Правильное решение

"Действуйте". Энакин смотрел в экран комлинка пустым взглядом. Сжимал и разжимал пальцы, то стискивая приборчик едва ли не до хруста, то почти позволяя ему скатиться с ладони. Ответ Айсарда пришел практически мгновенно, лаконичный и нейтральный до предела. Приказ немедленно освободить опаснейшего человека в галактике и убить каждого, кто попытается этому помешать, господин директор по-военному кратко уместил в одно слово. Оно и правильно. Что тут теперь обсуждать... Голова была тяжелой, будто с похмелья, когда Энакин двинулся дальше по коридору. Тело одеревенело, и каждый шаг давался тяжело, как если бы идти приходилось сквозь толщу воды. Мыслей не было. Эмоций — тоже. Энакин просто знал, что идет убивать — любого, кто встанет на пути. Мужчин, женщин, юнцов-падаванов, которых и джедаями-то назвать язык не поворачивался. Ему было все равно. Дроиды, солдаты Конфедерации, джедаи... световой меч не делает между ними различий. Разве что усилий в этот раз потребуется приложить чуть больше, чем обычно. Энакин кивнул проходившему мимо рыцарю. К лицу его даже присматриваться не стал — ни к чему. Знакомый или нет, вряд ли он переживет этот день. Но не было нужды поднимать тревогу и связывать себя боем раньше необходимого. Возможно, за время, что он медлит, хоть кто-то из оставшихся джедаев успеет убраться подальше от Храма. Было бы хорошо. Меньше противников. Меньше лиц, которые потом будут сниться по ночам. Видит Сила, Энакин не желал того, что случится сегодня. Но мимо коридора, ведущего к ангару, готовящейся к восстанию Чандрилле и совершенно иной развилке событий, он прошел без колебаний. Он не мог позволить Палпатину погибнуть. Только не сейчас. А остальное уже не имело значения. * * * Роланд Артемиус задыхался и корчился в судорогах, бессильно хватая ртом воздух и скребя ногтями по борту платформы. Ассистенты, довольно быстро очнувшиеся от ступора, суетились вокруг него, перемежая изумленные возгласы с призывами "сделать хоть что-нибудь" и ругательствами; кто-то отчаянно терзал в руках комлинк, пытаясь вызвать помощь. Судя по всему, сигнал не проходил, заглушенный специальной аппаратурой. Помощь сегодня полагалась лишь тем, кто правил бал. И Артемиус в их число, по видимости, не входил. Никто не считает предателей за равных. Трибуны замерли. Тысячи глаз были прикованы к платформам Департамента юстиции и Ордена джедаев, но никто не спешил что-либо предпринимать. Спикер Амедда судорожно стискивал посох в руке, впервые за свою долгую карьеру лишившись дара речи; Арманд Айсард прижимал к уху гарнитуру комлинка, изредка отдавая скупые распоряжения. Могло показаться, что директора происходящее волновало не более, чем обыкновенные прения в Сенате, однако то, как поспешно он отошел за спины телохранителей, вооруженных и экипированных скорее для опаснейшей спецоперации, чем для защиты, выдавало его страх с головой. Большинство сенаторов толпилось на своих платформах бессловесным стадом, но Мейс отчетливо чувствовал их эмоции в Силе: ужас и замешательство, бездумная агрессия загнанных в ловушку травоядных и холодная злость хищников, чья охота пошла не так, как задумывалось. Кое-где вспыхивали искорки нездорового, накрепко переплетенного со страхом интереса: заплывшие жиром, привыкшие проворачивать грязные дела чужими руками, сенаторы в большинстве своем никогда не видели смерть так близко. Сегодняшнее шоу обещало быть куда более захватывающим, чем все предыдущие. В самый раз для того, чтобы подбавить немного адреналина в кровь пресыщенных жизнью народных избранников. "Животные, — с омерзением подумал Мейс. — И это правило Республикой? Им мы служили? За них умирали?" Ордену следовало взять судьбу Республики в свои руки десятилетия назад. Быть может, тогда ее вырождение удалось бы остановить. Жаль, что джедаи осознали масштабы катастрофы слишком поздно. Республику, за которую сражались герои былых войн, уже не спасти. А то, что от нее осталось, спасения не стоило. Платформа наконец достигла центра зала, и Мейс брезгливо махнул рукой, позволяя силе, сдавливавшей шею Артемиуса, развеяться. Старик повалился на колени, с хрипом проталкивая в горло вожделенный воздух. В какой-то момент Мейс был близок к тому, чтобы переломить его позвоночник, как сухую тростинку: нечто темное и ненасытное поднималось в груди, жаждущее чужой смерти и дразнящее сладким чувством вседозволенности. Ему было знакомо это ощущение, и он подавил его, как не раз делал раньше — пусть и с большим трудом. Джедаи не наслаждаются убийством. Джедаи не мстят. А Мейс Винду — не раб кровожадному зверю, что дремлет в его душе. Никогда не был им и никогда не станет. Когда он обратился к Сенату, его голос был тверд и спокоен. Зверь затаился до поры, но не исчез — лишь притих, терпеливо дожидаясь своего часа. "И он настанет. Очень, очень скоро". — Меня утомил этот дешевый фарс, — пророкотал Мейс, окидывая взглядом трибуны. Многие сенаторы отступили назад, прячась за спины телохранителей и ассистентов. — Сенат — не псарня, чтобы выслушивать на его заседаниях лай дрессированных псов. Но, боюсь, большинство здесь присутствующих давно уже не отличают одно от другого! Он скривился от отвращения, борясь со жгучим желанием ударить Силой по рядам беспокойно шушукающихся сенаторов. Никогда прежде магистру не было так трудно совладать с гневом, как сейчас. — Сенаторы... защитники Республики, народные избранники... лишь немногие из вас достойны этих гордых званий. Прискорбно видеть, что сегодня эти трибуны полны продажных трусов, готовых плясать под дудку ситха и его слуг. Прискорбно видеть, что многие из вас забыли о своем долге перед Республикой и ее народами, позволили ситху извратить саму суть нашего государства! Мейс чувствовал, как сжимается вокруг него чужой гнев, как он обступает его вязкой, удушливой пеленой. Ему было все равно: его речь предназначалась не для сенаторов, давным-давно продавших и перепродавших честь и совесть, а для миллиардов живых существ, что смотрели сейчас прямую трансляцию заседания. Галактика должна услышать правду, пусть даже поверят в нее хорошо если десятки из сотен. — Орден обвиняют в попытке переворота, и мне нечего ответить на эти обвинения, кроме как подтвердить их. Если назвать переворотом свержение узурпатора, на чьей совести лежат годы Войны Клонов, установление в Республике единоличного правления, основанного на силе, и множество тяжких преступлений, то я с гордостью признаю ответственность за это! Зал зашумел, заволновался сильнее прежнего. С каждой секундой все назойливее становились прицелы снайперских винтовок, направленных на лоб и грудь Мейса. Магистра боялись. И чем более непредсказуемый оборот принимала его речь, тем сильнее становилось искушение вражеских бойцов спустить курок, пока еще не слишком поздно. И все же они опоздают. Не по сценарию их хозяев разыгрывается это представление, а к импровизации пушечное мясо не способно. — Орден сделал то, — гремел голос Мейса под сводами Сената, — на что никто из вас не осмеливался. Не пытайтесь лгать, будто не понимали, насколько опасен Палпатин для республиканского строя: последние его реформы выходили за рамки дозволенного чрезвычайным положением, и ни один суд — если бы в Республике еще оставались неподкупные суды, — не признал бы их конституционными. Не пытайтесь лгать, будто не знали о других его преступлениях: множество их свидетельств хранилось в архивах Департамента юстиции и сенатских комитетов, спрятанные подальше от посторонних глаз! Не разыгрывайте святую невинность, господа: вы знали, что за чудовище правит Республикой. И ваше молчание, ваша слепая покорность и продажность поставили Республику на грань краха! Дарт Сидиус лишь подтолкнул ее, развязав войну, которую сделали возможной десятилетия коррупции и упадка. С каждым словом Мейс распалялся все сильнее. Сила его росла вместе с гневом, и сенаторы в страхе и смятении толпились на своих платформах, не смея подать голоса. Мас Амедда ступил было вперед, намереваясь прервать магистра, но замер, едва встретившись с ним взглядом. Мощь, исходившая от Мейса, подавляла и лишала воли. Многие в зале Сената в тот момент ощутили древнее, восходящее к животным инстинктам желание убраться с дороги куда более крупного и опасного хищника, чем они сами. Многие отпрянули, когда он сделал решительный шаг вперед, к самому борту платформы. — Я не намерен отвечать на лживые обвинения, выдвинутые против Ордена. Джедаи не станут оправдываться и доказывать истину тем, кто все равно не пожелает услышать ее. Мы никогда не позволим Дарту Сидиусу выйти за стены Храма и погрузить галактику в еще больший хаос. И никогда больше мы не станем служить государству, которое этого не заслуживает. Мейс глубоко вдохнул и прикрыл глаза на мгновение — короткая пауза перед тем, как его голос вновь загремел подобно грому, а слова подвели черту под ушедшей эпохой: — Народы Республики, я, Мейс Винду, от имени Ордена джедаев обращаюсь к вам: Республики, которую вы знали, чьими гражданами считали себя, больше нет. Уродливое подобие ее, созданное Палпатином, не принесет вам ничего, кроме угнетения и страданий. С сегодняшнего дня Орден джедаев отказывается от любых обязательств по отношению к ней — но не к простому народу. Знайте, что джедаи по-прежнему готовы защищать вас... как часть Альянса за возрождение демократии. Союза миров, верных идеалам былых времен и презревших рознь прошлой войны. Тишина, воцарившаяся после того, как стихло эхо, была абсолютной. Ни шороха, ни шепотка, ни даже шумного вздоха, словно замерло само время. Секунда, вторая, третья... А потом от трибун начали одна за другой отделяться платформы. Сперва по одной, но вскоре их стало так много, что Мейс сбился со счета, а Сенат вдруг показался слишком тесным. И впереди всех шла платформа Чандриллы, несущая Мон Мотму, великолепную и величественную в своем белоснежном наряде. — Сектор Бормеа выражает свою полную поддержку Ордену джедаев и официально объявляет о выходе из состава Республики и присоединении к Альянсу за возрождение демократии. За свободную галактику! "За свободную галактику!" — эхом откликнулся хор голосов, а на огромном голопроекторе вспыхнула стандартная форма голосования. "За выход из состава Республики", — значилось на табло. Счет шел на сотни.