Осколки стекла режут руки

Любовь — тюрьма, и не только Тибальт был в ней узником. Он построил свою темницу в пятнадцать лет в сердце Джульетты. Но он никогда не посмел бы признаться кузине, что давно и безрассудно любит ее. Он даже стоять рядом с ней опасался, разбив свое сердце как стеклянное и порезав руки осколками. Он помнил ту единственную близость, которую смог себе позволить. Да, помнил. Незадолго до этого дня. Она кричала, доказывала со всей верой и страстью, что любовь не имеет границ и условностей, что для нее нет преград. Что она любит Ромео и не хочет этого скрывать, потому что в этом нет ничего постыдного или непристойного. Что нужно давать волю чувствам. Тогда он, Тибальт, горько, страшно ухмыльнулся. Раны на его руках снова кровоточили. Спросил, а может ли он поступать так же. Она растерянно кивнула. А Тибальт впился ей в губы жестко, грубо. Со всем раздражением, обидой, яростью, страстью, любовью и нежностью. Изредка он позволял себе мысльо том, как он должен был ее поцеловать. Мимолетный, нежный, как сама Джульетта. Она встает на цыпочки и, смущаясь, осторожно его целует. Да, в мире грез все совсем иначе. А он прижимал ее к себе так сильно, что, казалось хрустнут тонкие белые кости и пронзят нежную кожу и шелковый лиф. Джульетта, наверное, оторопевшая, даже не сопротивлялась. А потом Тибальт ушел, опасаясь смотреть ей в глаза. Далее был этот день. Тибальт ранил, серьезно, но не смертельно ранил этого щенка Монтекки. Джульетта никогда не была бы счастлива с Ромео. Как, впрочем, и с Тибальтом. Правильно его изгнали. Тибальт всё смотрел на тёмное окно поместья Капулетти полным тоски взглядом, не в состоянии попрощаться, попрощаться так, чтобы можно было бы вздохнуть полной грудью. Юноша понимал, что это бесполезно, но всё равно надеялся. Как там без него Джульетта? Лишь бы у неё всё было хорошо. Лишь бы. Лишь бы. Это всё, что ему было нужно. Может, ещё пара крыльев, чтобы взлететь и разбиться. Или попытаться жить снова. Без Джульетты. А свет у неё в окне не горел. Он услышал за спиной неровное, прерывистое, громкое дыхание и неверные, неуклюжие шаги. Юноша резко обернулся, раздосадованный тем, что его отвлекли от единственного прощания, которое он мог позволить себе. Она увидела его лицо, слабо вскрикнула, закрыла губы ладонями, будто испугалась этого звука, и опустилась на колени, на грязную, раскисшую после проливного дождя землю, не замечая дорогого шелкового платья, тонкая ткань которого сразу стала похожа на половую тряпку. Джульетта упёрлась локтями в землю, заплакала, не поднимая от земли глаз, покрасневших из-за мучительно долгих бессонных ночей, полных слёз. Её золотые с рыжиной длинные волосы, которые давно выбились из замысловатой прически, тоже упали на землю, но Джульетта плакала. Она очень некрасиво плакала. Тибальт непонимающе посмотрел на неё, позвал неуверенно. Девушка взвыла, потом прикусила до крови губу. Заплакала ещё горше. — Зачем ты мучаешь меня, зачем? Ты умер, умер, умер! Мне сказали! — в голосе её звучала боль, мучительная боль, от которой у Тибальта всё внутри сжималось. Она всхлипывала, не отнимая рук от лица. Её белые ладони были все изрезаны осколками стекла. За то время как Тибальт был в Мантуе, она еще больше похудела, исчез румянец со щек, под глазами появились чёрные круги, а из-под болезненно бледной кожи просвечивали тонкие голубые, хрупкие венки. Его любимая Джульетта. Его бедная Джульетта. Как он мог оставить её одну? Он сел рядом и осторожно обнял девушку за плечи, прикоснулся губами и её холодному виску. — Я здесь. Я жив. Я люблю тебя. Он все обнимал её за плечи, обнимал, она все плакала, плакала, а свежее после дождя солнце пригревало их золотистые макушки, а раны на их руках заживали.