Память хранит

Умер. Умерла. Умерли. Больно. Это очень плохие слова, которые приносят боль тем людям, которые заботились о других, а в итоге получают смерть. Перенести боль и эту смерть бывает трудно, а в некоторых случаях практически невозможно. Сколько люди могу прожить в целом? Казалось бы достаточно, но всем людям будет мало того что они прожили. Они могу успеть что-то сделать, а могут и не успеть. Это печально. Их жизнь оборвалась, а другие живут своей жизнью позабыв о погибших со временем. Смерти бывают разные. Глупые, случайные, намеренные… Много. Но все из них в итоге заканчиваются слезами близких и родственников. А могут просто закончиться и все. Никто не будет оплакивать, потому что не кому этого делать. Сегодня тот день, когда их не стало. Два года назад трое из них погибли. Мадарао, Тэвак, Гоши. Смерть не была глупой. Нет. Их смерть была особенной. Но никто и никогда не назовет ее героической. Нет, кто-то осмелится это сказать. Это их семья. Те, кто остались в живых. Токуса, Киредори и Говард. Они единственные кто считают их героями, ведь они не погибли напрасно. Они, ценой своей жизни спасли каких-то там жалких искателей! Хотя искатели — это тоже люди и тоже имеют право на жизнь. Но никто из них троих не считал поступок Мадарао, Тэвак и Гоши правильным. Наоборот проступком. Жизни этих искателей ничего стоят по сравнению с жизнью их братьев и сестры. В этот день Линк и не думал запирать дверь в кабинет, как он делал это обычно, он просто оставил дверь открытой настежь. Старые настенные часы лениво отсчитывали секунды. На старом циферблате цифры почти истерты, так что Линк с трудом мог различить время. Двадцать минут девятого. Скоро должен прийти Токуса. Кладбище. Мрачное место. Плохое место. Страшное место. Не очень хотелось туда идти, но сегодня требовалось не просто придти, а явиться обязательно. Токуса вошел беззвучно, даже не постучавшись, как он делал обычно. Он прошел к письменному столу и уселся на нем, лениво болтая ногами. «Мы идем?» — тихо и опустив голову. «Да. Пойдем скорее, мы же не хотим опаздывать.» «Хорошо. Киредори уже ждет нас,» — спрыгнув со стола, Токуса подходит к Говарду и берет того за руку. И они вместе выходят во двор, а затем идут на кладбище. Токуса редко показывал свои истинные чувства: он все умело скрывал под маской вечного шутника. Глупо. Линк и Киредори уже давно научились различать его истинную натуру. На самом деле Токуса очень раним и одинок. Но быть одиноким они ему точно не дадут, просто не смогут. Не смогут бросить его. Он их брат. Новость о смерти друзей они восприняли каждый по-разному. Киредори тут же расплакался и упал на колени, совсем не скрывая слез. Токуса отшутился и сказал, что никто теперь не станет его упрекать в его неправильных поступках и прочем. Хоть он и улыбнулся, но в его глазах была скорбь и печаль. В уголках глаз скапливались слезы. Но они не были пролиты в тот же день. Они были пролиты ночью. Когда он надеялся, что его никто не увидит. Но он ошибся. То ли забыв, то ли нарочно он забыл закрыть дверь в свою комнату. А Линк уже отправлялся спать. Но что-то подсказало Говарду зайти к Токусе в комнату и проверить его состояние. Оказалось он плакал, словно маленький ребенок. Его даже можно было сравнить с Киредори, который чуть что, так в слезы. Забавно. Но на этот раз не было смешно. Было очень плохо. «Не говори ничего!» — тихо, сквозь слезы. Линк кивнул сам себе и сел на кровати, рядом с Токусой. Брат сразу же обвил руками его шею и уткнулся носом куда-то в ключицу. Говард почему-то улыбнулся. Видимо он никогда не видел Токусу ребенком, а сейчас… Нет, все еще ребенок. Дрожащими руками Токуса сжимал его рубашку так, что костяшки пальцев побелели и казалось, что кожа лопнет от напряжения. «Почему именно они?!» — всхлип и все тело вновь охватывает дрожь. Говард неуверенно обнимает брата, прижимает к себе. «Ты же сказал мне молчать…» — спокойно напоминает он, одной рукой осторожно поглаживая спину Токусы. «Нет. Не молчи. Говори что угодно, но не молчи,» — просит Токуса и снова вздрагивает. «Ребенок. Смирись,» — тихо произносит Говард и целует Токусу в скулу. — «Спи,» — молча поднимается и уходит. Завтра Токуса будет выглядеть подавленным, разбитым, но вновь он будет скрывать это все за своей «дежурной» маской. Кладбище. Имена, имена, надгробия, скамейки, ограды, цветы, венки, памятники. Только у них нет ничего. Ничего кроме надгробий расположенных рядом и выгравированных там имен. Киредори уже был на кладбище, как и говорил Токуса. Младший просто сидел рядом с могилой Тэвак. «Мать» — он иногда называл ее так, потому что она и вправду заменила ему мать, хоть и была не многим старше его самого. Линк и не спорил с этим фактом. Она тоже заботилась о нем как мать, которую он толком и не знал. Для Токусы она была сестрой. А Мадарао он считал старшим братом. А Линк отцом, ровно как и Киредори. Гоши был для них всех братом, самым близким. Самым молчаливым. Он редко говорил. Почему? Даже как-то печально, что они так редко слышали его голос. Вот так они и жили имея в своей маленькой самостоятельно построенной семье отца и мать. Любой бы сказал, что это детские забавы, но это для этого отряда Воронов это была вовсе не забава, а жизнь. И этой жизнью они прожили достаточно долгое время. Да, прожили. Кто-то прожил, а кто-то все еще живет. Нет справедливости в этом мире и никогда не будет. Никогда. «А помните день похорон?» — тихо спросил Киредори, не отрывая взгляда от могилы Тэвак. «Я помню их лица…» — неуверенно подал голос Токуса, садясь напротив могилы Мадарао. Вот как, даже ограды вокруг могил не удосужились поставить. «Лицо Тэвак было как всегда спокойно, но в то же время мне казалось, что она хочет сказать мне что-то успокаивающее, ласковое, утешить меня. А затем накричать на Мадарао, обвинить его в этой глупой шутке и разозлиться на саму себя, за то, что согласилась в этой глупой шутке поучаствовать. Мадарао. Он всегда задумчив. Тогда мне казалось, что он сейчас откроет глаза, рявкнет что-то по поводу моей глупости, как я мог поверить в то, что они мертвы. Так хотелось получить подзатыльник. Гоши. А тогда мне хотелось услышать его голос. Почему он всегда молчал? Почему он так редко говорил? Я даже не смог толком запомнить звучание его голоса. Я думал, что он улыбнется, пихнет меня локтем в бок и скажет, что это все злая шутка и нет никакой смерти, но…» — Токуса уже не в силах продолжать говорить. Слишком трудны эти воспоминания. Хоть и прошло два года, а эти воспоминания все такие же свежие, будто их похоронили только вчера. Сейчас Токуса не скрывал слез, не пытался улыбаться и отшучиваться: что одним больше, одни меньше и хуже никому не станет. Хуже станет. Им троим. Их осталось трое. Еще трое уже похоронены в земле и никогда больше не смогут говорить с ними, упрекать в чем-то, тренироваться. Это время было. Это время прошло. Что успели сделать в жизни, то и успели. На том и закончили. Странно. Одни погибают: самые близкие и родные люди, а другие остаются жить. Одни больше никогда не увидят солнца, другие будут его еще ненавидеть за такой зной. Знали бы они, что должны радоваться, что они могут чувствовать этот зной. Другие не могут. Они мертвые. Они вообще ничего не чувствуют. Люди вообще много чего упускают в своей жизни и не ценят. Но эти три Ворона ценили свою семью и старались не упускать чего-либо в жизни. Теперь они будут защищать друг друга намного лучше и стараться сохранить жизнь другому, возможно даже ценой собственной жизни. «Говард. А ты плакал по ним?» — спрашивает Киредори, поднимая взгляд на старшего. Его глаза были красные: он плакал больше чем Токуса или Линк. Да, Линк тоже не мог просто перенести их смерть. Он тоже плакал по ним. И поэтому он не врет Киредори. «Да, Киредори, плакал. А вот ты заканчивай реветь. Хоть они сейчас и не с нами, я уверен, они рады, что мы не забываем о них. Но еще я уверен, они не хотели бы чтобы мы по ним плакали. Токуса, перестань тоже,» — чего уж говорить, Линк и сам еле сдерживал слезы. Еще есть время посидеть возле могил и подумать о своем, о семье, о тех кто остался рядом с ними. Десять часов. Пара бы идти на утреннюю мессу. Не хотелось бы опаздывать. Хотя молиться уже не хочется, да и за что, за кого молиться. Нет, у каждого из них еще есть кого защищать, есть за кого беспокоиться. Так что на утреннюю мессу надо срочно явиться. «Я пойду первым,» — Киредори вскочил и быстро убежал, с кладбища, явно больше не желая смотреть на могилы отца, матери и брата. Киредори постоянно цеплялся за Гоши. Их отношения были очень даже родственные. Братья. «Пора и нам уже идти,» — Опомнился Токуса и встал с земли. Земля была холодная. Очень. «Они наверно там замерзли.» «Ты о чем?» — вопросительно поднял бровь Линк, подходя ближе к Токусе. «Им наверно холодно там,» — Токуса кивнул в сторону могил. Осень. Поздняя осень. Солнце уже не греет землю давно. Не прогревает. Они замерзли. Им холодно, но их никто не слышит. Им никто не поможет. Не согреет… Теплые руки обвиваются вокруг торса Токусы — он чувствует тепло. Тепло чужого тела. Нет, не чужого. Родного. «Им не холодно, Токуса. Не беспокойся о них. Это сейчас они беспокоятся за нас, как бы с нами не случилось чего плохого,» — жаркий шепот на ухо, теплые руки. Тепло. И плевать на моросящий дождь и порывы холодного ветра. Линк приподнимает голову Токусы за подбородок, проводит пальцами по его губам, слегка касается их своими. «Опоздаем так» — резко выпуская Токусу из объятий, он быстрым шагом направляется к выходу с кладбища, но через несколько метров останавливается. «Токуса. Ты идешь на мессу, нет?» «Д-да,» — как-то неуверенно отвечает младший и шагает следом за Говардом к выходу с кладбища. Ужасное место остается позади, ровно как и тела, воспоминания об их маленькой семье в полном составе. Уходя с кладбища все трое закрывают свои воспоминания о семье на целый год. Закрывают воспоминания о Мадарао, Гоши и Тэвак. Но уже ровно через год, они вернутся сюда вновь, чтобы вспомнить о них. Две фигуры в белых плащах выбежали с кладбища и направились в небольшое здание. Мелкий дождь все моросил и моросил портя их настроение. Один из них, спрятав руку в карман, крепко сжимал бледно-розовую ленточку.