Черноволосая девчушка

      Однажды поздним вечером, когда отец только вернулся с шахты, он заметил маленькую черноволосую девчушку, сидящую рядом с печкой, в которой последние угольки дров уже догорали, но всё еще дарили тепло. Её отец присел сбоку, наблюдая за внимательными глазами девочки, отражавшими совсем уже тлеющее пламя, но такое яркое, будто её собственные глаза вдруг вспыхнули. Он не мог отвести взора от дочери, но и потревожить тоже не смел. Он хотел запомнить такой взгляд дочери — искрящийся, заинтересованный.       Китнисс следила за каждым языком пламени, который то появлялся, да такой объемный, горячий, то исчезал, словно его никогда и не было. Ей было интересно, почему так происходит. Она не хотела согреть свои мерзнущие ножки и ручки, хотя они невольно согревались, она лишь хотела понять, куда пропадают эти огоньки каждую ночь, а наутро их нет и следа: ни угольков, ни огоньков — лишь серый пепел. Она подвинулась ближе, опустив голову на выставленные ручки, и продолжила ждать того самого момента, чтобы узнать, наконец, ответ своей же загадки.       Мистер Эвердин, такова была фамилия этой семьи, аккуратно отложил свою кожаную коричневую куртку на край кресла, чтобы не спугнуть огненную малышку — именно это прозвище вдруг всплыло у него в голове, когда он пригляделся к дочери, к своей маленькой Китнисс. И ему вдруг так захотелось обнять ее и оставить под защитой в своих руках, что он не смог удержаться — настолько он любил эту чудную девчушку.       — Почему ты не спишь, милая? — отец взял девочку на руки, но та упорно продолжала поглядывать на печь, будто не обращая внимания на смену своего положения и на вопрос отца, но потом вдруг заговорила, и её голос и лицо показались отцу такими взрослым, несмотря на то, что вопрос её был совершенно детским.       — Они исчезают, когда я просыпаюсь, но вечером они всегда есть, так что же с ними случается, пока я сплю?       — Они догорают, милая, — отец поставил дочку на пол, взяв ее ручку в свою.       — Догорают, — будто пробуя на вкус неизвестное ранее слово, сказала девочка, чуть улыбаясь тому, что нашла ту самую отгадку.       Китнисс всегда казалось, что должно произойти что-то невероятное с этими огоньками, что они исчезнут, а ведь они всего лишь потухнут, потому как угольки догорят. На одну тайну в детской головке теперь стало меньше, и теперь она сможет спокойно уснуть, зная, что огоньки и угольки не исчезают, а, как подсказал ей отец, — догорают.       Отец отвел малышку в комнату и помог ей удобнее устроиться кровати, а сам присел рядом на небольшое, повидавшее виды креслице, чтобы не занимать и без того узкую кровать. Китнисс еще ворочалась некоторое время, но позже стихла, сладко вздохнув. Она попросила его спеть, чтобы заснуть, ведь без этого она спала крайне плохо — беспокойно. И отец согласился, начав напевать незамысловатые слова, которые складывались в его обычную колыбельную. А девочка внимательно слушала его, не закрывая глаз, чтобы не упустить тот редкий момент, когда отец поет, а она еще в это время не спит. Но через мгновение Китнисс уже не могла совладать с тем тягостным мигом, который заставлял ее погрузиться в сон. Она повиновалась, услышав над ухом заветные слова, которые ждала от отца уже несколько месяцев и дождалась.       — Спи, милая, а рано утром я покажу тебе лес.       Китнисс заснула лишь для того, чтобы поскорее проснуться и добрать до места, где загадок еще больше, чем существует в ее окружении.       Наутро, как и обещал отец, он разбудил дочку, откинув краешек шерстяного одеяла, в которое она завернулась с головой.       Они собрались очень быстро и покинули свой дом в Шлаке, чтобы оказаться в более привлекательном месте, чем даже весь Панем, как всегда считал мистер Эвердин; и Китнисс предстояло узнать, почему. Девочка шла рядом с отцом, кутаясь в свою старую куртку, которая уже давно потеряла свой первоначальный вид, но сейчас ее волновало лишь то, что она увидит лес в живую. Попав на Луговину, так прозвали одну из самых цветущих полян рядом с ограждающим забором, она оглядела всю местность, как это делал ее отец, и только потом они полезли за ограду, предварительно прислушавшись к ней.       Солнце только совсем немного поднялось над горизонтом, но уже успело осветить местность своими мягкими предрассветными лучами. Китнисс уже радовало каждое мгновение этого утра, но когда она оказалась в лесу, ей вдруг стало не по себе. Она крепко вцепилась в отцовскую ладонь, которая казалась ей спасением.       — Не бойся, смотри, - чуть отойдя вглубь, отец склонился над старым деревом, где он прятал свое оружие, — это лук, Китнисс, - он присел на корточки рядом с девочкой и стал показывать ей его, сделанный собственными руками, как он упомянул позже.       Китнисс он показался большим, но она воинственно взяла его в руки и попыталась натянуть тетиву, что у нее вышло с легкостью, будто и раньше в руках девочки уже был лук, а уж тем более стрелы, которые она внимательно рассматривала в следующие секунды. Ей казалось это все необыкновенным, но таким привычным, что она боролась с противоречивыми чувствами где-то глубоко в своей душе.       — Мне нравится, — сказала она через какое-то время, привыкнув к новому предмету в своих руках.       — Этот тебе большеват, милая, — отец чуть засмеялся, оглядев дочку, державшую лук, который был больше нее самой.       Он забрал лук у дочери, и они продолжили свой путь. Отец сказал ей вести себя предельно тихо, чтобы дичь не смогла почуять их присутствие и не сбежала. Китнисс впитывала каждое слово отца, словно губка, мысленно составляя свой список из правил нахождения в лесу. Все, что проговаривал отец, она "записывала" в этот список. Ей было так интересно, что она успела позабыть о том страхе, который испытала в первые минуты своего пребывания здесь. Теперь все стало иначе. Девчушке было хорошо, особенно когда рядом находился отец, шептавший ей рассказы о лесе.       Мистер Эвердин, завидев несколько куропаток, остановился и притаился в небольшом овраге, приказав Китнисс спрятаться за него. Девочка тихонько уселась позади отца и внимательно смотрела вперед, куда целился мистер Эвердин. Она испытала гущу эмоций, когда стрелы одна за другой попадали в куропаток: она гордилась своим отцом, который так смело каждое утро отправлялся в лес и добывал пропитание на всю их семью, она была испугана, потому что ей не приходилось раньше видеть смерти животного, ей было определенно жаль их, но она так обрадовалась, когда отец попал в каждую запримеченную куропатку, что не могла определиться со своими чувствами. Отец сказал девочке оставаться на месте, в то время как сам отправился забрать добычу. Он ловко сложил все в свою сумку и вернулся к Китнисс, которая, не двигаясь, продолжала сидеть на земле.       — Ты испугалась, милая? Тебе страшно? — отец отбросил в сторону лук с колчаном и сумку, чтобы поднять дочь на руки.       — Мне не страшно, — уверенно ответила девочка, внимательно осматривая деревья, — мы пойдем дальше? — она указала в сторону, противоположную той, откуда они пришли, и отец ей кивнул.       — Я хочу показать тебе одно место, там особенно красиво в это время суток, — он опустил дочь на ноги и поправил ее курточку, а сам поднял свои вещи, забросил на плечо колчан и сумку и протянул руку, не занятую луком, девочке, и та крепко ухватилась за нее, последовав за отцом.       Некоторое время они просто шли молча, а потом отец продолжил свои рассказы, и Китнисс снова с такой же внимательностью слушала каждое сказанное им слово, запоминая. Отец рассказывал о растениях, которые произрастают в лесу, и показывал каждое из них, собирая "правильные", как он называл те растения, которые можно употребить либо в пищу, либо в качестве лекарственных трав. Китнисс приноровилась и тоже начала собирать растения, ягоды, только вот большинство из них не походили на те "правильные", и отец сразу известил об этом девочку. Внимательно оглядев собранные им растения, она сама стала искать такие же и нашла. Она собрала все съедобные ягоды, нужные листья растений, их корни. И отец лишь радостно осматривал все то, что она ему показывала, кивая в ответ.       — Пока ты можешь найти себя, ты не будешь голодать, — сказал ей отец, когда они нашли стрелолисты*, корни которых всегда были годны для употребления в пищу.       Китнисс чувствовала себя так взбудоражено, будто отец рассказал ей великую тайну, хотя на самом деле дал ответ на еще одну из ее загадок — происхождение такого странного имени. Теперь она никогда не забудет о китниссах, ведь ее имя будет всегда напоминать о них.       Отец твердой походкой шел между деревьями, держа Китнисс за руку. Он чувствовал себя так, будто открывает ей целый мир, которым для него и являлся лес, так что такое сравнение всегда было ему по душе. Раньше он задумывался, как он познакомит своих дочерей с лесом, и искал нужный момент. И вот он наступил. Одна из его дочек увидела то, что он любил всем сердце. Теперь он был полностью открыт перед ней, осталось лишь дождаться, когда вторая дочь подрастет, чтобы можно было и ей показать это удивительное место.       Увидев на горизонте волны от ветра на озере, Китнисс сразу бросилась вперед, ведь такого пейзажа она еще никогда не видела. И мистеру Эвердину пришлось догонять девчушку, которая так близко подбежала к воде. Берег озера был невероятно красив, поэтому мистер Эвердин и решил показать его дочке сразу после изучения некоторых троп в лесу. Он часто приходил сюда отдохнуть после тяжелой охоты, но всегда торопился уйти прочь, чтобы поскорее оказаться рядом со своей любимой семьей.       По воде прошла легка рябь от утреннего ветра, и Китнисс немного поежилась, но не сдвинулась ни на шаг. Солнце уже поднялось над горизонтом и осветило весь берег. Девочке вдруг показалось, что она уже видела это место, но будто с другой точки. Будто именно этот момент уже лицезрела она совсем недавно. Возможно, это был сон, но реальность оказалась намного живописнее и привлекательнее. "Я вернусь сюда обязательно", — мысленно пообещала себе девочка, всматриваясь в даль, где расположились могучие горы.       Мистер Эвердин заметил в глазах Китнисс те самые огоньки, которые отражались от их печи поздней ночью, хотя сейчас нечему было отражаться. Девочка была так счастлива открыть для себя другой мир, что ее глаза заискрились с необузданной силой. Она выглядела такой беззаботной, но казалась уже совсем взрослой. Эта картина навсегда осталась в памяти отца. Теперь он увидел тот миг, когда его дочь была абсолютно счастлива.       А сама Китнисс представляла себя одной из птиц, которые перепевали мотивы песен отца. Она ощущала безграничную свободу и благодарность по отношению к нему. Девчушка неистово радовалась, что сейчас она, стоя рядом с отцом, почувствовала себя так хорошо, что и представить не могла.