Strawberry Fields Forever

Замечает ли кто-нибудь, что клубника напоминает сердце? Такое маленькое красное сердечко с черенком. И еще много таких маленьких сердец лежит перед тобой в чашке. Можно взять одно из них и положить в ладонь, представить, как оно тихо бьется, согревать его теплом своих пальцев. Закрыть ладонь и скрыть его ото всех, чтобы оно могло спокойно стучать, не боясь, что кто-то причинит ему вред. Джуд один в своей комнате и не хочет никого видеть. Он не хочет видеть лиц, постоянно мелькающих перед ним. Множество людей, живущих своей жизнью. Но главное, он не хочет видеть ее. Он не хочет видеть Люси. Почему она не понимает? Почему не хочет понимать, как больно ему сейчас? Она не понимает или просто не хочет понять этого. Не хочет видеть, как ревность и сомнения сжигают его. Если Люси так хочет изменить этот мир, то пусть сама и делает это. Да только смысла в этом нет. И она может сколько угодно слушать своего редактора. Да пусть хоть сейчас уходит к нему, если он для нее важнее. Что ты изменишь, глупая? Как можно изменить мир, если еще немного, и он разлетится на осколки, как та чашка с ягодами клубники. Один в своей комнате, он развешивает ягоды на белом листе бумаги. Джуд прокалывает каждую из них иголкой и смотрит, как сок стекает по белизне листа. Будто кровь. Как множество пронзенных сердец. Это похоже на его сердце. Оно так же болит, как если бы его проткнуть тонкой шпилькой и оставить болтаться, где-то между небом и землей. Он прокалывает их одно за другим, как если бы мог передать им свою боль. Пусть страдают другие, пусть болит у кого-то еще. Сам же Джуд уже не хочет терпеть этого. Бросить все и уйти. Но если бы все было так просто. Он чувствует, как капли сока стекают по щекам. Будто кровь, будто он только что совершил убийство, как если бы попытался убить самого себя или что-то в самом себе. Кулак, сжимающий его сердце, будто это и, правда, лишь ягода клубники. Так, что становится душно, становится больно сделать каждый вдох. И перед глазами лишь алые ягоды на белом поле. Наполненное отчаянием, наполненное болью. Как весь этот проклятый мир, висящий на иголках, и готовый в любой момент сорваться в бездну. Думал ли кто-нибудь, что снаряды в облаках могут походить на клубнику? На ягоды, срывающиеся с высоты, и на огромной скорости летящие на землю. Все быстрее и быстрее, звеня и вращаясь в воздухе. Они падают один за другим, разлетаясь красными брызгами и кусками мякоти. Макс не хочет об этом думать. Он не хочет думать о том, что красное месиво рядом с ним это тот, с кем рядом он шел в этот бессмысленный бой. Тот, кто был человеком, а стал лишь алым обрывками с черными вкраплениями. Как зернышки клубники, как ягода, размазанная по земле. Он не хочет думать, не хочет чувствовать, не хочет быть здесь. Не хочет бежать, пытаясь спасти свою жизнь. Стрелять в ответ, надеясь, что промажет, что не оставит после себя поля разодранных ягод. А они все падают и падают с небес. Они вырываются из стволов и пронзают чью-то грудь. И все эти парни в этой глупой войне, будто поле клубники, по которому идут войска, сминая хрупкие ягоды тяжелыми сапогами, оставляя за собой лишь поломанные стебли и листья. Им нет дела до того, что будет дальше с теми, кого они сломали. Нет дела до того, смогут ли они снова подняться на ноги, смогут ли жить как раньше, и поднимутся ли вообще, а не останутся лежать под палящим солнцем Вьетнама. Макс чувствует горячие капли на своем лице и хочет убедить себя, что это лишь ягодный сок. Чтобы не думать о том, что если сможет вернуться домой, не будет видеть в каждом кошмарном сне это жуткое клубничное поле. Лишь бы не думать, что оно останется с ним навсегда, как если бы он сам остался здесь, одной из раздавленных ягод. Только клубничное поле. Навсегда.