"Санкт-Петербург 1703"

      Когда я садился в старенький потрепанный состав поезда Москва-Санкт-Петербург, я не думал что позже, на следующие сутки, окажусь совсем в другом мире, бесконечной необъятной вселенной. Я скучая представлял дома, тот же бесконечный поток людей и понаслышке маленькое метро, но каково было моё удивление, попасть в город своей мечты. Слитые воедино маленькие блеклые и выцветшие дома завораживали своей старинной красотой. У каждого своя история и интересные случаи, что ни шаг, то веет историей тех былых, канувших в никуда событий. Меня поражало то, что я, именно мои ноги идут по тем улицам, проспектам, переулкам и площадям, по которым ходило столько людей: императоры, писатели, художники и архитекторы, ученые, простые люди. Мне казалось, что я прикасался к каждому, беря что-то себе, и они ведь что-то брали взамен от меня, моей потрясенной души. Что-то в этом городе было своё мистическое, неопределенно загадочное, то, что пугало и интриговало. А люди... какие тут люди. Мне казалось, что я попал в царство холодной вежливости. С кем бы я ни столкнулся, мне в лицо летели извинения, какие-то замечания, что меня, мягко говоря, удивляло. Я поражался петербуржцам и их расчетливости, отмечая, что время тут останавливается. В Москве, я вечно куда-то спешил, летел, не успевал и угасал, тут же, приехав на три жалких дня, сдавать экзамен по специальности экономики-управления, я будто окунулся в эту неповторимую атмосферу старины и поменялся. Стал совсем другим человеком.       Мне выделили комнату в общежитии Высшей Школы Экономики, за которую я заплатил три тысячи, и позже получил совершенно холодную воду и шумных соседей студентов. Вид из окна, он отдельно пленил меня, своей простотой и даже жалостью. В здании уже три месяца как шел ремонт, и на задний дворик выносили весь ненужных хлам, доски и мусор, который складывали у левого крыльца. В центре двора рос одинокий тополь, на верхушке которого еще оставались засохшие прошлогодние листья. Голые тонкие ветви, покачивались под сильными потоками ветра, и я боялся, что они вот-вот обломятся, как и вся фигура дерева, и лишь иногда, ветви посещал черный ворон. Симметричный маленький клочок округлой земли окружал его, и всего лишь несколько машин, дополняли картину какой-то нечеловеческой и непонятной тоски, на которую я все никак не мог насмотреться. Мне нравилось само блекло-желто-оранжевое круглое здание, с деревянными окнами и большими подоконниками, на которых я удобно сидел, упираясь ногами в стену, нравилась лепнина у самой крыши и железный ободок плетения у старых еле сохранившихся дымоходов. Грязные серые потеки на дому привлекали своей оттеночной функцией, а побелка, которая в некоторых местах стен, отваливалась на глазах, падая на асфальт, заставляла её рассматривать, и гадать, сколько же лет, она прослужила. Я чувствовал, будто становлюсь одним целым с этой обстановкой, мне хотелось смотреть и смотреть на это одинокое засохшее дерево, хотелось выйти туда, но к сожалению так и не вышло.       Из окна дуло, а коричневые шторки меня немного бесили, ибо они совсем не сочетались с этими огромными СССР-кими потолками. Кровать была деревянная и слишком мягкая, так что когда я присел, то даже испугался, что под моим весом она вовсе сломается. Старенький телевизор я не включал, такой же жёлтый от времени холодильник я не решался даже трогать, предпочитая питаться либо в кафе, либо лапшой быстрого приготовления. Мой экзамен был на следующий день, и я, разложив вещи, уселся на подоконнике, прислоняясь разгоряченным лбом к холодному стеклу.       В многочисленных окнах напротив горел свет, маячили фигуры снующих по комнатам и коридорам людей. Из рам невыносимо свистело и гудело, выл петербургский ветер, будто пытаясь меня напугать, или наоборот, отогнать от окна. Я покорно сидел. Взгляд скользил по окнам, и я чисто по случайности заметил его. До сих пор не понимаю, что именно меня привлекло в этом парне, но я смотрел, не отводя взгляда, изредка моргая, боясь что-либо упустить. Что же я видел? Высокую фигуру, темные волосы до лопаток, руки, которыми он, сидя на подоконнике что-то рисовал в альбоме, и лицо, в которое я отчаянно вглядывался, пытаясь что-то более подробно рассмотреть. Он меня не замечал, ничего не замечал, лишь просто водил карандашом по листку бумаги...       Наша встреча была случайной, и даже какой-то чудной. Я ходил по всему круглому зданию, изучая стены и комнаты буквально от того, что было попросту нечем заняться, он вышел из одной. И все было буквально как в той песне: « Мое сердце остановилось, мое сердце замерло...», забавно, но я как-то растерялся и испугался, увидев его настолько близко. Темные карие глаза сразу уставились на меня, а я в них, замечая длинное обрамление пушистых черных ресниц, его небольшой нос и пухлые губы, захватили моё внимание, а что уж говорить о волнистых волосах, в которые захотелось запустить пальцы. Смутившись своих мыслей и такого пристального внимания к незнакомому человеку, я так и прошел мимо него, опустив глаза вниз, дабы не искушать себя, в коридоре невыносимо сладко пахло его духами...       Руки в одночасье похолодели, а сердце стало биться медленнее, сегодня решалась моя судьба и право на существование научной диссертации. Старый профессор с сухой улыбкой что-то начертал на бумагах, и еле слышно произнес «Отлично», я ликовал. Я прыгал как маленький мальчик, улыбаясь и веселясь, мне хотелось танцевать и кричать, хотелось прыгнуть в канал Грибоедова и поплыть, с условием того, что я совсем не умею плавать, а там это запрещено. Настроение было просто прекрасным, и я не жалея денег зашел в кафе «Север», где от души наелся разнообразных пирожных. В общежитие я вернулся ближе к ночи, и просто упал на кровать, скуля от дискомфорта и боли в животе, в окне напротив горел свет, и, не раздеваясь, пожелал ему спокойной ночи, поудобнее устраиваясь на кровати...       Небо было пасмурным, и лишь иногда через свинцовые тучи просвечивались редкие лучи солнца. Из открытого окна дул ветер, вдали протяжно и отрывно кричали белоснежные чайки, в моём сердце поселилось петербургское тепло, которого тут так мало в апреле. Я был первый раз в своей жизни там, и после нескольких дней, прочно вбил себе в голову, что этот прекрасный город будет моим. Не подумайте ничего такого, я всего лишь собрался там жить. С обожанием сидя в кафе рассматривал окошки с объявлениями о продаже квартир, и тихо взращивал в себе семечко Санкт-Петербурга, причем из головы все так же не выходил этот загадочный парень. Ненавижу я такие сладкие запахи, от которых мутит, меня вот прямо выворачивает наизнанку, что говорить о его глазах? Видел только второй раз в жизни, а уже тонешь, Том, так нельзя!       Совсем забыл представиться, хотя думаю что это будет немного лишним, но все же. Во мне нет ничего такого сверхъестественного. Короткие русые волосы с косой челкой, сине-голубые глаза, уж слишком пухлые алые губы, которые мой друг из Москвы, ласково называет «блядскими», за что же, так и не известно. Сломанный нос, да, ему я всегда уделяю много времени, с утра смотря в отражение зеркала. Овальное бледное лицо и простая мужская фигура. Ростом с тем парнем мы были почти одинаковы, это я уже потом соображал, когда в коридоре с ним столкнулся. Так вот, к к чему дело, верите в любовь с первого взгляда? Я тоже не верил, а тут невольно пришлось испытать на себе.       Каким-то безобразным я себя не считал, но просто подойти к парню которого не знаешь и сказануть едкое «привет», не мог. Тряслись коленки. Да, трус по жизни, ничего не поделать. Да и тем более, не похоже что бы он этого так и хотел, у него ведь были приятели. Откуда же я столько знаю? Да, признаюсь, следил и без совести просто старался насмотреться на этого красавца. У него была довольно-таки шумная компания, веселые симпатичные девчонки, парни с гитарой и пивом, все звали его повеселиться, а он только улыбаясь, отмахивался. А как он улыбался, вы бы видели... Это улыбкой нельзя назвать, просто растягивание губ в стороны, но почему же при такой неумелой улыбке, он казался мне еще более милее? Сначала я думал это все прекратить, какой прогресс, однако, столько мыслей было в один день, это просто мимолетная слабость. Вряд ли он окажется геем, но мне именно в те моменты безумно хотелось, что бы он как-то проявил себя. Ну не дурак ли? Да дурак, придурок, влюбленный. Не зная ни имени, ни фамилии, сколько ему лет, откуда он, просто был влюблен.       И снова встреча в коридоре, теперь уже утром, когда мне остаются какие-то несчастные сутки, он смотрит так тягуче, так завлекающе, не моргая, держит руки в карманах длиной синей куртки и остановившись рядом со мной не отводит своих глазенок. Я в тот момент провалиться был готов, в буквально его блядские глаза, уж как выражать свои эмоции более, я не в курсе. Так мы стоя в куртках, и смотрели друг на друга. - Здоров, - и у меня внутри все похолодело. Я так по своей инициативе ненавидел слово «привет», не нравилось оно мне, веяло такой блеклостью это слово, а этот, это... Даже не знаю, как его назвать, но у меня от его голоса голова кругом пошла. Возможно, сейчас стоит приводить какие-то дурацкие сравнения, но черт, этот голос описать невозможно вообще. Не думаю, что у кого-то хватит сил и слов сделать это. - Утра, - ну не дубил, а? Какое на хрен утро? Я забыл сказать, да, признаю, очень огромная ошибка. Тома полный кретин в общении, сразу тупеет и несет полную несуразицу. Теперь как говорится, кто предупрежден, тот вооружен. - Не хочешь прогуляться? - спрашивает он, а я собираю все внутри. Вот у всех сердце стучит как бешеное, а у меня наоборот, замедляется, черт возьми, замедляется, аж в глазах стало рябить, и действительно захотелось выскочить на свежий воздух, так что я сразу же кивнул, боясь, что мое долгое молчание он не правильно поймет.       Мы вышли из общаги, не сговариваясь, идя вдоль канала к Казанскому собору. С каждым шагом я старался ободрить себя, успокоить, а смотреть на этого человека все никак не мог. Шли пока что молча, рядом, просто смотрели по сторонам, на людей, кафе, дома, но только ни друг на друга. Возможно, я это себе придумал, шел и фантазировал, что он в меня тоже влюблен, тоже с первого раза, тоже боится, но сделал какой огромный шаг на встречу, который не сделал я. Мы шли все дальше, он уверенно, видимо хорошо знал эти места, а я только по сторонам головой крутил, ощущая его неизменное присутствие. Иногда ловил взгляды, косые, изучающие, но молчаливо игнорировал. - Тебе нравится здесь? - надо же с чего-то начинать, так ведь? Пусть я и не такой хороший собеседник, но молчать сил больше не было. Он задумался на секунду, будто подбирая правильные слова, что-то потрогал в кармане и посмотрел на меня в пол оборота. - Очень. Любимый город. Я довольно часто тут бываю, просто тут как-то по особенному, что ли. Вдохновение волной накрывает, да и по учебе хорошо, ну, а тебе? - мой собеседник говорил не спеша, через весь гам огромной улицы я отлично его слышал и впитывал как губка каждое движение его губ. - Я тут первый раз, - поправляя разноцветный шарф ответил я, - Что уж говорить, город моей мечты, очень хотелось бы остаться... - и я ничуть не лукавил, Санкт-Петербург был гораздо красивее более древней Москвы, по моему конечно же мнению. - Так же. Затягивает сюда как-то, поглощает. В Эрмитаже был? - Нет, да и не думал ходить, одному как-то непривычно, - сознался я, медленно строя в голове план, - ты занят сегодня? - Нет, - смотрит этот черт, в глаза, а я не могу разобрать, что же в них плещется. - Пошли в Эрмитаж? - уверено предлагаю я, серьезно смотря на него. Пухлые губы дрогнули, расползаясь в неумелую улыбку...       Мы действительно были в Эрмитаже. Голубом. Любимый цвет радовал глаз, размеры поражали, у меня захватывало дыхание от всех этих многочисленных экспонатов. Я вообще очень люблю это все, как говорится, душа лежала. Мы были в разнообразных залах, разглядывали статуи, саркофаги, разнообразные драгоценности и предметы далеких времен, портреты. Где-то мой собеседник делал какие-то комментарии, видимо что-то помнил, в картинной галерее его распирало... Художник же сам по идее. Я делал фотографии для своей мамаши, поклоннице Леонардо, Пикассо и даже мимолетно сфотографировал его, про себя крича от радости. И все же до конца не мог поверить, что он со мной, такой живой, что можно случайно коснуться его плечом, рукой, вдохнуть этот омерзительный сладкий запах.       Позже прошлявшись там до вечера мы ушли, голодные, довольные и веселые. Я шутил, как всегда, в общем, он изредка смеялся ну так же и я за компанию. Дальше мы просто ездили в метро, и я боялся, что огромные черные двери прищемят меня и умрет Тома в страшных судорогах, он развеивал все мои страхи. Мы вернулись в общежитие уже под ночь, и то, под страхом того что не запустит охранник. Замерзшие, мы тихо шли по скрипучему полу и согревались, я был почти счастлив. Сердце млело от таких незамысловатых моментов. Я запомнил абсолютно все. Все его реплики, движения, эмоции на загорелом лице, оказалось он полу русский, отец был афганом. Мне нравилась эта дикая красота, нравился его голос, и уже да, черт, эти противные вонючие духи. Расстались мы в коридоре, желая спокойной ночи и приятных снов, я так и не сказал, что завтра мои следы в Питере смоет дождь...       Приняв душ, да-да, пришлось принимать холодный, не смотря на то, что у других горячая вода почему-то существовала, остался я крайне недовольным. Ероша волосы полотенцем, я удобно уселся на белоснежный подоконник и прислушался к тишине на улице и в моей комнате. В секунду стало как-то не по себе сидеть одному, хотелось общения и снова увидеть его лицо, глаза. Да, вышло хорошенько рассмотреть, на правом глазу, на нижнем веке прямо посередине не хватает пару ресничек, и сам он весь такой вроде и раскрыт как на ладони, а вроде и скрытен. Напротив так же горел свет, он рисовал, изредка посматривая в мою сторону и улыбаясь. У меня внутри что-то противно скручивалось в узел. Его ладонь с карандашом будто танцевала. Легкие движения, задумчивый вид, и за каждым его движением я неумолимо следил, впитывая в себя. Мазохист. Что тут сделаешь? Мне даже хватало просто того, что я его видел, пока эта влюбленность просто принадлежит мне... И что самое дурацкое, за весь этот чудный день, я не спросил его имени! Не сказал своего, ну точно, тупею...       Возможно, не стоило к нему идти. Не стоило мне его вообще видеть! Гулять с ним. Но разве я хоть раз в жизни слушал себя? Нет, конечно, так, изредка может, в самых уж критических ситуациях. Мы долго смотрели друг-другу в глаза, нас разделяло какое-то жалкое расстояние в пятнадцать метров, и я сорвавшись с подоконника, как был, в штанах и футболке, в тапочках, побежал к двери, буквально выдергивая несчастную и захлопывая, закрывая ключом. Во мне что-то шелкало, кипело, бурлило, я чуть ли не бежал к его старой деревянной двери, и как будто он там стоял, она мгновенно распахнулась мне навстречу. Сердце сразу замедлило свои ритм, руки предательски вспотели, а я смотрел в эти карие глаза и понимал, что этот простой взгляд убивает меня, делает уязвимым. И я плюнув на все, решил хоть один раз в жизни рискнуть, испытать судьбу и просто не быть тряпкой...       В классе восьмом, я первый раз влюбился, и струсил. Не сделал ничего и убил в себе эти чувства, и позже ужасно мучился, исходил духом и страдал почти целый год, не понимая самого себя. Далее почти не смотрел на этих чертовых красавчиков, не реагировал на свои пристрастия и увлечения, держал себя в узде. Идиот, верно? Жалел самого себя и думал, что виноват уж точно не я любимый. Каждому хочется оправдания. Каждому хочется любви и понимания, да хоть какой-то симпатии, пусть и на одну ночь...       Как же он целовался, мама-мия! Так кричат эти ребята в рекламе? Плевать. Он затмевает все мои мысли, заставляет думать только о нем, не прилагая к этому никакого насилия. Фантастика, так сказать. А какие же у него оказывается теплые ладони, сильные, от прикосновения которых я готов расплавится, банально, нелепо, но, увы, чистая правда. Случалась ли у меня такая сильная влюбленность? Нет, отвечаю честно, сам себе, такого ни разу в жизни со мной не было. Он самый первый, самый блин, первый... Наверное, вот так и сходят с ума, влюбленные то есть. Сходят с ума от мокрых поцелуев за ушами, посасывания мочки уха, легкой щекотки от его вечерней щетины. Если бы у меня был выбор, я бы сошел с ума именно так. На его руках. И никак иначе.       Я даже не смущался, на удивление, конечно, когда он начал раздевать меня с такой стремительной скоростью, что я с трудом стоял на трясущихся ногах от его резких движений. А уж как он до безумия смотрел на меня, я думал, никто так не умеет таращить глаза. Парадоксально. Честное слово. И дернуло же меня в такой хороший момент, сказать свое прекрасное имя, что мягко говоря, вызвало у него шок и тихий смех. «Тамара» у всех вызывает смех... - Ну, а я, - он быстро сорвал с себя свитер, пока я ковырялся с его ремнем, - Евгения...       Нужно ли говорить, что мы смеялись, как сумасшедшие? Целовались и смеялись, и я ощущал эту эйфорию, эту легкость в теле и радость. Буквальный восторг от его близости. Я мог прикоснуться куда угодно, подарить всего себя и дарил, дарил, потому что мне так же отдавали все взамен. Это был не просто секс на ночь. Это были не просто движения и стоны, моя боль, по крайней мере, уж для меня самого. Для меня это была действительно любовь. Чертова любовь! Я влюбился в его глаза, и пропал, как и пророчил себе с самого начала. Но лучше уж что-то сделать, чем бездействовать и корить себя за слабость, бесхарактерность, трусость. Лучше получить секундное удовольствие, чем жуткую боль самобичевания.       Наверное, я снова оправдываю себя, ищу утешения в собственных мыслях, но это было здорово. И я ничуть не жалею, не собираюсь жалеть... Да, белый листок ничего не значит, однако если он действительно что-то такое и почувствовал, то...       Утром было зябко, противно. Огромные серые тучи лениво тянулись в никуда, а я шел к поезду, задыхаясь от слез. Почему-то в такие вот моменты я ощущаю себя каким-то придурком, переспал и уехал, оставив номер телефона. Он же может и не позвонить, обидеться, разозлиться... Что же тогда я получу из этого? Разбитое сердце или парня? Наверняка стоило сдать билет, остаться хоть еще на денек, но дела тянули в Москву, а телефон разрывался уже от звонка матери и друзей, коллег по работе. Пришлось выключить, и уже подходя к поезду, я вспомнил, что нифига не купил сувениры. Безусловно, покупать на вокзале, огромная трата денег, но все же... В сумке появились магниты на холодильник, брелки, парочка кружек, книга о Петре I, футболки, а на ключах серебряный ключ с позолотой и надписью «Санкт-Петербург 1703»...       Я прощался со своей мечтой, первой настоящей любовью, с частицей своей души, которую оставил там навсегда... Мой милый Евгений так и не позвонил...       Спустя год, я снова оказался там, не в силах забыть его. Бродил в рассеянности по улицам города, метро, и мечтал, просил о еще одной встрече. Я бы уж точно больше не совершил той ошибки, попытал судьбу еще разок и мы оба были бы счастливыми. Возможно, он уже и забыл меня, но все же…       Я успокоил себя дурацкой мыслью, что неправильно написал номер телефона...