Холодные камни Арнора (9.3) //...быть взрослой внучки дедом//

С той поры, как в его жизнь вошла Ранвен, празднество Лета стало для Аранарта любимейшим временем в году. Он повел туда девочку в первый же год, хотя несерьезно рано, дитя… Жениха искать – дитя, а прожить несколько дней без заботы – в самый раз. Сказал «веселись», и она побежала в танцы. Сам поднялся к знакомым камням, и тень Голвега рядом («Теперь я уже старше, чем ты был тогда, старый друг»), и можно снова смотреть на танцы, как тогда, выискивая посреди веселья хрупкую фигурку с мягкими каштановыми волосами. И год от года именно с этих камней он яснее чем дома видел, как Ранвен превращается из девочки в подростка, а затем в девушку, красивую и сильную. Он смотрел на внучку – и искал в ней черты жены. Не той Риан, какой он ее знал, но той, кем она была до их встречи, до того дня, когда он заметил ее. Какой она была в юности. Аранарт смотрел и понимал: не такой. И не в том дело, что голодное детство навеки оставило отпечаток в облике Риан, а Ранвен никогда не знала голода. И тем более дело не в тяготах, которые любимой пришлось перенести в молодости, – да и никто из тех, кто родился в Форносте, не назвал бы жизнь Ранвен легкой. Дело было в другом. Да, Ранвен была привычна каша из желудей, девушка бы выжила в лесу, имея при себе лишь нож и огниво… она взвалила на себя всю тяжесть женской жизни в те годы, когда у Риан, кажется, была жива мать… но как бы сурова ни была жизнь Ранвен, девушка, словно спелое яблоко, лучилась той любовью, которая ее окружала что у родителей, что тем более у деда. Она привыкла быть любимой, она умела любить. Она не понимала отношений между людьми, если они не пропитаны любовью, как летний лист соками. Она знала, что когда она несет полные ведра воды от родника, а мужчины смотрят на нее и ни один не поможет, то это не потому, что женское дело для женщин, а – из любви: они бы помогли, но она должна вырасти сильной. И так во всем. Это было больше, чем если бы с ее плеч сняли груз. Это была иная поддержка. Он сам с Риан были другими. У них ушли годы на то, чтобы научиться любить. И если Ранвен похожа на летнюю листву, то Риан была словно всходы, побитые заморозком. Едва отогреть удалось. Едва самому удалось отогреться. И всё же, при всем несходстве – можно годами смотреть с этого валуна на танцы, искать глазами Ранвен… и вместо нее видеть Риан. Юную Риан. А луг этот сильно изменился. Сейчас сюда сходится едва ли не вся неженатая молодежь – отовсюду. И сам праздник длится не день-два, а неделю. Девушки – большинство с отцами, а кому-то как Ранвен повезло: с дедом. Старики не торопятся, им бы посидеть, поговорить, повспоминать… Это отцу некогда: на день, на два – и назад. Особенно если издалека. Аранарт не возражал, когда нарушали его одиночество. Ради воспоминаний – сколько угодно. Как может такой разговор мешать следить за коричневым крылом волос? Вот только танцующих в десятки раз больше, чем было тогда. Выбрать невесту, глядя сверху, он бы уже не смог. Хуже было, когда с ним пытались говорить о делах. Сейчас праздник, неужели это не может подождать хотя бы до окончания? Нет, завтра уходить? Ну ладно, и что у вас случилось? Так было из года в год. Этот раз был двенадцатым. Всё было как всегда, прекрасное своим постоянством. Ранвен танцевала (кажется, весь день с одним и тем же, вот и славно, нашла кавалера по вкусу), вечером, когда на полотнищах разложили угощение (никакого количества столов уже не хватило бы, ели кто где придется, было бы откуда взять еду), девушка лишь махнула деду издалека: дескать, я с молодежью… старики пили ягодное вино и вспоминали забавные случаи первых лет жизни в глуши, словно состязаясь, у кого смешнее будет; вокруг них собрались «опята», как их про себя называл Аранарт: мальчишки-подростки, уяснившие, что день Солнцеворота – это такое поистине волшебное время, когда все живые легенды Арнора собираются вместе и рассказывают, и можно их слушать и слушать… если удастся отпроситься хотя бы на день. А потом весь год пересказывать то, что услышал. На следующий день всё было так же, считая и веселого танцора с Ранвен; и только когда Аранарт понял, что за весь день его девочка ни разу не обменялась с ним и взглядом, он насторожился. И на третий день стал смотреть внимательно. Тот же самый. Удивительно было бы, окажись другой. Высокий, плечистый. Веселый – и Ранвен с ним смеется, отсюда видно. Каштановый, в масть ей. Что еще? Это всё. Время, когда ты знал по имени всех в своем народе, давно ушло в прошлое. И это прекрасно. Но вот сейчас некстати. Хотя бы из чьего он поселка? И ведь не спросишь, не привлекая внимания. Ну, танцует и танцует. Она танцевать – зверь, не всякий выдержит плясать с ней который день подряд. Это всё ничего не значит. Только за эти годы она впервые позабыла о деде. А на четвертый день Аранарт их не увидел. Они шли вдоль илистой речки; сейчас узкая, она весной разливалась и дальше заливала весь луг, где сейчас были танцы. Ранвен вертела в пальцах пушистую травинку. – А живешь ты где? – Королевский Утес. А ты? – Устье Серой. Его звали Борн и с ним действительно было как-то особенно тепло. – Ты с отцом здесь? – Нет, с дедом. – Здорово, что с дедом. Я боялся, что сегодня тебя уже не будет. – Нет, мы с дедом всегда здесь с начала и до конца. Он говорит, я имею право отдохнуть раз в году. – Отдохнуть? От чего? Ты охотница? – Нет, просто на мне дом. С детства. Травинка совершенно измочалилась и выскользнула из пальцев. Ранвен сорвала другую. – А ты? – спросила она его. – Как все. Дозоры, охота, дом, – Борн пожал плечами. – Расскажи о себе. Вам вдвоем трудно, наверное? – Втроем. С его… – Другом? – Да, вроде того. – Что, еще с Войны друг? – Даже дольше, – она нахмурилась. Борн присвистнул. – Кто ж вам режет торф? Соседи? Или твой отец приезжает? – Дед и режет, – Ранвен равнодушно пожала плечами. – Погоди, но сколько же ему лет?! – Сто шестьдесят было… – Сколько?! Си-и-илён… – уважительно выдохнул Борн. – Да уж, – тоном зрелой хозяйки отозвалась девушка. – Может, он у тебя и по дозорам до сих пор ходит? – Редко. – Что?! – Я говорю: редко. Только если что-то очень серьезное. Обычно к нему приходят, – тут Ранвен нахмурилась, – так что никогда не знаешь, сколько человек придется сажать за стол. Мяса, конечно, запас всегда – в доме двое мужчин, настреляют. Но всё равно… сегодня нас трое, завтра я одна, а послезавтра десятеро, и никогда не угадать. Желудевой и ореховой муки в кладовой – на три года вперед, а угадывай, хватит ли до новой. – Сурово. И тебе никто не помогает? – А зачем? Я же справляюсь. Маленькая была – помогали. Какая-то пичуга засвистела над ними. – Пойдем назад? – решительно сказала девушка. – От этих разговоров про еду мне самой есть захотелось. Зверь, спавший уже десятилетия, взъерошил шерсть на загривке и выпустил когти: «Мое!» Она моя! Я не отдам! Ну, с этим зверем он умел справляться и девяносто лет назад… тогда было труднее. Приятно узнать, что зверь никуда не делся. Почувствовать себя молодым. Надо же когда-нибудь изведать, что такое ревность. Неплохое чувство. Бодрит лучше крепкой настойки. Если немного. Никуда. Она. Не. Денется. Если у нее это действительно… если. Но если – жить будут у него. Ввосьмером когда-то умещались – и ничего, только зимой теплее. Уместятся и на этот раз. Это-то проще всего… Время свадеб по-военному прошло. Сейчас все неспешно, обстоятельно. Дать им понять, насколько серьезны их чувства. Проверить их временем. В мирное время этого самого времени – сколько угодно. Радость для Короля, с вершины смотрящего на луг. А для деда? Танец – это прекрасно. Не надо искать повода взять ее за руку. На то и танец, чтобы держать. Держать ее пальцы – такие тонкие. И такие крепкие. Как у воина. И можно сжимать их чуть сильнее. Почувствует? Нет? Отвечает? Кажется? Танец – это прекрасно. Кружится от счастья голова, и можно кружиться самой, а он жмет твои пальцы чуть сильнее – или это кажется? но почему тогда огненные мурашки по телу, как необычно… и как хорошо, и хочется смеяться, запрокинув голову к небу… Или можно уйти куда-нибудь… там, дальше, есть тропинка к холмам, и почти у самых холмов – топкое место. Можно просто перепрыгнуть – но зачем, пусть лучше он с той стороны подаст тебе руку, это ведь такой хороший, такой правильный повод дать взять себя за руку, даже лучше танца, и можно так и пойти рука в руке… он о чем-то рассказывает… или это ты рассказываешь, неважно, важно, что не отнимаешь руки, его ладонь горячая, а твоя влажная, и хочется, чтобы так и было, и так и будет, еще два дня, еще день, еще… Спать ночами – это для маленьких детей. Четыре, пять суток без сна – разве это тяжело? На то и праздник! Отоспаться можно потом дома. Не набегут же сразу к деду… завтра здесь наговорятся вволю, потом, если повезет, – месяц от них отдохнуть. И незачем думать о доме сейчас. Никуда он не денется. До конца всегда остается мало народу. В толпе веселее, зато эта, прощальная, ночь – торжественнее. Волшебнее. Костры в рост человека. Весь год боимся срубить лишнее дерево – прореживать лес опасно, зато сейчас… это правильно. Потому что красиво. Потому что счастье. – Ты на рассвете уходишь? – Конечно. Давно пора. Я не думал, что застряну здесь на всю неделю. – Выберись к нам? – Как? Сказать: если надо кого-то отправить к Королю, то пошлите меня? – Да. – Ну, если будет что-то к Королю… – Пойдем, я провожу тебя. – Но если не получится к вам… мы же увидимся в следующий Солнцеворот? – Конечно. Куда я денусь. – Я буду весь год этого ждать. И уже не нужен повод ни чтобы взять ее за руку, ни чтобы сжать ее. – Чего пожелать тебе? Поменьше гостей к деду? – Ни в коем случае, – она смеется. – Тогда просто сил. – Спасибо. Удачи и легкой дороги. Какое-то время они смотрят друг на друга, потом отпускают руки и, не сговариваясь, разворачиваются. Он идет прочь, она бежит назад, на луг. Оборачиваться, простившись, было… опасно. Оставил всё позади и иди налегке. Обернулся – привязал себя лишней нитью; и кто знает, не превратится ли она в корягу, за которую зацепишься в самый опасный час? Но Борн шел не в дозор, он всего лишь возвращался с праздника домой, он был счастлив и хотел еще маленький кусочек этого счастья. Он обернулся. Он видел, как Ранвен бежит к шатрам, поставленных для старших, как бросается на шею статному красивому старику … стало быть, ее дед. Да, такой и в сто шестьдесят будет… …а потом Борн понял. И летний восход рухнул в ноябрьскую злую ночь. Лгунья! Холодная, бессердечная лгунья! Как искусно она сплетала правду и хитрость! Она смеялась над ним! Смеялась все эти дни! Она играла им, как кошка мышонком. Делала вид, что они равны! Что между ними может быть… Что значат для нее его чувства? Забава принцессы! Хотя… какие чувства? Что такого было между ними в эти дни? Танцевали, болтали… на ее месте могла бы быть любая, и жаль, что это не была другая. Простая, честная и без родословной в три Эпохи. Ничего не было. Была ее злая шутка: «мой дед, мой дед». А ему… ему показалось. Мало ли что покажется в отблесках праздничных костров. Дома полно дел, а он тут потерял столько времени. И он больше никогда, никогда, ни-ког-да не увидит внучку Аранарта! Ранвен молчала. То есть она говорила, и ничуть не меньше обычного, но – ни слова о нем. Аранарт не знал даже его имени. А если бы знал – что бы это изменило? Нельзя спрашивать. Нельзя задать невинный вопрос «с кем ты танцевала?» Если всё всерьез – одно дело, а если это были действительно только танцы с удачным кавалером? И его вопрос заставит ее думать о нем… больше. Девяносто лет назад он боялся спугнуть чужое чувство. Сейчас всё повторяется. Сейчас всё наоборот. Как хорошо было видно с вершины холма! Он точно знал, что Риан не откажет ему. Знал, что она будет его любить, – раньше знал, чем она сама узнала об этом. Что ему известно о чувствах Ранвен? Она еще дитя, она сама еще не… Нет. Не в том дело. Она слишком близко. С какого холма ни смотри – она слишком близко к нему. Не видно. И что думает о его деточке этот? То, что она – принцесса, может всё испортить. В любую сторону. Может создать призрак любви из желания войти в королевскую семью. А может и прогнать настоящее чувство: тот молодой воин, похоже, не знатнее Риан. Ты знаешь всё в своей стране, но ты не знаешь ответа на единственный вопрос, который тебя тревожит. Зато ты, как всегда, твердо знаешь, что делать. Что сделать для счастья Ранвен. НИ-ЧЕ-ГО. Если ты сумеешь ничем и никак не вмешаться весь этот год, ты поступишь совершенно правильно. …молодость возвращается, и так некстати. Опять сидеть и ничего не делать. Ждать. Как бы ни хотелось решительно и из лучших побуждений… Единственное, что можно сделать: выговориться Хэлгону. И услышать ожидаемое: – Никогда не понимал женщин! Традиция гостить у Короля росла как дерево – неприметно. И росла вместе с Ранвен. Слишком привык Арнор за те тринадцать лет, что Аранарт – со всеми, у всех и почти одновременно. И когда он из-за внучки всё резко изменил – поневоле пришлось идти самим к нему. И стараться не обременять своим присутствием малышку-хозяйку, которой, хотя бы просто чтобы заварить им трав, надо сходить к роднику дважды с легкими ведрами – там, где женщина сходит один раз с обычными. А любую помощь, от них ли, от соседок, она примет с таким лицом, с каким воин терпит рану. Молча. То есть это воин молчит. А она поблагодарит. Оч-чень вежливо. Но Ранвен становилась взрослее и сильнее, ее называли Хозяюшкой – сначала снисходительно и ласково, потом уважительно, нередко дарили ей гномьи украшения (Аранарт не возражал, а молодая девушка – тем более), гостей становилось всё больше, а соседи были всегда готовы оставить пришедших, если надо, и не на одну ночь. Ранвен сердилась. Сердиться она любила, делала это со вкусом и долго. Особенно когда молола муку. Аранарт слушал ее молча, прятал улыбку (не слишком старательно). Хэлгон наблюдал за такими сценами из безопасного места: не попасться ей на глаза. Однажды сорвалось: спор вышел при свидетелях. Гостей оказалось как-то много и сразу, и Ранвен потребовала (ей тогда было девятнадцать), чтобы набили свежей дичи. Аранарт заметил ей, что в кладовой есть запасы. На что Хозяюшка ответила, что в доме решает женщина, что никому не ведомо, когда и скольких она должна прокормить, и она не позволит тратить мясо, запасенное впрок, когда вокруг столько мужчин, а в лесах, кажется, звери еще не перевелись. Все остолбенели, а Аранарту осталось лишь старательно развести руками: не поспоришь. Собираемся на охоту. – Не думаешь изменить закон наследия в ее пользу? – с усмешкой спросил Короля один из лордов. – Я бы изменил, – горько вздохнул Аранарт, – но, боюсь, она будет против. …долго скалы эхом вторили смеху. …еще дольше эта шутка гуляла по Арнору. Месяц шел за месяцем, золотая осень сменялась дождями и голой ветреной зимой, гости приходили и уходили, Ранвен сердилась не больше обычного (и, пожалуй, меньше – то ли ей надоела эта игра, то ли…), так что о произошедшем в Солнцеворот ничего и не напоминало. Аранарт стал думать о том (он замечал это не первый год, но не придавал значения), что многие лорды приходят к нему с сыновьями. Пусть поучатся мудрости? или?.. Ранвен смотрела сквозь них, что отцов, что сыновей. Лишние едоки за столом, а у нее, между прочим, нет чудесной пещеры, где припасы возникают сами собой! Год назад Аранарт не думал об этих молодых лордах, потому что – ей же рано. А сейчас спрашивал себя, не поздно ли – им. Ответа не было. До самого начала июня ответа не было. А там началось. Ранвен слышала его когда со второго, а когда и с третьего раза. Из рук у нее что только ни падало ¬– и хорошо, когда ложка, а не полная миска. К кипящему котлу дед и эльф боялись ее подпускать, но тут, по счастью, внимание ни разу не изменило девушке. Аранарт понял, что первый раз за десять с лишним лет ему придется самому приводить в порядок свою бороду. Иначе… как бы сбривать не пришлось то, что получится после усердия Ранвен. Осталось выяснить, так же ли всё плохо у того. Зверь глубоко в душе рычал, что пусть этот только посмеет не сходить с ума по их Хозяюшке… зверя было очень просто заставить замолчать, потому что не может же быть, чтобы где-то за десятки дней пути из других рук не валилось всё подряд. Словно перед боем. Забытое чувство. Дух как натянутая тетива. И не знаешь, что тебя ждет. Совершенно. Перед обычным боем хоть разведка бывает. И выдать себя нельзя. Ранвен, конечно, вся в мечтах… а ты не знаешь, хочешь ты увидеть их радостную встречу – или боишься ее. Вдруг он влюблен именно в принцессу, а не в твою девочку? И что делать тогда? …не пытаться решать проблемы раньше, чем они возникнут. Она убежала на луг, он поднялся на свою высоту, с которой поле битвы как на ладони. Голвег, могли ли мы тогда предположить, что пройдет девяносто лет – и слова станут пророческими. Отчасти. Ранвен он высмотрел сразу. Ей не до танцев. Ищет. Нашла. И? Ругаются. Камень с души. Значит, у моей деточки всё в порядке. Значит, у этого всё всерьез. Остались мелочи. – Борн, наконец-то… – Здравствуй, принцесса. Она растеряна: – Здравствуй. – Ты мало посмеялась год назад, хочешь еще? – Ты о чем? – Очень весело было скрыть, кто ты? – Я? Скрыла? Ее глаза по-детски расширены. Мало кто из лордов сейчас узнал бы в этой девушке грозную Хозяюшку, с которой не спорит сам Аранарт. Борн говорит со злостью: – Ты думала, я не узнаю, кто твой дед?! А я узнал! Случайно, но узнал. – Да ведь мы только о нем и говорили… Борн, это я, Ранвен… В ее глазах слезы. В ее жизни было много тяжелых дней, но никогда прежде, ни разу не доводилось ей испытать это чувство. Чувство обиды. Глубокой, несправедливой, незаслуженной обиды. Она прибежала к деду не помня себя, в слезах. Она точно знала: он защитит. Он поможет. «В хорошее время живем, – думал Аранарт, ожидая, пока она выплачется и с нею можно будет начать говорить. – Влюблены по уши и позволяют себе такую роскошь, как ссора». Плохо, что на виду у всех. Но издалека не видно, что Ранвен плачет. Так что не беда. Лишь бы никто не пришел поговорить. Успокаивайся уже, успокаивайся. Пора. – Я должна тебе рассказать… – Как его зовут? – вопрос спокойным тоном. По делу вопрос. – Борн. А ты… ты знаешь? Аранарт чуть кивнул. – Он сказал… – девушка собралась зарыдать по-новой. – Ранвен. – Аранарт говорил очень тихо. Так тихо, что почти не слышал своего голоса. Так тихо, что его девочке придется успокоиться, чтобы просто разобрать его слова. – Совершенно. Не. Важно. Что. Он. Сказал. – Но он сказал, что я его больше никогда не увижу! – Он действительно произнес слово «никогда»? Или тебе так кажется? – Да! – Еще лучше. – Почему? – от удивления она даже успокоилась. – Потому что настоящее никогда – это равнодушие. Чем громче кричат про никогда, тем больше это означает «надолго». Или – на всю жизнь. – Но он сказал… Аранарт выдохнул, призывая всё свое терпение. – Ранвен. Еще раз и медленно. Слова не значат ничего. Значат только поступки. Он год ждал вашей встречи. Он пришел даже раньше нас, а мы торопились. Теперь понятно? – Ты думаешь, он… – Влюблен в тебя без памяти, и посмел бы он иначе. – Но он сказал… Аранарт выдохнул очень, очень медленно. – Ранвен. Ты хочешь сообщить мне, что он сказал, или узнать, как вам помириться? – А как?! – Вот. Мы наконец начинаем говорить о деле. Слушай меня внимательно. Ее глазки стали осмысленными. Она действительно слушает его. – Вон в той стороне есть луг. Там много кроликов. Тебе сейчас не до веселья, займись делом. Сегодня, завтра, послезавтра – ходи на этот луг, проверяй ловушки. Поставь несколько своих. – Как я поставлю ловушки, я же не знаю там кроличьих троп. – Какое из моих слов неясно? Это подействовало отрезвляюще. – Ты думаешь, он… – Он должен знать, где сможет тебя найти и поговорить в тишине. И наедине. Сколь я знаю, даже в праздник на этом лугу кроликов больше, чем людей. Она с надеждой смотрела на него. – Тебе всё равно надо чем-то заняться сегодня-завтра. Попробуй поискать норки. Поставить ловушку, в которую кролик может попасть. Ну и жди, – он улыбнулся, – добычу покрупнее. – Думаешь, он придет? Девушка не сомневалась в словах деда, но хотела еще раз услышать подтверждение. – Я не думаю, – прищурился Король. – Я знаю. Лишние несколько кроликов в эти дни, когда надо так много еды на собравшихся, ничего не значили. Принесет что-то – и хорошо. Главное, не останутся в ловушке лисам или птицам на радость. Девушка то просто бродила по лугу, то решительно собиралась найти еще несколько норок – почти безнадежное занятие в такой высокой траве, она это знала, но это не умаляло ее настойчивости. Проверяла чужие ловушки, забирала добычу, если есть. Относила. Пусть лишний раз видят, куда она уходит. Она как раз доставала кролика из очередной, когда услышала сзади извиняющийся голос: – Ранвен… – А, это ты. На этот раз ледяным был ее тон. – Послушай, ты действительно не… – Я занята делом. Она взяла кролика и пошла прочь. Борн в два шага догнал ее, взял за плечи: – Ранвен, скажи правду! – Пусти. Что ты себе позволяешь?! Ее ноздри раздувались от гнева, но девушка не сделала и попытки освободиться. Кролика она от неожиданности уронила. – Ранвен, я весь год хотел забыть тебя – и не смог. Пожалуйста, скажи правду. – Какую правду?! Я всё сказала год назад. Я ничего не скрывала. И если ты слушал невнимательно… Борн не дал ей продолжить – он сжал ее в объятиях так, что из его медвежьей хватки она бы не вырвалась, если бы и захотела, и жарко поцеловал. И сам замер, испуганный собственной дерзостью. Вот сейчас Ранвен действительно рассердится, убежит… Ранвен не шевелилась. – Я люблю тебя, – сказал он. Она молчала, но он понял ее ответ. – Но я простой воин, а ты больше чем внучка Короля, ты дочь Арахаэля… – Тебя волнуют вопросы наследования? – как в полусне отвечала она. – Забудь. В условиях войны право Тар-Алдариона неприменимо, а дед говорит, что, когда бы до меня дошла очередь, то война снова будет. Так что у меня нет ни единого шанса. Борн смотрел на нее в священном ужасе. – Как ты думаешь, он согласится на наш брак? – Да он уже согласен. – Что?! – Ну да. Он же знает, что я люблю тебя. Как он может быть против? – Ты говорила ему о нас? Обо мне? – Ну… в общем, он знает. – Что? Что ты ему обо мне сказала? – Что? Я не помню… – девушка нахмурилась. – Но он согласен, это главное. – Что он говорил? Он сказал что-то обо мне? – Я не помню! Что ты меня спрашиваешь! – Но он… – Он, он! Ты собираешься жениться на мне или на нем?! Если на нем, так и женись, он после смерти бабушки свободен! – Ранвен! Тебе говорили когда-нибудь, что ты совершенно невозможна?! – Он не кусается, – говорила Ранвен, когда они шли к холму, где сидел Аранарт. – За все годы, что я с ним живу, не было случая, чтобы он кого-нибудь съел. Борн молчал и, кажется, не слышал ее. Собираясь на Солнцеворот, он думал бросить правду в лицо жестокой обманщице… и вот он идет к Королю просить ее руки. Это правда? Это происходит с ним? Сейчас он должен будет говорить с Королем. Это само по себе невозможно. Так невозможно, что о чем говорить – уже не страшно. Сидит у скальника. Смотрит в их сторону. Кажется, улыбается. Ранвен говорила – он уже согласен? – Государь, мы с Ранвен любим друг друга, и я прошу… – Просить надо не меня, – чуть усмехается Аранарт, – а ее отца. И именно просить, – он строго взглянул на внучку, – а не ставить перед вашим решением. – Но он всё равно сразу же спросит, сказали ли тебе и дал ли ты согласие! – парировала Ранвен. – Вот когда спросит, тогда и ответите, – веско сказал Король. – И да, жить будете у меня. Это не обсуждается. – Государь, но когда… когда свадьба? Скажет «ждите пять лет» – и будет прав. И придется ждать. Он же позволит приходить в гости? Ранвен ойкнула. Об этом она не задумывалась. – Когда? Надо подумать… – неспешно проговорил Аранарт. – Летом не до того, потом урожай… потом дожди, не собраться. В начале зимы? – Этой? – с надеждой выдохнула принцесса. – Этой, этой, – улыбнулся дед. – Может быть, вы и готовы подождать, но я не готов. Два непонимающих взгляда были ему ответом. – Ранвен, ты не припомнишь, сколько всего ты уронила за последний месяц? Ну хотя бы – сколько полных мисок еды? – Ой… – Именно. Жить в этом пять лет – считайте меня малодушным, но я не готов к такому! Она рассмеялась, Борн осторожно улыбнулся. Кажется, Король действительно не кусается… – Идите, танцуйте. Напоследок. О делах будем говорить после праздника. – Спасибо, – Борн поклонился, но уже без напряжения, скрывающего робость. Уже с улыбкой. Вот и правильно. Звать ты меня, вероятно, всю жизнь будешь «государем» – не «дедом» же и не по имени, но мы с тобой поладим. Зять, надо же… в каком лесу она нашла такого медведя? Заматереет, зверюга будет… – Да, Ранвен, – окликнул ее Король. – А что с кроликами? – Какими кроликами? Чистейшее непонимание в глазах. – Кроликами, Ранвен. Там, на лугу. Ты ведь ходила осмотреть ловушки. – Ой, я его там забыла!! – схватилась за голову девушка. Как она всё же похожа на Риан иногда… И отнюдь не внешне.