Это было лучше, чем говорить, подбирая ничего не значащие слова. Правда, пояснения могли понадобиться, поэтому Ватари не торопился уйти. –Я так понимаю, – медленно начал доктор, внимательно изучив лист, – моя смерть была... желательна? –Предусмотрена, – поправил Ютака. – В таком приказе... это значит, что человек уже в списке мертвых, понимаешь? Энма, – он оглянулся, словно Повелитель Ада мог их подслушивать, – запланировал твое... убийство, – эвфемизмы не подбирались. Ватари беспомощно посмотрел в серые глаза напарника. – Он уже тогда определил, что ты станешь одним из нас, я кое-что знаю насчет того, как принимаются эти решения... Мураки бросил лист обратно в папку, снял очки и принялся протирать их. –Не волнуйся, я даже не потрясен, – довольно едко отозвался он. – Я предчувствовал, что так все в итоге и окажется... Черт, его же просто... использовали. –Да, – Ютака снова принялся массировать голову. Наверное, это уже просто нервное... – Граф знал, как он отреагирует, а уж Энма точно... Только... –Что? – Казутака медленно возвращал очки на место. Похоже, он уже взял себя в руки. Ученый слегка завидовал напарнику. –Ничего, – сейчас не время и не место для дискуссии о том, оставляет ли Энма свободу выбора своим марионеткам или это просто видимость ее. Его мотивы довольно сложно понять. –Я не собираюсь возмущаться поведением нашего начальства, – Мураки изобразил нечто вроде усмешки. – Можешь быть спокоен на этот счет, Ватари. –Правда? – вообще-то Ютака подумал об этом только сейчас. Доктор всегда с большим уважением относился к вопросам мести. Пусть даже мстить Повелителю Ада – самый глупый поступок в мире. –Правда. Я не люблю, когда из меня делают пешку, даже чтобы провести в ферзи, но... ничего не изменится, если я начну злиться, – было видно, что Казутака действительно прилагает много усилий для того, чтобы не сорваться прямо сейчас. – Ничего не изменится к лучшему... –Мы не знаем точно, что было частью плана, а что пошло не так, – все-таки поделился мыслью ученый. – И когда именно это все стало планом... –Да, – напарник довольно тяжело вздохнул, после чего опустился в кресло. – Я не могу быть уверен, что все поступки этого подонка были предусмотрены Энмой. Ватари понадобилось около секунды, чтобы понять, о ком сейчас говорит Мураки. Вовсе не о секретаре. Было заметно, что Сейчиро он скорее... сочувствует. Доктор имел в виду ту тварь, которую уничтожил... человека по имени Хига Итиро. –Что такое? – странное выражение, появившееся на лице Казутаки, не ускользнуло от внимания разнервничавшегося ученого. Ксо, надо было сразу пойти и лечь... но теперь он не сможет просто уйти. Доктор прошептал что-то неразборчивое, кажется «я должен был отреагировать раньше», но было неясно, к чему именно относится это замечание. –Ты не поймешь, – наконец негромко ответил Мураки. – Ты не видел Асато в той могиле. Ютака... спасибо тебе за помощь. Иди, отдыхай, я тебя прикрою. Мне нужно немного побыть одному. –Может, не надо? – ученый нерешительно шагнул к напарнику. –Я лучше знаю, правда, – в серых глазах отражалась нарастающая боль и ярость, сдерживаемая из последних сил. Вначале ему показалось, что он уже уснул и видит прекрасный сон. Мужчина, осторожно открывший дверь и вошедший в палату, не был похож на тех, кого Тацуми видел здесь раньше. Все они были крайне привлекательны, особенно ангелоподобный доктор, но этот визитер превосходил их, буквально затмевая своей сияющей красотой. На него было больно смотреть. Сейчиро понимал, что судит не слишком объективно, возможно... на восприятие существенно влияло внутреннее ощущение, появившееся, как только гость перешагнул порог. В груди защемило так, что он все-таки поднял руку, чтобы дотронуться до больного места, и понял – ни о каком сне не может быть и речи. Он не просто знал этого парня. Тацуми мог поклясться, что они были куда больше, чем друзьями... и расстались, отсюда эта проклятая боль. Что-то разделило их. Возможно, то, что он совершил? То самое, что до сих пор, даже после объяснений Ватари, заставляет его думать, будто он намеревался совершить не подвиг, а обычное самоубийство? Может, он полез... спасать их именно потому, что надеялся умереть... а они ничего не знали. Жаль, на этот счет память молчит, а предчувствие не припрешь к стенке и не расспросишь поподробнее, как ни старайся. Вполне возможно, что это и не предчувствие вовсе, а ложная память... –Я тебя разбудил? – виноватым тоном спросил аметистовоглазый ангел. Похоже, чувство вины за свои поступки для него было практически нормой. Равно как и та теплая доброта, что тоже была слышна в голосе... –Не успел, – Сейчиро понимал, что от него ждут ответа, но в горле просто пересохло. – Я еще не успел заснуть. Прости, я не помню... –Тсузуки, – представился ангел, подходя ближе. Было заметно, что он чем-то крайне смущен. А может, расстроен. – Как ты себя чувствуешь, Тацуми? –Нормально, – он убрал ладонь, которой прижимал бешено бьющееся сердце. Этот стук только для него самого звучит слишком громко. – Только странно... Мы знали друг друга? Тсузуки кивнул и опустился на край койки. Сейчиро пережил мимолетное ощущение – словно когда-то все было с точностью до наоборот... он сидел на месте этого шинигами, а тот лежал на месте Тацуми. Не четкая картинка, а просто чувство... быстро исчезнувшее. –У меня было к тебе столько вопросов, – тихо произнес Тсузуки. – А теперь их нет смысла задавать. Я знаю намного больше тебя... никогда не думал, что так получится. –Ну, тогда ты можешь ответить на мои вопросы, – Сейчиро пожал плечами. Сердце забилось еще сильнее. Так близко и так далеко... наверное, это и называется любовью с первого взгляда, причем наверняка бессмысленной и запретной. Возрождение любви. С удвоенной силой. Именно из-за этих ощущений он и пытается скрыть то, как сильно его тянет к Тсузуки. Зачем говорить об этом? Чтобы стало предельно больно? Чтобы услышать, что именно стоит между ними? Чтобы узнать, что за преступление он совершил? –Тебе сейчас нельзя волноваться, – мягкий тон ангела не скрывал, что он явно повторяет чужие слова. – И Ватари уже рассказал тебе все, что тебе следовало знать, правильно? –Да, он говорил о том, кто мы и чем занимаемся, – все труднее было оставаться бесстрастным. – И о том, что я спас несколько своих коллег от каких-то тварей... –А я спас тебя, – просто закончил Тсузуки. – Прости, что я немного опоздал с этим. –Тебе не за что извиняться, – Тацуми не мог больше сопротивляться. Собственное тело предавало, он изнемогал от желания дотронуться до этого невероятного существа. – А если есть... то я хочу это знать. И хочу знать, за что должен просить прощения я сам. Ангел не стал в ужасе отшатываться от него. Это было уже огромным подарком. Тсузуки лишь с удивлением посмотрел на свою ладонь, к которой прикасалась рука Сейчиро. –Не надо, – негромко сказал он и положил руку Тацуми на одеяло. – Все сложно... и я не могу тебе ничего объяснить, потому что сам ничего не понимаю... –Пожалуйста, – Сейчиро внезапно захотелось вцепиться в этого человека и не выпускать, пока тот не скажет, что же мешает им быть вместе. Преступление? Другой человек? Ватари сказал, что у Тацуми никого не было... кто-то был с Тсузуки? Кто-то любил его столь же сильно? –Нет, – Тсузуки быстро встал с места. Сейчиро ощутил такое отчаяние, что тени окружающих предметов поколебались... загородив выход. Они повиновались его бессознательным приказам. Что ж, Ватари говорил об этом. Повелитель теней... это не может быть пустым званием. Но он не имеет права пользоваться своей силой для плохих дел. Например, чтобы удерживать человека... шинигами, с которым ему так хочется поговорить. –Прости, – Тацуми обхватил руками голову. Тени угомонились, и теперь под кожей заплясала боль. – Я боялся, что ты уйдешь... и не вернешься больше... –Я не уйду насовсем, – Тсузуки снова рискнул подойти. – Только успокойся, пожалуйста, иначе Кадзу не пустит меня сюда еще долго... Его ладони осторожно легли поверх ладоней Сейчиро. Тацуми не ощутил того тепла, которое исходило от рук зеленоглазого мальчика, но практически сразу же почувствовал себя чуть лучше. Он так жаждал этих прикосновений, что они сами по себе изгоняли теперь боль и беспокойство. –Спасибо, – едва слышно, но Тсузуки наверняка слышал. – Я... я просто сам не свой... могу сделать что-то такое, чего делать не следует. Я был таким и раньше? –Нет, – довольно твердо ответил аметистовоглазый шинигами, убирая руки. Теперь это не причиняло такой сильной боли. – Ты был... очень сдержанным. По твоему лицу и словам почти никогда нельзя было догадаться, о чем ты думаешь и что собираешься делать. А еще ты ненавидел беспорядок... а я вечно его создавал. –И как я относился к тебе? – это был запретный, такой неправильный вопрос, но Сейчиро просто не удержался. Спросить об этом было столь же естественно, как и прикоснуться к почтившему его своим появлением ангелу. И столь же преступно. –Ты... заботился обо мне, – Тсузуки с трудом подбирал слова, но, кажется, говорил правду. – Я был твоим первым напарником. И ты очень скоро... устал оттого, что я вел себя неправильно. И мы перестали работать вместе, но ты всегда старался помочь, если мне требовалась помощь... –Ясно, – «я никогда не говорил ему о своей любви? Это же невозможно... так жжет изнутри...» –Ты всегда защищал меня, так что... да, меня и других. И всегда стремился оградить меня от боли... Ой, тебе, наверное, сейчас надо было спать, – спохватился посетитель. – А я тебе столько всего наговорил... –Да, спать мне точно расхотелось, – он не смог изобразить улыбку. – Тсузуки, спасибо тебе... «Спасибо тебе, хоть ты и пытаешься лгать мне, – Тацуми почти почувствовал сейчас приправившую рассказ ложь и вклинившиеся меж правдой пропасти недоговорок. Конечно, цель этих искажений истины тоже была очевидна. – Спасибо, что не чураешься меня. Спасибо, что не отказываешься вернуться. Ты такой добрый... а я почти уверен, что именно тебе и сделал больно». –Не стоит, – аметистовоглазый шинигами внимательно посмотрел на него. С какой-то даже жалостью. Словно на смертельно больного. «Увы, я не могу больше изображать того рыцаря, которого ты описал, – мысленно вздохнул Сейчиро. – Тем более что я им, кажется, никогда по-настоящему и не был...» – Не за что, Тацуми. Я просто выполнял свой долг. Прости... наверное, я пойду... но я обязательно вернусь, хорошо? –Хорошо, – эхом отозвался Сейчиро, заставляя себя лечь. Хотелось снова призвать тени, лишь бы Тсузуки не уходил, но, с другой стороны... сейчас он не врет. Он вернется. Чуть позже. Асато почувствовал облегчение, как только вышел из палаты... но тут же на его плечи навалилась чужая боль. Источник ее был очевиден – Кадзу. До сих пор он старался закрываться, но сейчас Тсузуки видел его. Мураки стоял, вытянувшись у стены, опираясь на нее, руки сжаты в кулаки... –Что с тобой? – в голову пришла безумная мысль – неужели так Кадзу реагирует на то, что Асато встретился с Тацуми? Нет... этого не может быть. Да, Тсузуки прикасался к секретарю, и пожалел его... невольно, настолько беспомощным и беззащитным теперь выглядел повелитель теней, не столько физически, сколько духовно ослабленным... Асато пытался не навредить ему, не сказать лишнего, но не знал, насколько это получилось. Доктор знал, что примерно так и будет выглядеть этот разговор... Или он почувствовал отголосок той боли, которую ощутил Тсузуки при виде того, что осталось от Сейчиро? Кадзу ведь могло стать неприятно из-за этой реакции... но не настолько же! –Вы поговорили? – Мураки проигнорировал вопрос. Нет... это не связано с тем, что Асато делал сейчас. Кадзу причиняет боль что-то из прошлого... но что? Может, дело в том, что узнал Ватари? Но что такого страшного он мог откопать? Этой ночью и утром все было так понятно, а сейчас... Тсузуки мысленно потянулся к воспоминаниям о том, как они трое были одним целым. Наверное, только это и могло бы помочь... Он обнял доктора, прижавшись к нему как можно плотнее, пытаясь уже не постичь, а заглушить его боль. –Сначала ты, – прошептал он на ухо Мураки. – Кадзу, пожалуйста... Асато почти почувствовал, как совсем недавно сжатые ладони расслабляются... затем они легли на его спину. Почти как сегодня утром... только тогда они не были разделены одеждой. А еще рядом был малыш. Сейчас он находился в рабочей комнате, и поскольку не чувствовал их, то наверняка ужасался тому беспорядку, который там устроил Тсузуки, возясь с документами. Вот как раз сейчас он, наверное, открывает ящик, полный ореховой скорлупы... –Тацуми приказали убить меня, – наконец ответил доктор. – Я должен был умереть в тот день, когда тебя забрали. Умереть, чтобы стать шинигами... и искупить окончательно все зло, что совершил при жизни. –Граф приказал ему сделать это? – Асато подозревал, что все так и было. Хакушаку даже сейчас было неприятно сознавать то, что ускользнувший из его рук шинигами счастлив с любимым. А уж тогда, когда Кадзу был еще жив... –Энма, – Мураки внимательно посмотрел ему в глаза, словно пытаясь не упустить что-то. – Приказ подписали они оба. Я должен был умереть, чтобы остаться с тобой навсегда. Знаешь, я даже разозлиться сейчас не могу... просто все время думаю... Доктор прижал Тсузуки к себе, не окончив фразу. Асато стало почти больно, но он понимал, что Кадзу просто пытается удержаться. Он и сам чувствовал себя довольно мерзко. Было сложно даже подобрать сравнение для этого ощущения. Наверное, так не почувствовал бы себя даже ребенок, у которого взрослые отобрали любимца – чтобы вернуть набитым чучелом. Неполная аналогия, ведь Кадзу жив... но жестокость Энмы и его нежелание представить, что могло бы случиться с ними обоими, поражали. Тсузуки никогда раньше не чувствовал себя настолько преданным. Он ведь верил Повелителю Ада, хоть и не понимал его мотивов до конца. Верил... чтобы дожить до подлого обмана. –Асато, – голос доктора пробился сквозь паутину бессвязных мыслей о том, как вообще можно было так с ними поступить и что делать теперь, – успокойся. Приди в себя. Это уже прошлое, мы все пережили... и все равно никогда не узнаем всей правды. Кто его знает... вдруг Энма просто ошибся? Он ведь отпустил меня и дал мне новое тело, после того, как увидел, что я люблю тебя... возможно, он не знал этого раньше, иначе зачем было проверять? –Чтобы мы так думали, – Тсузуки неожиданно понял, что плачет. Нервное напряжение оказалось выше, чем он мог выдержать. Он не настолько оправился от потрясений, чтобы выдержать сейчас, над этой пропастью... когда вдруг открывается, какие методы использует тот, кто утверждает, что желает тебе добра, несложно утратить почву под ногами. –Прекрати, Асато, – Кадзу осторожно отпустил его и усадил в довольно удобное кресло, после чего присел рядом. – Энма не всеведущ и не настроен против нас. Ты нужен ему живым и нормальным. Зачем ему издеваться над нами специально? Он действительно мог не знать, что я вовсе не держу тебя в плену. Или посчитал, что Тацуми не поддастся эмоциям и оценит все объективно. Ты же понимаешь, что у него не совсем человеческая логика. Он решил, что мне следует умереть, да... но в приказе говорилось лишь об адекватном наказании. –Он планировал сделать тебя шинигами... –Может, и не планировал, – Мураки грустно улыбнулся. Впрочем, уже то, что он способен улыбаться, говорило о многом. Тсузуки медленно перевел дыхания, чувствуя, что приходит в себя. Действительно, слова Кадзу звучали вполне разумно. – Может, я просто слишком отчаянно хотел остаться с тобой. –Ты просто пытаешься меня утешить, – пробормотал Асато, понимая, впрочем, что уже сдает позиции. Как легко было списать все на глобальный заговор, даже то, что и правда могло быть следствием банальной ошибки. Все ошибаются. –Как бы то ни было, я стал шинигами по своей воле, правильно? – новый аргумент тоже был довольно верным. – А кое-какие уроки, возможно, заслужил... В конечном итоге, больше всего от этой комбинации, даже если она была, пострадали не мы с тобой. –Разве? – не удержался от замечания Тсузуки. Ему все-таки было слишком больно, чтобы от этого можно было легко отмахнуться. И Кадзу... как он может так говорить? –Кстати, это еще один аргумент в пользу предположения, что никакого плана не было, – доктор успокаивающе погладил Асато по руке, стирая остаточное напряжение. – Или же, если он был, многое произошло вопреки ему. Энма не мог запланировать твои страдания. Тсузуки снова вздохнул. Звучало более чем логично. Повелитель Ада мог желать зла кому угодно, но не подставлять же напрямую того, кто до сих пор многое для него значил... –Так вот... из-за того, что в процесс влез Граф, намереваясь использовать секретаря, все и вышло именно так. Для начала он довел Сейчиро до ручки, в этом я почти уверен. Потом Тацуми получил приказ, исполнил его, будучи убежден в том, что я промыл тебе мозги... представляю, каким ужасом для него было узнать правду, – продолжил Мураки. – Естественно, он обвинил себя даже в том, что никак не мог предвидеть... «Да, и решил убить себя, напоследок сделав что-нибудь хорошее, потому что был уверен, что мы его не простим...» –Я готов был простить его и так, но теперь... теперь я в принципе не вижу смысла злиться на него... за все, – Кадзу вздохнул. – Если ты согласен со мной... –Он не помнит, как причинил тебе боль, но я понимаю, что он раскаялся, – Асато внимательно посмотрел в серые глаза доктора. – Я думал о том, чтобы помочь ему прийти в норму. Только я не знаю, как именно... –Мы можем взять его к себе, – спокойно предложил Мураки. Тень, которую Тсузуки заметил в его глазах, явно относилась не к этому предложению. – Так мы сможем обеспечить ему присмотр и покой. Даже если он все вспомнит, он все равно будет ощущать, что прощен и принят, и не попытается навредить себе. –Хисока будет против, – Асато возразил машинально. Его мысли занимала почти незаметная тень. Что-то, о чем они не поговорили. Что-то, что заставляло Кадзу чувствовать боль. –Это зависит от того, как с ним это обсуждать, – доктор встал с пола и с видимым удовольствием потянулся. – Я думаю, Хисоку тоже можно убедить... –А самого себя ты в чем сейчас убеждаешь? – выстрел наудачу попал в цель. Мураки дернулся, словно его укололи. – Прости... но я чувствую. Тебя что-то мучает. –Только одно предположение, – взгляд Кадзу словно приковало что-то в стороне. – Что план все-таки был... и согласно плану я должен был спасти тебя раньше. После того, как впервые увидел в кошмаре, что с тобой делают. –Ты не был достаточно силен, чтобы справиться с Итиро без моей энергии, – Тсузуки тоже поднялся с места. – Так что... наверное, никакого плана действительно не было. Хисока распахнул окно, остатки накопившейся на разных поверхностях и незамеченной при уборке пыли взметнулись в воздух. Пылинки играли в солнечных лучах, это невольно заставило мальчика улыбнуться. Ему нравилось то, что он сейчас находился здесь, а не у секретаря. Юноша немного устал от его общества. Правда, радость немного омрачало то, что эмпат сейчас почти не чувствовал своих любимых. Они словно намеренно закрылись от него. Но здесь с ними ведь не могло произойти ничего страшного? Наверное, они обсуждают те документы, которые разбирал Тсузуки, и... что именно они могли бы обнаружить там такого, Куросаки предположить не мог. Мальчик присел на подоконник. Было довольно приятно чувствовать тепло, зная, что в мире живых идет снег. Но Хисока больше всего хотел вернуться домой. Вместе с теми, без кого уже не представлял жизни. Когда они наконец смогут быть все время вместе? Эмпат всегда мечтал о большой любящей семье, и пусть мечты воплотились в жизни довольно причудливым образом, их все же можно было считать сбывшимися. Только одно немного угнетало юношу – то, что к нему проявляли немного чрезмерную заботу. Он хотел сейчас быть вместе с ними, делить боль и беспокойство точно так же, как делил радость... в конце концов, это же его не убьет! Куросаки попытался настроиться на них, понять, чем сейчас заняты их мысли... и почувствовал, что они идут сюда. Хисока невольно улыбнулся. Значит, с ними все в порядке, и они просто хотели разрешить какие-то недоразумения, прежде чем делиться эмоциями. Не так плохо, конечно... но он все равно хотел бы принять участие в обсуждение. Они же семья, зачем эти тайны друг от друга? Дверь открылась, сквозняк радостно разметал до сих пор недоступную ему стопку бумаг, юноша соскочил с подоконника и принялся собирать рассыпавшиеся документы. Вообще-то они выглядели не слишком важными, но Куросаки решил не выбрасывать их, пока не спросит, насколько они нужны. Мальчик успел запомнить, что вот на таких непонятных листках могут быть записаны важные номера телефонов, адреса и названия файлов, которые все время высыпались из памяти Асато. Как-то раз он вот так выбросил ненужный листик, а потом пришлось угробить кучу времени на его поиски... потому что альтернативой было восстановление большой кучи информации с существенно более старой версии или археологические раскопки на компьютере напарника. –Хисока, – Тсузуки присел рядом и помог сгрести листики в одну кучу, – у нас к тебе будет серьезный разговор. –О чем? – юноша чуть не уронил уже собранные сокровища с нечитаемыми пометками. –Это касается Тацуми, – пояснил наблюдавший за ними доктор. –Но я же не отказываюсь его лечить, – эмпат почувствовал себя так, словно только что померкло до сих пор ярко сиявшее солнце. – Хотя он, кажется, чувствует себя намного лучше, – разумеется, чувствовать пациента на расстоянии было почти необходимо, поэтому мальчик время от времени проверял этот хорошо знакомый объект. К своим обязанностям Куросаки относился очень серьезно, понимая, к чему приведет ухудшение состояния секретаря. Правда, юноша все время боялся, что повелитель теней вспомнит свое прошлое и за что-нибудь обозлится на него... хотя он не делал Тацуми никакого зла, но мало ли на что способен сумасшедший? –Физически, – согласился Мураки. Асато одновременно с этим забрал у мальчика остатки бумаг и подвинул стул. Хисока послушно сел, понимая, что разговор, который Тсузуки назвал серьезным, стоя вести сложновато. В спину немного дуло, потом перестало – Асато закрыл окно. Это был фон... подходящий фон для слов доктора. – Но ты же понимаешь, что ни выпустить его из лазарета, ни держать там бесконечно мы не можем. Это не выход. –Я помню, – юноша кивнул. – Два зла одинаковых размеров. –Вообще-то больше, но выбор это не особенно разнообразит, – Казутака грустно улыбнулся. Эмпат поймал его ощущение – доктору до смерти хотелось курить, но прямо сейчас он не считал это уместным. – Хисока, я понимаю, что он тебе неприятен. Куросаки смутился. При Мураки было как-то неловко показывать такие вещи. После того, что с ним сделал секретарь... Мальчик тряхнул головой, прогоняя старое воспоминание. Что было, то было. Доктор сам начал разговор, значит, ему не будет больно, если его продолжить. Иначе они говорили бы совсем по-другому. –Я боюсь, что он вспомнит, – признался эмпат. – Что он снова станет... таким, как в тот день. –Как думаешь, Тацуми тогда был собой или кем-то другим? – странный вопрос, ответ на него найти не так-то легко... пока сознание мечется между «да», «нет» и «не знаю», понимаешь, что это не вопрос, а скорее информацию к размышлению. –В тот день? – нет, Мураки точно не больно об этом говорить. Это хорошо. – Собой, наверное. Только... он сорвался. Отпустил тормоза. Это не сразу видно... –Значит, он еще до того, как пришел в мой дом, перестал контролировать себя? – как-то ненавязчиво разговор переполз на эту тему. Мальчик снова попробовал вытряхнуть из головы воспоминания... потом на плечо легла теплая рука. Асато... сразу стало спокойнее. –Не знаю, я его никогда нормально не чувствовал, – Хисока понимал, что точно ничего сказать не может. – Но мне кажется, что он сорвался после того, как расшифровал мои сны. А потом просто катился под откос. Делая вид, что управляет ситуацией. Сейчас именно так кажется. –Ты думаешь, что он вспомнит именно тот период, и снова сорвется, – Казутака негромко вздохнул и пощупал карман. – А я так не думаю. Лучше подумай о том, каким он был после этого. Как пытался выбраться из той пропасти, в которую упал. Если к Тацуми вернется память, то он вспомнит и свое раскаяние. Я в этом уверен... и опасаюсь именно такого исхода событий. –Потому что он опять попытается себя наказать, – Куросаки снова почувствовал себя уверенно. Опять же... за спиной Тсузуки. Тоже слушает. И не надо при нем говорить, почему секретарь не имеет права демонстративно покончить с собой после возвращения памяти. –Или опять сорвется, но уже в какую-нибудь другую сторону, – Мураки посмотрел на Асато, потом снова опустил взгляд. – Если у него будет повод. Ему нужен кто-то, кто будет рядом и сможет его остановить. –Я не смогу, – эмпат уставился в пол. Он уже не смог... но, с другой стороны, это значит избавление от определенно неприятной обязанности. –Я вообще сомневаюсь, что кто-то сможет уследить за ним в одиночку, – доктор осторожно прикоснулся к его лицу, заставляя поднять взгляд. – А вот мы – сможем. Если он будет рядом с нами, он не сорвется. «А завидовать он не будет? Тому, что мы – вместе, а он – отдельно?» – чуть не закричал мальчик. Потом подумал, что это не продлится долго. Они ведь уже чувствуют повелителя теней... чувствуют не как врага, не как пациента... как четвертого. Это было очень тяжело... Хисока задавил в себе мгновенно возникший импульс детской ревности, но тут же понял, что не справится с этим чувством. Все равно что сражаться с многоголовым речным драконом. Он и к доктору-то совсем недавно перестал ревновать... Тсузуки к доктору, доктора к Тсузуки... очень сложно понять, что душу правильнее разделить на три части. А теперь надо – на четыре? –Тихо, – Мураки явно услышал отголоски бури, бушевавшей сейчас внутри эмпата. Услышал – и подался вперед, прикоснуться более существенно. – Мы ничего не собираемся решать через твою голову. Сейчиро нужно просто вылечить, и втроем мы сделаем это куда эффективнее, чем поодиночке. Особенно если он перестанет быть посторонним для нас человеком... ведь он давно для нас не чужой, правильно? –Нет, – Куросаки покачал головой. Доктор продолжал держать руки на его плечах, поверх ладоней Асато. Потом одной рукой погладил юношу по щеке, а другая скользнула ниже... Казутака мог так дотрагиваться, что даже безобидное с виду прикосновение пробуждало внутри настоящий пожар. В его огне постепенно обугливалась многоголовая гидра зависти. Но порожденные лаской мысли тут же придали твари новых сил. Мальчик почувствовал, что боится пустить в их жизнь секретаря. Не только из-за эгоистичного страха утратить свое место в союзе. Тепло, которое эмпат чувствовал сейчас, гасило ужас перед одиночеством. «Они не предадут меня, – Хисока не мог не верить в это утверждение. – Не прогонят... если я не буду делать глупостей. Но если этот будет рядом... все время... я буду вспоминать то, что он сделал. Я не могу не вспоминать!» –Мне тоже тяжело, – на полтона тише произнес Мураки. Эмпат тут же устыдился. Конечно, в этом вопросе доктор даже не должен ему напоминать... а Куросаки не имеет права указывать ему. Может быть, Казутака хочет проверить себя. А то, что они чувствуют... Сейчиро совсем не обязательно станет одним из них. – Но Тацуми... мы не должны ставить на нем крест из-за ошибки, которую его вынудили совершить. Он ведь доказал, что больше никому не позволит манипулировать собой. –А если мы будем отворачиваться от него, – подхватил с полуслова Тсузуки, – он снова станет уязвимым. И может поддаться – особенно сейчас, когда он не может проверить, правду ему говорят или лгут. –И через него можно будет подобраться к нам. Так что... – доктор картинно-беспомощно развел руками, – есть много причин, по которым мы должны пережить это неудобство. –Им действительно манипулировали? – недоверчиво переспросил мальчик. –В какой-то мере, – ответил Мураки. – Хисока, я понимаю, что все очень сложно, и в конечном итоге он сорвался самостоятельно, но на него сильно давили. И на тебя давили, между прочим... чтобы ты не помешал ему и не переломил ситуацию. Кое-кто принял решение, согласно которому я должен был умереть, чтобы возродиться после смерти... и искупить мои грехи. А кое-кто другой, зная не все, решил использовать для этой цели секретаря. Мы вряд ли узнаем, что ему наговорил Граф. Но наверняка все было организовано так, чтобы одновременно убрать меня и устранить вас с Тацуми от Асато. Только все пошло не так, да еще и я воскрес очень вовремя... Юноша уловил что-то странное. Какую-то не до конца оформленную мысль. Неужели доктор может думать так? И почему это, если одному молодому эмпату сложно простить Сейчиро, это должно значить, что он никогда не простит до конца Казутаку? Куросаки сжал кулаки и решил, что постарается как можно быстрее избавиться от своего комплекса... от страха перед близостью с Мураки. Чтобы любимый человек больше не думал о таких гадостях. И вообще, здесь нет никакой связи, нет и быть не может никакого сравнения! Хотя... наверное, и правда нужно немного спокойнее относиться к повелителю теней. Не только потому, что он как бы и не один виноват. Вообще... Просто прошло слишком мало времени. Да, наверное, нужно просто подождать еще немного. –Я даже не уверен, что мое воскрешение действительно было запланировано, но Граф о нем в любом случае не знал, иначе не затеял бы эту игру, – почти спокойно закончил доктор. – А Тацуми просто пошел на поводу у опасного временного союзника. Будучи при этом уверенным в том, что я чем-то навредил Асато. –Да, – все вполне логично, наверняка именно так дело и обстояло... если абстрагироваться от лишних эмоций. Теперь нужно только повторять себе эту версию день за днем, каждый раз, когда всплывет перед глазами недавнее прошлое... Мальчик поймал ладонь Мураки и осторожно пожал, выражая поддержку. Если они оба хотят избавиться от своего страха, нужно помочь с этим друг другу, а не мешать. Только так у них все получится. –Я думаю, нужно сказать ему, – не совсем уверенно предложил Тсузуки. Хисока невольно обернулся, точнее – запрокинул голову, чтобы посмотреть на него. Взгляд Асато был направлен на доктора. – Не сегодня, наверное, но если он будет знать, что мы готовы его принять, ему будет легче, правильно? –Я думаю, это разумно, – спокойно ответил Мураки. – И в принципе, полагаю, чем раньше он узнает об этом, тем лучше. Тсузуки, ты уверен, что у тебя получится поговорить с ним? Если тебе слишком тяжело, это сделаю я, – мальчик почувствовал, что Казутаке не хочется лично сообщать секретарю радостную новость. Причина была вполне понятна, и именно поэтому доктор был намерен переломить себя. Отчасти ради себя же самого, чтобы не выглядеть слабым в собственных глазах, и этот мотив был понятен эмпату. Юноша и сам не хотел бы показать свою слабость, если этого можно было избежать. Правда, у Мураки была еще одна вполне достойная причина – спокойствие Асато. О том, что доктор к тому же хотел позаботиться и о повелителе теней, думать было слишком больно, и Куросаки не стал проверять эту версию. Поверхностных эмоций, противоречивых и ярких, было вполне достаточно. –Нет, – Тсузуки обошел стул с напарником, теперь его лица не было видно, но Хисока и так чувствовал его настроение – не хуже, чем второго любимого. Асато больше не пробовал закрываться, теперь можно было почувствовать его эмоции, относившиеся к разговору с Тацуми. – Кадзу, это должен сделать я… позволь мне. –Ты хочешь? – Мураки отпустил ладонь мальчика и встал, чтобы оказаться на одном уровне со старшим шинигами. – Никто ничего не должен, Тсузуки. Вопрос в том, хотим ли мы. Ты, я, Хисока… мы не будем делать того, что для нас слишком неприятно. Нас никто ни к чему не принуждает, мы сами принимаем решения… вместе. –Я хочу, – это прозвучало не слишком твердо, но вполне отчетливо. Асато обернулся, как-то потерянно посмотрев на юношу, потом снова поймал взгляд доктора. – Так будет лучше. Мне он поверит. Быстрее, чем кому-то еще. Я так думаю… –Я же тебе ничего не запрещаю, – Мураки положил ладонь на плечо старшего шинигами. – Я не сомневаюсь в тебе, и ты не сомневайся в нас. Мы тебя очень хорошо понимаем. Да, это главная причина… Тсузуки, если так можно сказать, испытывает дискомфорт от страданий секретаря. Сейчиро нужно вылечить, показать ему, как можно не испытывать боли… и тут уже как получится. Главное, что почти невинное орудие чужой воли, практически жертва, не будет казнить себя и мечтать о смерти. И Асато успокоится, перестанет терзаться, сопереживая ему. А то, что для этого нужно немножко потерпеть, не так уж и страшно… Все было бы довольно просто, если бы не еще один небольшой фрагмент фона… то, что Куросаки вынужден был видеть, даже не желая того всем сердцем. Но… разве он сам не думал о секретаре немного... странно? Мальчик переводил взгляд с доктора на Тсузуки и обратно. Здесь, рядом с ними, он не чувствует себя лишним. Они не дают… потому что для них он не помеха. Они заметят, если с ним что-то будет не так. Потому что для них он значит не меньше, чем они для него. И в это даже верить не обязательно, просто так оно и есть. Иначе он просто не был бы им нужен, с самого начала. Хисока решительно поднялся и подошел совсем близко, так, чтобы чувствовать обоих любимых. Полностью. Никаких больше ограничений. И хватит хныкать про себя, бояться того, что Тацуми займет его место... такого не может случиться. Просто не может. Нужно просто чуть-чуть потерпеть, и все будет хорошо... –Ты достаточно с ним намучился, – Казутака говорил очень тихо, почти что мысленно, но само звучание его голоса успокаивало. Доктор обнял юношу свободной рукой, снова стало тепло... жарко, до того хорошо, что все тяжелые мысли куда-то ушли. – Я думаю, он некоторое время обойдется и без твоей помощи. А тебе нужно отдохнуть. –Спасибо, – все более или менее улеглось. По крайней мере, пока Мураки так близко, просто не хочется думать о чем-то другом. О секретаре в первую очередь, и о том, как тот успокаивал после ночных кошмаров одного наивного эмпата, пытаясь приручить и использовать... или просто позаботиться о нем, или и то и другое вместе. Котенок тоже не был железным, как бы сильно он ни пытался изобразить одного из самых стойких членов их компании... в приличном смысле исключительно, ибо в постели Куросаки не ставил каких-то нарочитых рекордов. Сейчас юному эмпату было очень нужно, чтобы кто-нибудь погладил его по голове, согрел и поделился более-менее положительными ощущениями. Все подростки ревнуют, это понятно... ведь хочется быть одним-единственным, исключительным, а вокруг столько других, ничем не хуже, в чем-то даже лучше, и с ними нужно соревноваться за чужое внимание – или притворяться, делать вид, что это внимание тебе до лампочки, когда на самом деле все обстоит строго наоборот. Мураки не так уж давно был молодым, и до определенного возраста – почти нормальным... о сути ревности он знал достаточно, равно как и о том, на что это чувство толкает даже тех, кто искренне старается не поддаваться. Доктору тоже было не так уж легко немного отпустить Асато, позволить общаться с опасным, слабо сознающим собственную силу секретарем. Впрочем, повелитель теней не был безнадежен и чувствовал, когда приближение к грани становилось недопустимым. Эта причина вкупе с некоторыми личными обстоятельствами в какой-то мере позволяла дать добро на их общую авантюру. Общую – потому что малыш тоже был готов к ней, даже больше – именно этого ему и не хватало, чтобы окончательно прийти в себя и отбросить старые страхи. Казутака чувствовал его решимость не хуже, чем свою. Довольно верное поведение, пусть поначалу оно и кажется безрассудным. Нечто вроде заполнения последних белых пятен, которое придаст завершенность безумной картине связей, выстроенных их чувствами друг к другу. Ведь только завершенное можно назвать шедевром – или же разглядеть на нем недочеты, а судить неоконченное произведение искусства – дело неблагодарное. И, разумеется, всегда немного тревожно вносить в рисунок последние штрихи. Они могут все испортить с той же вероятностью, что и довершить. Лучшее – враг хорошего... с другой стороны, кто не рискует, тот никогда ничего не выиграет. Вечером этого дня напряжение вошло примерно в ту стадию, которую можно наблюдать, когда доходит до финальных, вальяжных движений шарика по колесу рулетки. Суетливое кружение, предшествовавшее им, на самом деле мало что значило... все решается в последние, такие медленные и затянутые секунды. Доктор почти слышал нарастающий грохот – нет, в костях все решается быстрее, а в картах – многое зависит от игроков. Единственная игра, с которой можно сравнить их жизнь – именно рулетка. Чаще всего выигрывает владелец этого адского казино. А простые игроки... как повезет. Впрочем, они и не собираются играть против того, кто изначально держит в руке ниточки их судеб. Глупое, неблагодарное занятие. Хотя, конечно, речь не идет о том, чтобы смириться. Повелитель Ада – не христианский господь, и хочет отнюдь не смирения – а того, чтобы его режиссура чужих судеб не оказалась напрасной, в этом Мураки мог ручаться. Вот в этом аспекте как раз и уместны карты. Те, из которых строят развлечения ради домики. Просто не совсем подходящие для этого дела. Из разных колод, каждая со своими особенностями. Три карты удалось приладить так, чтобы они не падали. Теперь нужно добавить четвертую – разорванную и склеенную заново. Добавить так, чтобы она выполняла свои функции лучше новой. Только в одном случае подобное возможно. Если карты сами этого хотят. Если это не карты вовсе, а обыкновенные люди, ставшие богами смерти. Несколько легких толчков – в том числе и в спину, таких сильных, что потом приходится подниматься на ноги, – и дальше все сами. Потому что Повелитель даже не скажет, когда ему надоест игра, когда она закончится... возможно, он будет просто наблюдать. На протяжении отрезка вечности, который проживут его бывшие марионетки. Наблюдать, как далеко они смогут зайти... Казутака знал – его аметистовоглазого ангела такие рассуждения только расстроят. Потому что он все поймет... и будет чувствовать себя преданным тем существом, для которого он – любимая карта. А вот наедине с малышом об этом можно думать. Лучше занять разум абстракцией, чем вспоминать о том, что Асато временно нет рядом. И домой они сейчас идут вдвоем. Ничего, Тсузуки справится... просто пока что он должен действовать один. Потом можно будет помочь, а сейчас им с Тацуми нужно заново наводить мосты. Не думать. Не нужно об этом думать. В конце концов, рядом все-таки есть Хисока, и вообще – вокруг так красиво, хоть и холодно... кажется, что от искусственного снега на витринах холоднее, чем от настоящего. Но холод никогда не заберется в душу, если ее стережет такой ершистый котенок. –Ну что, подумал насчет подарка? – спросил доктор с ласковой улыбкой. Юноша тут же вскинул голову, явно сбрасывая не менее тяжелые мысли. Ничего, малыш, и не с таким справимся. Такие, как мы, все равно спокойно не живут, так не будем еще и сами себе проблемы организовывать. У нас никого, по большому счету, и нет, кроме нас самих. –Нет еще, – эмпат просто напрашивался на то, чтобы обнять его за талию или плечи... с учетом разницы в росте, второе удобнее. – Я только об одном думаю... чтобы мы вместе были. –Хисока, – Мураки чуть сжал пальцы, – даже не сомневайся. Но я все-таки хочу сделать тебе еще один подарок. Хочешь, прямо сейчас посмотрим? – эту «дорогу» доктор выбрал не специально, задних мыслей, за исключением желания немного пройтись, не было, но на пути как нарочно оказалось столько магазинов... –Давайте, – на лице Куросаки расцвела робкая улыбка. Казутака поймал себя на мысли о том, что немного завидует мальчику – все же иногда выгоднее быть таким молодым. А свою собственную молодость Мураки растратил совершенно бездарно. При этом малыш наверняка втайне мечтает вырасти... ничего, прямо сейчас его мысли, по крайней мере, заняты другим. Тем, что каждый из них сможет получить этим же вечером без особых проблем. По крайней мере, доктор надеялся, что проблем из невинного желания малыша не получится. В любом случае, говорить Хисоке, что он слишком торопится, не стоило. Он не просто сбился бы с «песни», но и, чего доброго, откатился бы назад. Снова начал бы бояться. Нет, лучше пусть живет без комплексов, не опасаясь самых родных людей. И верит, что ни он, ни Асато не причинят их общему мальчику никакого вреда. Потому что, строго говоря, так оно и есть. Потому что для Мураки эмпат уже свой, так что его нужно защищать. И не только... И вообще – когда малыш счастлив, все плохое как-то само собой отходит на задний план. Это сокровище умеет удивительно тепло улыбаться. Тсузуки чувствовал себя неоднозначно. Во-первых, сам предложил... нет, конечно, Кадзу не подумает ничего лишнего, он и без слов все прекрасно понял, но как-то неловко оттого, что в мысли вообще пришла такая чушь относительно возможной реакции доктора. К счастью, он чувствовал, что Мураки не просто делает ему одолжение. Если бы Асато ощутил, что его Кадзу поступает так только потому, что хочет пойти навстречу странному капризу любимого, старший шинигами тут же первым начал бы сопротивляться. Причинять близким трудности Тсузуки терпеть не мог. Особенно неприятные – шинигами уже усвоил, что есть подарки, которые родному человеку почти ничего не стоят, и делаются именно затем, чтобы порадовать... ну, и порадоваться за него, соответственно. И даже если для того, чтобы сделать такой подарок, нужно немножко напрячься, ничего страшного в том нет. Приятные хлопоты. Общение же с человеком, который тебя убил, к приятным маленьким трудностям не относится. Асато помнил, как трудно было успокоить поначалу Хисоку... нет, конечно, с доктором в этом смысле не настолько сложно, но... он тоже живой человек, и ему неприятно вспоминать о том, как было больно, страшно... Шинигами впился ногтями в тыльные стороны ладоней, короткая боль отрезвила. Сейчиро пока что спал, и это позволяло нежеланным мыслям гулять по сознанию бесконтрольно. Тсузуки сам чуть не провалился в прошлое – нет, не в тот день, когда Тацуми отобрал у него доктора, а глубже... когда над головой закрывалась крышка гроба. Наверное, он и правда – образец всепрощения, до которого Кирисито далековато... как шутит Кадзу. Ведь того человека он после спасения оправдывал, как глупо это ни смотрелось. Потом, с помощью доктора, забыл о нем... и вот оно, возвращается в неподходящий момент. Потому что для Мураки секретарь – все равно что для Асато – Хига Итиро... и пусть Сейчиро вполне можно оправдать, нельзя забывать, что Кадзу вообще не склонен прощать без нужды. Для него отсутствие мести – это уже прощение. А так, чтобы еще и вылечить, и потом взять домой, и даже полюбить... Конечно, повелитель теней готов был отдать за это прощение жизнь. Вполне весомый аргумент. Сейчас Тацуми беспомощен... и чувствует что-то к Тсузуки, чувствует снова. Если не к ним обоим... а что, вполне возможно. Сейчиро вручил свою жизнь им обоим. Они имели право решать, что с ним теперь делать. И как устроить его существование наилучшим образом. Может, он в принципе заслужил... Кадзу тоже мог об этом думать. Все-таки доктор изменился в главном. Он научился сострадать... хотя бы выборочно. Во-вторых, Асато не знал, как отреагирует на предложение секретарь. И как вообще его приглашать... Старший шинигами побаивался, что повелитель теней может отказать. Именно потому, что ему явно хочется... Сочтет себя достаточно сильным, допустим. Тсузуки на его месте точно не хотелось бы напрягать других людей. Ну, ничего, все-таки долг жизни – аргумент весомый, если считать, что он есть. Асато поднял голову, взглянул на спящего Тацуми и снова принялся рассматривать узор на полу. Время тянулось невыносимо медленно. С одной стороны, хотелось, чтобы Сейчиро проснулся, тогда можно было бы с ним спокойно поговорить. С другой, было страшно – и сейчас-то слова не особенно хорошо подбирались. Может, и не стоило прямо этим вечером вызываться на дежурство... правда, кому еще этим заниматься? С другой стороны, ждать дольше было бессмысленно и опасно. Тацуми уже начал выздоравливать в нормальном для шинигами темпе, и имел порядочные шансы скоро все вспомнить, совершенно не ко времени и без присмотра. Даже лишний день мог теперь значить слишком много. Хотя, конечно, разум восстанавливается дольше, чем тело. Секретарь спал глубоким сном, когда Мураки зашел в палату, чтобы проверить его состояние, и за прошедшее с ухода доктора время ничего не изменилось. Тсузуки вздохнул и попробовал вспомнить, как вел себя Кадзу с пациентом. Вроде все прошло нормально... с другой стороны, он ведь никогда не видел, как любимый действует, когда повелитель теней бодрствует. Мураки еще спросил Асато, уверен ли он насчет того, что хочет остаться... вот прямо сейчас аметистовоглазый шинигами в этом точно уверен не был. Мысли снова забегали по кругу. Тсузуки поднял правую руку, посмотрел на часы, поднес их к уху, проверить, не остановились ли, и снова вздохнул. Часы шли исправно, просто так медленно, словно циферблат кто-то намазал клеем. Ютака сегодня уже второй раз удивлял сам себя. В первую очередь тем, что проспал чуть ли не весь рабочий день. Правда, после бессонной ночи такой подвиг был вполне нормальным, к счастью, никто его не заметил, иначе на личном деле Ватари появилось бы еще одно пятно. Проснувшись, ученый обнаружил, что вокруг все нормально, небо на землю не рухнуло, напарник скандала не устроил, рабочий день практически закончился... и домой идти совершенно не хочется. Ютака покормил своего питомца, проверил состояние одного вялотекущего эксперимента и понял, что отсюда все-таки уйдет. Туда, где провел позапрошлую ночь. Мысль об этом хоть и изумляла немного, но по здравом размышлении казалась вполне нормальной. В конце концов, почему это нельзя снова прийти к человеку, который уже успел стать ему небезразличным и явно не будет против гостя? Да и, строго говоря, почему Ватари должен стыдиться того, что у него может наконец сложиться личная жизнь? Впрочем, применительно к Ории это грубое словосочетание звучало не слишком красиво. Он был чем-то большим, чем просто приятный в общении мужчина, возможный партнер... скорее произведение искусства, а не человек. В хорошем смысле слова... Мибу вовсе не был холодным или отстраненным, наоборот, с его стороны Ютака чувствовал и тепло, и внимание, и даже интерес – на той грани, с которой начинается любовь. Но при всем этом за внешним спокойствием прятались боль и печаль. Вот почему друг Мураки и казался ученому... слишком прекрасным, сложным и грустным для того, чтобы считаться живым. Ватари не мог подобрать слова, способные описать это не образно. А метафорически... икебаны прекрасны, но состоят не из живых цветов. И сломанные ветви, постоявшие в вазе, уже не приживить обратно. Если не применить магию... к сожалению, шинигами не были способны на такое, – Ютака, в частности, точно. Он просто не знал, как подступиться к Ории. Что сделать, чтобы приятная беседа, затянувшаяся за полночь, не закончилась опять фразой «Покажите гостю его комнату»... Ватари не боялся собственно близости, ему казалось, что через этот этап следует пройти поскорее. Может быть, тогда хоть что-то изменится. Хотя бы в отношениях между ними... или в душе Мибу. Ория так усиленно делал вид, что не хоронит себя после смерти доктора, что скрываемое становилось предельно явным. По крайней мере, для того, кто сидел напротив него позапрошлым вечером и поддерживал непринужденную беседу. Если Ютаке это не почудилось, конечно. Он вполне мог понять что-то не так, с его-то маленьким опытом общения... Ватари не боялся обжечься. Скорее, хотел наконец-то ощутить, что это такое – тепло чужой любви. После того, что так и не состоялось между ним и Тацуми, это желание иногда обретало силу навязчивой идеи... неудивительно, что напарник все заметил. В чем-то Мураки был гением, но одновременно проявлял изумительный недосмотр. Сейчас, направляясь к Мибу, Ютака думал, что глубоко уважает и ценит своего напарника, понимает, насколько ему тяжело... только вряд ли сможет простить ему то, как Казутака обошелся с Орией. Впрочем, наверное, это было своего рода нормой для Мураки. При жизни он всегда так обращался с людьми... Не то чтобы Ватари был в этом уверен, разговора с Мибу на эту тему он не заводил, но чисто интуитивно чувствовал, что не ошибается. Ученый просто не знал, как можно охарактеризовать такое поведение. Эгоизм? Нежелание иметь дело с чем-то относящимся к прошлому? Наверное, доктор не первый раз отсекал вот так кусочки своей жизни вместе со всем, что к ним было пришито, включая живых людей, с которыми успел завязать отношения. Точнее... которые считали, что между ними и прекрасным ледяным доктором что-то есть. Он притягивал многих своим светом, но далеко не все из них становились важны для него. Возможно, доктор и правда не так давно научился любить, а до того любую привязанность со стороны воспринимал как лишнюю нагрузку... как цепи, которые не так сильно мешают, если их не надевать. Если не принимать чужие правила игры. Может быть, Мибу всего лишь привык держать дистанцию, вот и продолжает в том же духе. Продолжает играть по правилам, установленным другим человеком. И нужно лишь показать, что с новым знакомым можно зайти дальше... что Ютака совсем не против сближения. Вот только как это сделать? Ватари тихонько вздохнул, увидев, что уже подошел к ресторану, но так ничего и не придумал – хотя специально появился подальше, чтобы успеть поразмыслить на дороге. Пока имелось лишь два альтернативных варианта поведения, равно сложных и невыгодных – как-то попытаться сократить дистанцию самостоятельно или тщательно следить за Орией, чтобы не пропустить такую попытку с его стороны. У Ютаки было не так много опыта в вопросе межличностных отношений, а относиться к ним как к еще одной области, где допустимы эксперименты, ученый не мог. Мибу – не лабораторная мышь, на которой можно ставить опыты. Он человек, причем любимый... и раненый прежним возлюбленным. Любовь не поддается ни измерению, ни логике, ни разуму... просто смотришь в ореховые глаза человека, похожего на живое чудо, и чувствуешь. Что хочется делать это вечно. И вечно слушать его голос, о чем бы он ни говорил. И понимаешь, что пока просто не можешь действовать. Только ждать, хотя ожидание становится невыносимым... хотя сознаешь, что просто теряешь время, которое мог бы потратить с большей пользой. Нет, не так... ему нравится даже просто быть рядом с Орией, но время скоро станет их врагом. Ватари так и останется неизменным, вечно застывшим в янтаре своей молодости, а Мибу скоро стукнет сорок... совсем скоро. Сейчас они шли коридору, ведущему в ту часть здания, где обитал его хозяин. Тонкий луч света вырвался из приоткрытой двери и неудачно упал на волосы Ории. На секунду Ютаке показалось, что он видит настоящую седину – а почему нет, собственно, после стольких-то лет общения с Мураки? – и сердце ученого пропустило удар. Наверное, он уже безнадежно опоздал... но это не значит, что пора опускать руки. Хисока и правда не боялся абсолютно ничего. Наоборот, скорее предвкушал... последняя ночь расставила все по своим местам, и теперь мальчик жаждал снова испытать нечто подобное. Но уже не за счет кого-то другого, а самостоятельно. Это стало своего рода навязчивой идеей, словно кто-то зафиксировал рычажки в голове на одном положении... и, наверное, доктор правильно поступил, когда волевым решением чуть замедлил ход событий. Юноша почувствовал, что они не спешат сейчас домой именно потому, что так хочет Мураки. Поэтому тот и выбрал такую причину для задержки – нельзя же обидеться на то, что тебе хотят подарить что-то. Наоборот, волей-неволей переключишься и начнешь думать о подарке, ведь нельзя же упускать возможность... а ночь никуда не денется. Обещание уже дано. Ненавязчивость Мураки нельзя было не оценить. Он не говорил прямо, даже не думал так четко, чтобы это можно было прочесть – просто позволял самостоятельно подойти к мысли. И вот сейчас, рассматривая корешки книг, Куросаки думал, что на прямой намек точно обиделся бы... но доля правды в том, что надо бы вспомнить о существовании педали тормоза, есть. У любой зависимости найдутся негативные стороны. Сейчас на это могло намекнуть почти любое название книги... Да, приятно, когда волна тащит тебя от берега. Хочется отдаться ей, раствориться... забываешь о том, что спустя какое-то время даже сильный пловец не сможет вернуться. Точно так же забывается и свойство, присущее желаниям – хочется все больше и больше, несмотря на существование ограничений. Нет, даже не законов или норм морали, а физических рамок. Выше головы все-таки не прыгнешь, правильно? Мальчик поднял голову и перевел взгляд с полки на доктора. Мураки спокойно стоял рядом, со стороны казалось, что он тоже изучает книги, но вблизи было заметно, что его мысли простираются несколько дальше. Особенно эмпату, который никак не мог их прочесть – только общий настрой. В нем ничего страшного не наблюдалось – разве что совсем легкое беспокойство. Нейтрально окрашенное. Понятное, о ком бы ни думал сейчас Казутака. Улыбнувшись доктору, Хисока двинулся дальше вдоль полок. Он не искал ничего конкретного, хотя у Куросаки, как у многих книголюбов, был свой список книг, которые очень хотелось бы увидеть в своем шкафу. Возможно, сегодня он уменьшится на одну позицию... благодаря заботливому и любимому человеку. Именно любимому... вот сейчас он рядом, и так тепло, что не чувствуется даже сквозняка из дверей, которыми все время хлопают входящие и выходящие покупатели. Конечно, вряд ли Мураки рискнет сейчас прикоснуться к своему спутнику, разве что совершенно невинно... но это совсем не важно. Главное, что он есть, а вот до недавнего времени связанный с ним страх полностью исчез. И правда – сколько можно зацикливаться на прошлом? Люди меняются, а хранить память о том, каким был каждый из них в разные периоды жизни – все равно что устроить дома частный морг, да еще и без холодильника. Наконец юноша определился с выбором и. сняв книгу с полки, оглянулся на доктора. Тот подошел и кратко оценил выбор – всего-то пара слов, от которых в памяти осталась лишь интонация да одобрительный смысл, а сердце Хисоки уже сладко екнуло. Куросаки захотелось обнять этого потрясающего шинигами и не отпускать, но он только ненадолго прислонился к теплому белому плащу. Совсем невинно... а если кто-то хочет делать выводы, пусть считает их родственниками. Расплатившись, они вышли на улицу. Несколько минут мальчик честно пытался сосредоточиться на книге, но скоро уже она ушла на второй план. Эмпата снова начало охватывать возбуждение – уже не болезненное и не окрашенное зависимостью, а более мягкое, и это было, наверное, правильно... он полностью осознавал, на что идет и почему ему хочется именно этого. Теплая рука легла на плечо – даже сквозь зимнюю одежду мальчик чувствовал сущность жеста. Ты – один из нас, хотя не принадлежишь никому, ты свободен и все же волен быть частью целого. Если тебе холодно, тебя согреют, если страшно, успокоят, если хочешь любви – получишь ровно столько, сколько захочешь, и так, как захочешь, позаботятся и о том, чтобы тебе никто не навредил, особенно ты сам... но независимость и свободу выбора у тебя никто не отнимает. Неожиданно пошел снег. Он провожал Хисоку и Мураки до дома. Это было даже приятно, только пришлось прикрыть пакет, чтобы книга не вымокла. Впрочем, о ней юноша забыл, едва вытащив томик из пакета и оставив подсыхать. Пара снежинок все же успела упасть на обрез, но большого вреда не нанесла. Куросаки кинулся в прихожую, где доктор немного замешкался, вытряхивая свой теплый плащ. Эмпат прислонился к дверному косяку, наблюдая за любимым, и невольно замечтался. Он не сразу понял, что сильные, чуть влажные руки касаются его на самом деле, не в фантазии. Довольно осторожное объятие – перед тем, как помыть руки и снять лишнюю одежду. Но как напоминание о том, что фантазировать не нужно, оно сработало. Мальчик отправился к своему шкафу, куда повесил то, что считал рабочей формой одежды. Только брюки оставил сохнуть, потому что штанины все-таки немного намокли. Хисока почувствовал на спине взгляд и обернулся. Мураки стоял в дверях и смотрел на него. Не оценивающе, а скорее с гордостью или радостью. Куросаки не ощутил ни малейшего смущения – наоборот, подошел к доктору и наконец-то прижался к нему по-настоящему, прильнул всем телом, кожей ощущая единение. –Ты меня просто провоцируешь, – Мураки улыбнулся и обнял мальчика, словно поймал своими сильными руками... да, они могли быть и жесткими, и холодными, и даже жестокими, но все это осталось в прошлом. Теперь эта сила защищала, а не причиняла боль. Доктор с легкостью приподнял хрупкое, навсегда мальчишечье тело. Хисока невольно зажмурился – это было приятно, но захватывало дух. Казутака нес его до спальни, так легко, словно юноша весил не больше котенка, но в этом не было ничего унизительного. Закрыв глаза, Куросаки невольно придал ситуации большую пикантность. Было невероятно приятно чувствовать, как осторожно Мураки раздевает его, как прикасается... ласкает. Они сейчас были связаны так прочно, что не требовалось ни слов, ни даже четких мыслей. Доктор просто угадывал желания своего юного любовника. Хотя, возможно, чуть затягивал... «Как будто он не уверен, что я хочу, – мальчик еще не обиделся, скорее изумился. – Все же хорошо... так правильно... Зачем бояться?» Эмпат действительно ощутил нечто похожее на страх. За него, а не за кого-то еще. Мыслями Мураки был здесь и только здесь... и, похоже, думал о Хисоке даже больше, чем следовало бы. Куросаки по-кошачьи потянулся, надеясь, что это позволит доктору выбросить из головы все лишнее. Он же здесь, весь во власти Казутаки... и хочет только одного. А значит, все будет хорошо. С ними... потому что здесь больше никого нет. Это было похоже и не похоже на их первый раз после того, как доктор стал шинигами... но совсем не будило в памяти более давних воспоминаний. Те были слишком надежно заблокированы. Ласки, которые Мураки дарил ему сейчас, не содержали в себе и намека на грубость или превосходство. Словно Казутака намеренно создавал у него впечатление безопасности, оставлял путь к отступлению... Юноша знал, что обмана здесь нет и близко. Просто они снова вдвоем, без Асато, присутствие которого позволяет отказаться от любых внутренних тормозов, и связь становится чуть слабее, поэтому Мураки старается быть осторожнее. Несмотря на то, что приветствует желание своего маленького любовника. Каждый поцелуй отзывался внутри всплеском огня, и казалось, будто вниз по телу от каждой затронутой точки тянется тяжелая, тягучая и очень горячая капля. Их становилось все больше, они прокладывали себе путь... и наконец Хисока почувствовал, что сейчас просто разорвется... Ну, или кончит, не дожидаясь более серьезной развязки. Мысль о том, что доктор может добиваться этого намеренно, слегка отрезвила эмпата. Он попытался глубже погрузиться в их душевное единение, найти опровержение в эмоциях Мураки. Казутака ведь сам этого хотел, разве нет? Хотел, но до сих пор не мог себе позволить, потому что не собирался напоминать мальчику о плохом... и радовался, когда Хисока наконец сам пожелал оказаться под ним. Очередной поцелуй сбил концентрацию. Прикосновение к чувствительным соскам, такое болезненно-нежное... доктор прекрасно знал, что нужно сделать с Куросаки, чтобы не позволять ему думать лишний раз. Эмпат с трудом удержался на краю и снова попытался наладить связь. Они просто должны сейчас обменяться мыслями. Хисока хотел знать, что мешает просто последовать намеченному сценарию. Неужели Мураки передумал и хочет все отложить? Или... просто уже не хочет его? «Ну как ты мог такое подумать? – прохладная мысль скользнула в сознание. У нее был странный аромат мяты, а не укоризны, и Куросаки невольно застонал от сочетания несказанных слов и нежных, таких реальных касаний. – Я просто не хочу случайно сделать тебе больно...» Ощущение заботы... такое полное, словно кто-то сейчас нес Хисоку над пропастью, нежно и сильно обняв. Ментальная связь больше не обрывалась. Кажется, доктор решил, что так будет проще... ну, или хотя бы лучше. Эмпат был полностью с ним согласен, для него возможность включиться в чужое сознание была кратчайшим путем к эйфории. К тому же, это удовлетворяло потребность в знании. Куросаки просто необходимо было осознавать, что и как с ним собираются сделать... именно сейчас, чтобы окончательно перешагнуть через давние страхи, не дать им внезапной вырасти из подсознания, как горной цепи, способной отсечь от любого счастья. Огонь внутри продолжал гореть, подпитываемый рассчитанными ласками, и ему уже ничего не мешало. Повернув мальчика на бок, спиной к себе, Мураки наконец-то позволил себе зайти ниже пояса. Сильные пальцы погладили внутреннюю сторону бедер, не задевая пока самого главного, потом ладонь все же скользнула туда, где ноги соединялись. Хисока почти взвыл от одного прикосновения – все его тело казалось сейчас таким открытым, таким чувствительным... Чужие и свои мысли кружили в голове под ритм, выбиваемый пульсом – одновременно в висках и в районе члена. Непередаваемое ощущение, вдвойне прекрасное оттого, что желанное... без согласия Куросаки это превратилось бы в нечто даже худшее, чем изнасилование. Мысль тут же смыло очередной волной удовольствия, не осталось даже ряби. Казутака проник в него кончиком пальца, и юноша понял, почему пахло мятой... это была вовсе не галлюцинация, просто он не заметил, когда доктор достал смазку. Не ту, что обычно... эта, похоже, немного притупляла ощущения. А может, Хисока уже просто настолько расслабился, что второй палец внутри вызывал не дискомфорт, а жгучее желание большего. Мальчик услышал чьи-то бессвязные просьбы, звук собственного голоса показался совсем незнакомым... а потом Куросаки негромко вскрикнул, когда на его просьбу вполне вещественно откликнулись. При всей осторожности и тщательной подготовке Мураки все же был немного... великоват. Чуть-чуть не по размеру. И доктор это знал, поэтому дал Хисоке время привыкнуть, прежде чем двинулся чуть дальше. Не на всю длину... ровно настолько, насколько можно было выдержать. Достаточно, чтобы дотянуться до чувствительной точки в глубине. Немного опавший член юноши снова начал оживать, отзываясь на аккуратные толчки в глубине и бесцеремонно-ласковое движение пальцев – вверх по стволу, вдоль уздечки, подушечкой большого пальца к головке... отдельные прикосновения сливались в один захватывающий ритм. Куросаки чуть не потерял сознание от оргазма – мальчика словно прошило насквозь разрядом молнии, он почти не почувствовал, как Мураки покинул его тело. Да... это было слишком много, доктор не зря боялся... Хисока повернулся на живот, чувствуя, как постепенно проходит ноющая боль внутри. Она не мешала в целом хорошему ощущению, просто присутствовала как факт. Вместе с легким разочарованием. Ладонь Мураки нежно прошлась по его спине, вдоль позвоночника... стало приятнее. Казутака заботился о нем. Старался сделать все как можно осторожнее... И, в конце концов, разве все получилось не так, как эмпату хотелось? Можно было бы огорчаться и злиться, если бы он пошел на это ради одного из неприемлемых мотивов. А так... просто было такое желание. И проверка в принципе удалась. Главное, что больше нечего бояться, совсем нечего – теперь Хисока точнее знает, на что может рассчитывать, и знает, что ему не причинят никакого вреда. Его просто любят и желают... и не нужно волноваться, что его фантазию кто-то проигнорирует или извратит. Может, со временем и Асато станет легче. Когда связь между ними станет глубже, и он поймет наконец, что его маленький напарник, друг и любовник – не хрупкая стеклянная ваза, а человек, который иногда хочет по-разному. Но если это и случится, то только потому, что Мураки помог ему понять это. Кажется, не так давно он прочел что-то о приливах. О том, как луна воздействует на воду в океанах... и на кровь людей, ведь кровь – это тоже жидкость. Как в полнолуние у людей появляются и обостряются странные желания. Книга была не научно-популярной, а художественной, но идея о том, что без луны люди были бы нормальнее, но такими же застывшими, как океан без приливов и отливов, запала в душу мальчику. Доктор стал их луной... он разбудил в них что-то совершенно новое, и за это нужно было благодарить, а не ненавидеть. Просто это естественная реакция – ненавидеть, когда тебя изменяют, не зная еще, каким станет конечный результат. Легкое прикосновение губами между лопаток. Не призыв к повторению, Мураки явно и сам не хочет ничего, только помочь... Куросаки поднялся на четвереньки, стараясь двигаться осторожнее, но почти не ощутил дискомфорта. Впрочем, мальчика тут же подхватили на руки, и он увидел немного встревоженное лицо доктора. –Все нормально, – прошептал Хисока. Если Казутака нуждается в подтверждении на словах, так тому и быть. Конечно, сложно передать то, что он сейчас чувствует, простым человеческим языком... ведь даже если получится сказать, что настолько сильные эмоции от занятия любовью, а не участия в качестве третьего, он получает впервые, это все равно покажет далеко не все нюансы. Мураки нежно поцеловал его. Конечно, чтобы доктор и не понял... ведь все, как ни крути, именно нормально. Просто нормы изменились. Кажется, в какой-то момент Тсузуки просто задремал в кресле. Точнее, соскользнул в полусон, полуявь... он видел, словно в перевернутый бинокль, чем занимаются его любимые, хотя они и старались от него отгородиться. Конечно, ему и так тяжело... но мысль о том, что у них все хорошо и больше нет никаких недопониманий, ничего плохого сделать не могла. Асато никогда не умел завидовать, предпочитая радоваться за других. Чей-то тихий стон разбил хрупкое, как елочный шарик, оцепенение. Тсузуки вздрогнул и вернулся в реальность. Заставил себя подняться, не обращая внимания, что все тело затекло, и подошел к кровати. Взгляд секретаря, на который Асато наткнулся еще у порога, был исполнен благодарности. Тацуми словно бы не верил, что к нему действительно снова пришли, будто обещания было недостаточно. Сейчиро, похоже, хотел пить. Во всяком случае, когда Тсузуки начал наливать воду, в глазах повелителя теней появилось еще большее облегчение. Старший шинигами, стараясь не волноваться из-за неизбежных прикосновений, помог ему напиться и невольно задержался, полуобнимая его даже после того, как стакан занял свое место на тумбочке. Только потом очень осторожно уложил снова. По вполне понятным причинам Асато чувствовал себя немного взвинченным, когда дотрагивался до Тацуми. Особенно в свете тех заявлений, которые сделал Кадзу. –Я так рад, что ты пришел, – наконец произнес секретарь. Пока их тела соприкасались, в словах отсутствовала всякая необходимость. Да, в правоте доктора сложно сомневаться – что-то между ними есть. Какое-то напряжение... которое мешало и ненавидеть, и даже просто относиться равнодушно. И что-то еще, не дающее пробудиться тревоге. Хотя, казалось бы, повод подергаться в наличии имелся... Интересно, что будет, если дать этому чувству немного свободы? –Ты очень зря волнуешься, – странно, но Тсузуки и правда чувствовал это беспокойство. – Тебя никто не обманывает и не собирается, правда... –Все равно, – Сейчиро чуть слышно вздохнул, – спасибо тебе. Асато хотел было отмахнуться дежурным «всегда пожалуйста», но почувствовал, что язык прилип к небу. Нужно было говорить и дальше, рассказать о том, какое насчет Тацуми приняли решение, только вот слов не находилось. –Ты побудешь со мной еще немного? – чувствовалось, что повелителю теней стоило большого усилия задать этот вопрос. Ну, по крайней мере, на этот вопрос Тсузуки знал ответ. –Я посижу с тобой до утра, – Асато не мог сказать, хочет он сделать это или нет, но все-таки дотронулся до волос секретаря, обычно так аккуратно причесанных, и убрал их с лица. Теперь Сейчиро стал больше похоже на себя, и меньше – на испуганного виноватого молодого человека. – Тацуми... ты совсем плохо видишь без очков? –Средне, – он прикрыл глаза, потом снова посмотрел на Тсузуки. – Все немного... расплывается. –Я обязательно принесу тебе очки, – пообещал Асато, а потом подумал, что уничтоженная пара могла быть единственной. Эта мысль наверняка приходила в голову не только ему... Но у всех головы заняты чем угодно, только не такими мелочами. Сейчиро неуверенно улыбнулся в знак благодарности, но тут же на его лицо набежала тень. –Что-то не так? – Тсузуки подумал, что было глупо оставлять его на дежурстве в одиночку. Конечно, все были уверены, что с секретарем уже ничего случиться не может, но вдруг внезапно произойдет какое-нибудь осложнение? – Послушай... если тебе плохо, я позвоню Кадзу... –Ты говоришь о докторе, правильно? – тень оставалась на месте, Тацуми говорил очень медленно, будто с трудом подбирал слова. – О Мураки? –Да, – Асато все еще чувствовал себя беспомощным. Он просто не понимал, что происходит. Зачем Сейчиро спрашивает об этом? –Ты... любишь его, – это было уже не вопрос. Просто утверждение. Тихое, но четкое. – Вы... вместе. Я прав? Тсузуки мог только кивнуть. Он попытался взять Тацуми за руку, чтобы успокоить, но повелитель теней отодвинулся. –Кажется, я все понял, – это было сказано уже почти неразборчиво. Асато ощутил волну холода, затопившую сердце. Неужели Сейчиро вспоминает? И все их усилия – насмарку? – Нет... не сходится... –Тацуми, – старший шинигами все-таки поймал ладонь секретаря, – успокойся, тебя вредно волноваться. Неужели ты нам не веришь? –Я не знаю, чему верить, – порыв прошел так же быстро, как и накатил. Повелитель теней бессильно откинулся на подушки. – Я боюсь, Тсузуки. Я не помню, что я сделал... что-то плохое... –Ты никогда не вспомнишь, если будешь бояться, – Асато потянулся к своим любимым, пытаясь зачерпнуть немного силы. Стойкости, если точнее. Выдержки... в общем, того, чего так ему сейчас недоставало. – И если будешь думать о самом плохом. Клянусь тебе, Тацуми, ты... ты был настоящим героем. Сколько я должен повторять, что мы благодарны тебе? Мы с Кадзу даже хотим, чтобы ты пожил у нас, пока не вспомнишь все! – последний аргумент не должен был выглядеть всего лишь аргументом, но Тсузуки просто не знал, как сказать иначе. – Почему ты все время сомневаешься? – а это было уже неправдой... но смотря с какой стороны глядеть. – Знаешь, ты как-то раз спас мне жизнь, а потом пришел спрашивать, не было ли у меня других планов! –Правда? – снова неуверенная улыбка, но на сей раз более стойкая. Похоже, кризис миновал. –Да, – Асато не собирался рассказывать все подробности дела в Киото, но в выхолощенном виде история подходила для того, чтобы переубедить Сейчиро. Тсузуки мысленно поблагодарил Кадзу и Хисоку за помощь – точнее, за то, что они просто отозвались. Этого хватило. – Обычно ты очень уверен в себе, но в тот раз, когда дело касалось меня, хотел удостовериться... Мы очень долго говорили, пока ты не убедился, что я не обижен на твою помощь. –Ясно, – Асато показалось, что он слышит какую-то мысль. Не четко, как услышал бы Куросаки, а совсем невнятно. Похоже, им все-таки удалось немного переставить кирпичики в голове секретаря. Если он не станет копать глубже, то вполне может выстроить для себя новую версию событий... и нужно будет только подтвердить ее. –Ты можешь доверять мне, Тацуми, – мягко произнес Тсузуки. В конце концов... если Сейчиро не помнит о том зле, которое совершил из-за чужого давления, то можно считать, что оступился совершенно другой человек. Люди меняются, и очень серьезно. – Раньше ты всегда доверял мне... –Прости, – повелитель теней уставился в потолок. – Надеюсь, что ты все-таки на меня не обиделся... –И тогда, и сейчас, – Асато беспомощно улыбнулся. – Обычно, когда ты помогаешь... когда исправляешь чужую ошибку, то бываешь прав. Даже если с первого взгляда этого не видно. –Наверное, поэтому я так боюсь своих ошибок, – задумчиво проговорил секретарь. – Они могут слишком дорого обойтись всем, кого коснутся последствия... Тсузуки не смог найти подходящий ответ. Может, Тацуми действительно каждую секунду боялся ошибиться, и его ореол непогрешимости был всего лишь фикцией с самого начала? Поэтому ему и не хотелось так исправлять оплошности, которые он, как и любой человек, иногда допускал? Поэтому полвека ждал, прежде чем признать, что сожалеет о своем поступке? Если все так... тогда тем более понятно, почему Сейчиро так сломало то, что он сделал с невиновным человеком, пусть даже и по приказу свыше. Этот огрех была слишком однозначным и очевидным, чтобы замазать его словами о наилучших намерениях. А приказ... повелитель теней вполне мог считать, что выбил его сам, предоставив недостоверные сведения. Вполне нормально для Тацуми – решить, что начальство тоже зависит от него. Что-то в этом роде он иногда говорил, если память не лжет... Только бы он сейчас не истолковал молчание Асато как подтверждение того, что действительно ошибся, и это многим аукнулось! Тсузуки отчаянно не хотелось все испортить, и сейчас он больше ни о чем не мог думать. –Глупости, Тацуми, – только бы не наговорить лишнего, это тоже никуда не годится. – Все люди иногда дают маху, от этого никто не застрахован. Ошибки нужно исправлять, а не бояться их. Разве не так? –Мне очень хочется тебе поверить, – Сейчиро выпростал руку и начал нервно тереть виски. – Все так по-доброму ко мне относятся, Ватари тоже вот предложил пожить у него на первых порах... только мне постоянно кажется, что меня пытаются держать под присмотром. Словно я могу натворить что-то ужасное... если уже не натворил! Он отчаянно посмотрел на Асато, в синих глазах отражалось неподдельное страдание. Тсузуки захотелось обнять секретаря, прижать к себе и лгать так убедительно, как никогда в жизни не получалось, лишь бы он никогда не вспомнил о том, как поступил с Мураки. Строго говоря, повелитель теней тогда был совершенно другим, он не заслужил того, чтобы мучиться из-за этого поступка сейчас... он уже отбыл свое наказание, искупил вину, все, кому он причинил боль, простили это... особенно Мураки. И не нужно об этом думать, а то ничего не получится. –Тацуми, мы беспокоимся о тебе, – Асато позволил себе снова дотронуться до повелителя теней. Осторожно отнял напряженные ладони от лица, заставив опустить руки на одеяло. Придвинулся ближе и мягко погладил секретаря по плечам. Тсузуки действовал так, как если бы успокаивал Хисоку после какого-нибудь потрясения. Привычная схема поведения, с небольшими вариациями. – Только о тебе. Шинигами не так часто получают настолько серьезные раны. Обычно мы очень быстро поправляемся, а ты... –Словно не хотел выздоравливать? – тревожность все еще плескалась в глазах Сейчиро. – Ватари так выразился... вот я и думаю, почему. –Будда милосердный, да это же просто выражение такое, – Асато почувствовал, что проигрывает. Его неискренность, оговорки Ютаки... все может ненамеренно убедить Тацуми в том, что ему есть что вспоминать. – Тебя слишком серьезно ранило, все боялись, что ты не поправишься... –Тогда почему я с самого начала думаю о том, что мне не стоило этого делать? – по стенам вновь заплясали тени, неистово, словно одурманенные наркотиком подростки, дергающиеся под вульгарную музыку. – Прости... Тсузуки, я не знаю, что на меня находит, – Сейчиро наклонился к нему, будто просил защиты. Пришлось обнять секретаря и держать, пока бешенство теней не прекратилось. – Я боюсь, что наврежу кому-нибудь... –Разве что себе, если будешь так напрягаться, – Асато чувствовал, что секретарь весь горит, но ввиду отсутствия полноценных медицинских знаний не мог сказать, почему. Тот, кто мог бы сказать точно и помочь, уже спит... но, если Тацуми не станет лучше, придется разбудить любимого. – Успокойся, прошу тебя. Симатта, Кадзу бы лучше объяснил... может, ты о чем-то таком думал, когда сражался с этой дрянью? И этот обрывок мысли застрял в твоей голове... – неуклюжие объяснения на тему гипотетических игр подсознания вряд ли могли помочь, но, вопреки опасениям Тсузуки, напряжение понемногу начало уходить из тела Сейчиро. Ободренный неожиданным успехом, старший шинигами продолжил: – Ты ведь мог подумать о чем угодно, даже о том, чего никогда не было... –Наверное, – повелитель теней медленно перевел дыхание. – И вы все не сговорились, а искренне недоумеваете... какой же я идиот. Я должен был сразу понять... Он отстранился от Асато и улегся, постаравшись плотно завернуться в одеяло. Тсузуки приподнялся, чтобы ничто не мешало секретарю это сделать, потом снова сел и пощупал лоб Сейчиро. Теплый, но не горячий. Похоже, повышение температуры и правда было простым следствием нервного напряжения. Плюс расход энергии на управление тенями... –Все в порядке, Тацуми, – тихо сказал Асато. Что ж... похоже, лгать все-таки получается, нужно только на секунду поверить в свою ложь. – Ты не сделал ничего, в чем стоит раскаиваться. Не думай об этом больше, сейчас важнее всего – твое выздоровление. Ты нужен нам. Нужен мне, – по наитию добавил старший шинигами, вспомнив о проклятом предсмертном письме, и понял, что попал в цель. – Будешь спать? Тебе нужно отдыхать как можно больше... –Нет, – Сейчиро прятал глаза, боясь, что все его мысли сейчас можно прочесть, как книжку с крупным шрифтом. Он не знал, как спрятать их, и стоит ли вообще это делать – Тсузуки вроде бы не называли в числе местных телепатов, но этот шинигами мог оказаться достаточно проницательным. – Я постараюсь... но быстро не получится. –Понимаю, – Тсузуки снова погладил его и встал – его ноги Тацуми видел, так что мог сказать точно. – Я ненадолго... только схожу сделаю себе кофе, хорошо? –Конечно, – причина вполне понятная. И нет основания не верить. Все с самого начала говорили правду, а он видел то, чего на самом деле не было... Придумал, что причинил кому-то вред, зацепившись за какую-то случайную мысль... уже ясно, за какую. Сейчиро повернулся на спину и успел заметить, как Тсузуки выходит из палаты. Как же он устал, бедный, даже шатается... и ведь честно собирается сидеть здесь всю ночь. Разве так ведут себя с теми, кто делал что-то плохое? А вот с тем, кто спас твоего самого дорогого человека... все очевидно. Все складывается. Он наверняка позволил себе подумать о том, что в такой ситуации выживет или спасатель, или спасаемые, так что вытаскивать доктора – чистое самоубийство. А потом устыдился этой мысли и бросился в бой, не заботясь о том, как бы уцелеть... потому что все равно не видел смысла в жизни без любимого и не представлял, как сказать Асато о своих чувствах. Асато... Тсузуки не называл своего имени, Тацуми вспомнил его сам... значит, он на верном пути. Сколько же камней сейчас скатилось с сердца? Стало так легко... Слава ками, в данный момент положение не безвыходное. Есть время, можно обо всем подумать и решить, как поступить. В крайнем случае, можно просто честно обо всем рассказать. Если и существовали причины этого не делать, помимо того, что Асато влюблен в Мураки, теперь Сейчиро их не помнит. И он не собирается взваливать тяжесть решения на другого. Все можно решить вдвоем, или даже втроем, почему бы и нет? Найти какой-то компромисс... Если после этого Тсузуки решит отменить свое приглашение, что ж... зато хотя бы тайн не останется. Нет, торопиться не стоит... не станет секрета – и, возможно, Тацуми больше не перепадет ни одного прикосновения, даже дружеского. Сейчиро сомневался, что сможет остаться просто другом Асато. Но, в конце концов, разве так не бывает в жизни? Потревоженная память подбрасывала какие-то случаи, почерпнутые то ли из художественных произведений, то ли из старых дел – рассказы о мужчинах и женщинах, чьи возлюбленные ответили взаимным чувством не им. Не все озлобляются в такой ситуации – некоторые находят в себе силы принять нового избранника, разглядеть в нем те достоинства, за которые ему было отдано предпочтение, и, если не получается отойти в сторону и не мешать, то можно ведь вместо этого помогать... Для этого нужно просто быть сильнее среднестатистического человека, сильнее своей ревности и самолюбия. Если, конечно, упомянутые достоинства действительно существуют... о Мураки это можно было сказать с уверенностью. Прекрасный доктор, так нервно реагировавший на прикосновение... а что, если он уже знает, просто не хотел говорить Тсузуки? Вполне возможно. Тем более есть причина наконец все это прояснить. Может, он так никогда и не вспомнит о себе всего, и придется строить жизнь с нуля. Вариант исключать нельзя. Но нельзя и строить на развалинах, не убедившись, что под ними нет глубоких подвалов со всякой нечистью. Нельзя начинать с неискренности. Если найти верные слова, вполне возможно, что Мураки и Асато пустят его в свою жизнь, позволят быть их самым лучшим и преданнейшим другом... на большее Тацуми рассчитывать не мог, поэтому не позволил себе даже в мечтах забираться выше этой точки. Эти двое слишком сильно любят друг друга. Сейчиро принудил себя оставить эту тему. Достаточно того, что он может надеяться на отсутствие помех со стороны чужой ревности – доктор ведь не выглядит неуверенным в себе и поймет, что никто даже не думает занять его место в сердце Тсузуки. Это же невозможно... Тацуми поудобнее устроился в кровати, больше не чувствуя необходимости отгораживаться от мира. Сейчиро был полностью уверен в своем решении, и эта уверенность позволяла игнорировать слабые сомнения. Да, он не знает всего, но достаточно одного откровенного разговора, и все тотчас же разрешится. А поговорить можно тогда, когда они окажутся под одним кровом. Как гость, он займет самое удачное положение... Здесь для таких бесед все же не место. Тацуми не знал, почему считает так, но подсознательно был уверен в том, что существует некая сила, недоброжелательно настроенная по отношению к нему и Асато. От кого-то ведь его приходилось защищать – и явно не на заданиях, раз это происходило уже после распада их партнерства. И еще этот мальчик, Куросаки... Как он связан с доктором и Тсузуки? Он когда-то чем-то сильно напугал этого подростка... просто не может вспомнить, чем. Это мог быть какой-то рабочий эпизод, конечно... если уж вспомнить о том, чем на такой работе иногда приходится заниматься. Даже самые обтекаемые формулировки все же давали некоторое представление – и, судя по нему, новичка действительно могло бы испугать какое-нибудь необходимое для выполнения задания действие. Задумавшись о том, как бы ненавязчиво расспросить Тсузуки, чтобы выяснить все подробности, Сейчиро прикрыл глаза и не заметил, как отключился. Тяжелый сон поймал усталого и измученного сильными эмоциями шинигами без особого труда. Тацуми уже спал, когда Асато вернулся на свой пост. Тсузуки назвал первый пришедший в голову повод, просто чтобы получить возможность покинуть палату, не испортив с таким трудом достигнутого результата и не пробудив подозрений. Секретарь поверил в его ложь, это было видно невооруженным взглядом. Он сделал все, что следовало, и даже больше... выполнил данное Кадзу обещание... только почему же сейчас так больно? Наверное, оттого, что он и в самом деле поверил на секунду, что Сейчиро ни в чем не виновен, но память безжалостно вернула Асато в реальность. Да, этот человек никогда не вспомнит своих прегрешений, но они были... Мураки простил его. Тацуми был слепым орудием в чужих руках... все, даже его жестокость, было запланировано. Повелитель теней сознательно раскаялся и дорого заплатил... Почему все это кажется пустыми словами? Может, потому, что Тсузуки не может забыть о письме, которое Сейчиро написал, уверенный, что оно будет прочитано после его смерти. Или потому, что он здесь один – наедине с секретарем, а не с теми, кого любит... хотя Тацуми он тоже любит. Несмотря на все, что было, вопреки... конечно, не так, как Кадзу, и не так, как Хисоку... И не может не думать о том, как это будет... как Сейчиро станет одним из них? Асато не сомневался, что у них получится спасти повелителя теней. Мураки был уверен, когда предлагал этот план. И пока что все идет как должно – Тацуми готов принять приглашение, его память спит, он определенно начал придумывать свою историю... Старший шинигами прижался лбом к холодному стеклу. За окном в лунном свете купались цветущие сакуры, казавшиеся засыпанными снегом. Тсузуки ужасно хотелось оказаться в мире живых, перенестись прямо отсюда в уютную спальню и успокоиться в объятиях любимых. Он знал, что это вернет ему уверенность в собственных силах. Снова тянуться к ним отсюда Асато не хотел, опасаясь, что вместо этого раскроется перед Сейчиро. Он ближе и, возможно, еще не спит. А им пока что лучше не соприкасаться... Что ж, придется справляться самому. Он сам вызвался... и хочет довести дело до конца. По-настоящему хочет. Ведь, когда все станет таким, как запланировано, Тсузуки и его любимые больше не будут страдать. Никогда. Ему было и тяжелее, но он выдержал тогда... нужно лишь дотерпеть до утра. И помнить, что именно говорил, когда лгал. Кажется, он сказал, что сделает себе кофе. Значит... значит, нужно вернуться с чашкой. Вот только бы руки поменьше дрожали... Асато затратил слишком много времени на приготовление напитка, который даже не собирался пить, но оказалось, что сделал он это зря. Некому было оценивать качество маскировки. Убедившись, что Тацуми крепко спит, старший шинигами занял кресло и рассеянно отхлебнул из чашки. Получилось не так уж и плохо. А сейчас не стоило засыпать. Тсузуки не сомневался, что во сне обязательно все испортит. Разделит с кем-нибудь свой кошмар, например... Он постарался сесть как можно неудобнее и быстро прикончил кофе. Фальшивая бодрость пришла ненадолго – довольно скоро Асато начало клонить в сон. Он встал и прошелся туда-сюда по коридору. В какой-то момент шинигами показалось, что он видит какую-то тень за поворотом, но она быстро исчезла. Нет, здесь он был один, если не считать Сейчиро. Секретарь же мирно спал на своей койке, обняв подушку. Тсузуки подошел к нему и поправил одеяло. Странно, но рядом с Тацуми было спокойнее – словно его реальное состояние и внешность изгоняли память о том, каким он был раньше. Было проще поверить в правду – в то, что повелитель теней необратимо изменился. Конечно, в кресле куда сложнее заснуть... только здесь все-таки не так страшно. Асато задумался о тени, которую видел. Конечно, лазарет – не замок Графа, чтобы здесь по ночам творилось неизвестно что, но тень вполне мог отбросить кто-то вещественный. Мертвый или никогда не живший. Тень была очень маленькой и размытой... конечно, Тсузуки не рассмотрел ее как следует, но не сказал бы, что ее отбросила птица. Скорее, что-то, передвигавшееся со скоростью человека, только видимого частично... По спине пробежал холодок. Мысль сама по себе была глупой, но если Хакушаку действительно пробовал зайти сюда? Значит, Сейчиро угрожает опасность... Асато потряс головой, отгоняя сон. Нет, теперь он точно не заснет и не отойдет от Тацуми ни на шаг. Конечно, все могло просто померещиться ему, но лучше перестраховаться. *** Хисока проснулся в объятиях доктора и несколько минут не шевелился, чтобы ненароком не разбудить его. Юноша просто наслаждался теплом, любовью, спокойствием... и прокручивал в памяти вчерашние события. Да уж, насыщенный выдался денек, не говоря уж о вечере. Наконец Куросаки осторожно выскользнул из теплых рук, потянулся и, добравшись до края кровати, сел. В доме было тепло, но все-таки чуть холоднее, чем под одеялом. Убедившись, что Мураки все еще спит, мальчик направился в ванную. Там наконец удалось согреться, а также окончательно проснуться. Вытираясь, Хисока еще раз подумал о вчерашнем вечере. Они наконец-то это сделали... До сих пор не верится. Эмпат медленно провел кончиками пальцев по телу, пробуждая пережитые ощущения. Не так страшно, почти не больно... возможно, нужно просто привыкнуть. Он совсем недавно начал учиться жить полной жизнью, постигать сложную науку удовольствия... не стоит сразу переходить к сложным задачам. Только самое необходимое... то есть, то, чего хочется в этот конкретный момент. Пока что над выбором правильного стремления надо думать, потом, скорее всего, решение будет приходить само. Сейчас он совсем ничего не хотел. Чувствовал себя полностью удовлетворенным. Это было приятно, но рано или поздно ощущение уйдет, и снова придется делать выбор. В чем и состоит жизнь... Куросаки вышел из ванной обнаженным – конечно, так он ежился от холода, но одновременно чувствовал себя полностью свободным, а второе было важнее. До сих пор он не решался ходить так, когда оставался дома один с доктором, даже спящим. Наконец юноша все же оделся и двинулся на кухню. Хотелось подкрепиться, да и Мураки наверняка захочет поесть, когда встанет. Было еще рано, опасность опоздать на работу – формально, конечно, ибо их основная работа могла немного подождать, – отсутствовала. Но в принципе поторопиться стоило. Все-таки Асато там один... интересно, поговорил ли он с Тацуми? Мальчик поморщился, вспомнив это имя. Конечно, вчера Хисока согласился с тем, что секретарь искупил свою вину, но неприязнь осталась. Эмпат слишком хорошо помнил те события, за которые Сейчиро сполна заплатил. Он видел достаточно, и сейчас был слишком близок к их участникам, чтобы судить беспристрастно. А еще Куросаки стыдился признаться себе, что отчасти оправдывал жестокость Тацуми – до того, как узнал правду. Простить повелителя теней значило еще раз перевернуть все вверх тормашками, а сознание – это все-таки не банка со специями, чтобы перетряхивать его раз за разом. Тогда Хисока пытался убедить себя, что секретарь прав, потому что ненавидел доктора и был потрясен страданиями Тсузуки, но все равно отвергал его методы. Между осуждением и неприятием есть разница, второе – понятие более субъективное. Можно считать что-то непозволительным для себя и не мешать другим действовать этим способом. А можно, – мальчик разложил готовый завтрак на две тарелки и начал укладывать оставшееся в пластиковый контейнер, – не одобрять что-то в целом. И ненавидеть тех, кто не считает некоторые поступки дурными. Похоже, все-таки речь шла о первом варианте. Вначале уж точно... и, значит, если еще раз поставить себя на место Сейчиро... –Как вкусно пахнет, – голос Мураки заставил мальчика вздрогнуть от неожиданности. – Знаешь, Хисока, ты просто чудо... Теплое дыхание коснулось волос. Доктор ласково поцеловал эмпата в макушку и тут же отпустил его, чтобы взять свою тарелку. Похоже, к мыслям Куросаки любимый не прислушивался. И хорошо, потому что юный шинигами не был готов показать их старшим товарищам. Еще не теперь. Тем более что есть другая, не менее важная тема. –Я просто встал первым, – Хисока поставил на стол вторую тарелку и опустился рядом, готовясь продегустировать свое творение. – Ты чувствуешь Асато? –Нет, мне кажется, он намеренно заслонился от нас, – Мураки слегка помрачнел. – Боюсь, ему сейчас тяжело. Эмпат кивнул, соглашаясь с тем, что для Тсузуки раньше было типично закрываться, чтобы не давать другим воспринять его боль. Но теперь у такого поведения должна быть еще одна причина. И, похоже, она заключается в Тацуми. В том, что он тоже связан с ними... и пока не должен ничего видеть. –Надеюсь, что Асато уговорил его, – Куросаки почти не лицемерил. Внутренне он готов был увидеть секретаря в этих стенах. Возможно, даже за этим столом. –Вряд ли Сейчиро откажет ему, – доктор поправил очки и посмотрел на мальчика. – Сомневаюсь, что те чувства, которые он испытывает к Тсузуки, можно забыть. Сто к одному, что он согласится без раздумий. –Даже спорить не буду, – Хисока занялся завтраком и мыслями о том, как это будет – когда к ним присоединится повелитель теней. Хорошо бы – после праздников, а то вся радость будет испорчена... Все-таки наступление нового года лучше встретить с теми, с кем его действительно хочется провести. Или нет? Может, как раз в праздники проще всего сблизиться и излечить последние душевные раны? Впрочем, все будет зависеть от состояния Тацуми. Юный шинигами не мог с твердостью сказать, когда его здоровье позволит переместиться из палаты в квартиру. Ночь тянулась, словно приставшая к подошве свежая жвачка. Когда за окном наконец посветлело, Асато не сразу понял, что светает. Для начала он сверился с часами, потом пошевелился, медленно встал, прошелся по палате, разминая затекшие конечности, и поправил штору, чтобы солнце не светило в глаза больному. Тени на стенах лежали как-то неестественно, но Сейчиро определенно спал. Возможно, во сне он неосознанно использовал свою силу, и это сказывалось на реальности, хоть и несильно. Тацуми выглядел намного здоровее, чем вчера, на неискушенный взгляд Тсузуки. Возможно, вернув секретарю уверенность в том, что он кому-то нужен, в нем удалось пробудить желание жить. Оно читалось на этом спокойном лице, в каждой его черточке, в изгибе легкой улыбки... Асато почувствовал, как к радости за качественно выполненную работу примешивается неуверенность. Имел ли он право так лгать, пусть даже с благой целью? Что повелитель теней подумает о нем, если вспомнит все? Может, он решит, что Тсузуки не ценит своего возлюбленного – или считает Кадзу менее важным, чем Сейчиро? И, чего доброго, вообразит... Старший шинигами силой оборвал идиотские размышления. Если Тацуми захочет влиться в семью, он примет общие условия, и это произойдет только по общему согласию. Иначе просто нельзя, Кадзу допускает только один вариант сосуществования. Отказаться же от Мураки и Хисоки Асато не смог бы даже под угрозой смерти. «Если ты любишь меня, то никогда больше не причинишь вреда ни им, ни мне, – подумал Тсузуки, выходя в коридор и закрывая за собой дверь. – Но для начала ты должен понять, что нас объединяет и чем ты сам связан с нами. Я знаю, что это сложно...» Асато не был уверен, что спящий не услышит эти слова, но сами по себе они ничего страшного не значили. Если Сейчиро и разберет послание, то наверняка примет его за часть сна или в лучшем случае за привет от подсознания, над которым стоит задуматься. Тсузуки зевнул, не удержавшись, и сел в кресло. Было холодновато – похоже, где-то распахнулось окно, и по коридору гулял сквозняк. Хорошо, что палата закрыта, а то для выздоравливающего это вроде бы не слишком полезно. Спать хотелось зверски, но долг пересиливал... точнее, дело было вовсе не в том, что примерещилось ночью, а в том, что Асато хотелось сдать пост своим любимым. Если сейчас заснуть, они прекрасно поймут, что он всю ночь дежурил, и разбудить даже не попытаются... –Скучно тут, правда? – голос Хисоки прозвучал над самым ухом. Похоже, малыш умудрился подкрасться незаметно, чтобы пугнуть начавшего дремать напарника. Повернув голову, Тсузуки тут же получил теплый поцелуй. Появление эмпата сразу подняло настроение раза в два. Мальчик был в полном порядке и лучился радостью, а это значило одно: всем недоразумениям между ним и Кадзу – конец. – Доброе утро, кстати, я тебе поесть принес, если ты, конечно, не хочешь сначала лечь... –Сначала – завтрак, – подумав, решил Асато, и был вознагражден контейнером с солидной порцией вкуснятины, а также термосом с кофе. Последний, похоже, был приготовлен лично доктором, судя по аромату. При всех своих достоинствах малыш варил кофе не намного лучше, чем сам Тсузуки. – Посплю я, наверное, на совещании... – мысль была разумной. Если шеф опять будет краток на протяжении трех часов, за это время можно сорок снов увидеть. – А Кадзу где? –Уже здесь, – Мураки как раз вышел из-за того поворота, где ночью Асато видел тень. Старший шинигами тут же засомневался, стоит ли об этом рассказывать. Наверное, лучше сказать, в худшем случае можно вместе посмеяться над глюком... – О чем задумался? Надеюсь, Тацуми не сильно тебя утомил? – этот вопрос был задан уже вполголоса, как только доктор примостился на ручку кресла и приобнял любимого. –Не очень, – в основном Тсузуки замучил сам себя, так что тут ответ был честным. – Сейчиро ненадолго просыпался, мы поговорили, и он снова заснул. Мне кажется, он не против погостить у нас после выписки. Ватари ему тоже предлагал, правда... –Кстати о Ютаке, – похоже, об этом предложении Мураки знал, так что Асато воспользовался тем, что больше пока ничего говорить не надо, и принялся завтракать. – Его нет на месте. Обычно, если он не сидит здесь всю ночь, то приходит рано... так что очень надеюсь, что моего напарника можно поздравить. –Если с ним ничего не случилось, – обеспокоенно заметил Хисока. –Пока не будем думать о плохом... У меня предчувствие, что именно у него в жизни полный порядок, в отличие от некоторых. Раз уж я здесь, схожу посмотрю на своего единственного пациента, – Кадзу поднялся со своего неудобного сиденья и направился к прикрытой двери. – Приятного аппетита, Тсузуки. Асато благодарно кивнул, потому что рот у него был занят. Шинигами был рад тому, что его временно ни о чем не спрашивают. Воспоминания о бессонной ночи постепенно выветривались из памяти, так что, когда Мураки наконец вышел из палаты, осталось только желание побыстрее выбраться из неудобного кресла и принять горизонтальное положение. Если бы доктор не задал прямой вопрос о странностях, Тсузуки мог просто все забыть. Но Кадзу спросил о странностях, в голову первыми пришли тени, а по ассоциации припомнилось и ночное происшествие. –Значит, он уже может их контролировать, – Казутака не был специалистом в теневой магии, но сам по себе симптом был обнадеживающим. – Хотя бы частично. –Насчет контроля не знаю, – высказал мнение Асато. – Но тени реагируют, когда он волнуется. Например, если я хочу уйти... и отчасти они делают то, что ему надо. То есть, подсознательно он помнит, как ими пользоваться, но не знаю, как у него получится в спокойном состоянии. –Пока что ему важнее научиться, как оставаться спокойным, – сон пациента показался доктору излишне тревожным, поэтому Мураки счел нужным вмешаться. – И не тратить зря энергию. Даже на такие мелочи, как управление тенями в рамках одного помещения... –Мне кажется, не только одного, – Тсузуки нахмурился. – Я тут что-то видел ночью... мне даже показалось, что это Хакушаку, но что ему тут делать? –Раньше надо было суетиться, – мстительным тоном добавил Куросаки. Похоже, теперешний козел отпущения, избранный малышом на должность главного ответчика за все жизненные неурядицы мира в целом и их семьи в частности, носит маску и перчатки. Что ж, логично, и если Хисоке так проще – пусть ненавидит того, кто этого вполне достоин. – Если он сейчас попробует навредить нам, получит по полной программе... –Отомстить можно по-разному, – Казутака задумался. Конечно, вполне возможно, что Сейчиро возвращает себе свои способности. Но интуиция Асато достойна доверия. Если ему показалось, что секретарю угрожает опасность, вполне возможно, что так все и было. – Например, рассказать Тацуми что-нибудь такое, что заставит его вспомнить... И отпереться, утверждая, что ничего плохого не имел в виду. Или наговорить черт знает чего о нас, в надежде, что от шока с нами откажутся общаться. На его месте это пришло бы мне в голову в первую очередь. –Да, ты говорил, что Граф может попробовать подобраться к нам через него, – эмпат нервно закусил губу. –Поэтому мы должны вызывать у него больше доверия, чем всякие незнакомцы в масках. Не оставить ни одной зацепки, которой можно было бы воспользоваться. Боюсь, Тсузуки придется рассказать нам в точности, что именно он наговорил, прежде чем отправиться спать, – Мураки на секунду почувствовал себя извергом. Несмотря на выпитый термос кофе, Асато зевал не переставая и готов был отрубиться, но отпускать его, не согласовав версии, было бы еще хуже, чем не дать бедному шинигами компенсировать бессонную ночь. «Ничего, он в свое время по собственной инициативе восемь лет не спал, – попытался успокоить себя доктор. – Хотя, конечно, это не повод и сейчас его мучить. Вполне возможно, что он поступил очень мудро, продежурив здесь всю ночь».