Над облаками

             Эскелю снилось, будто он занимается любовью с суккубом. У суккуба были прозрачные серые глаза, россыпь веснушек на носу, от ее прикосновения по всему телу проходила приятная вибрация. Вибрация? Эскель резко открыл глаза и рывком сел. Точнее, попытался сесть, потому как бок пронзила такая боль, что аж перехватило дыхание. Чародейка стояла над ним с закрытыми глазами, держа в вытянутой руке посох. От змеиной головы исходило белое сияние — источник той самой вибрации.       — Полежи спокойно. Осталось совсем немного, — едва шевеля губами, произнесла Фрейя.       Эскель покорно улегся и уставился в потолок. Последнее, что он помнил — как тащился через пастбище с башкой виверны в руках. Видимо, все-таки добрел до деревни и у околицы свалился. «Но как здесь оказалась чародейка? — подумал он. — Неужто Тадеуш послал за ней?» Эскелю в это верилось слабо. Смерть ведьмака была всем только на руку — чудовище убито, денег платить не придется. То, что человеческая благодарность имела короткий век, Эскель знал слишком хорошо.       — Так, ну, кажется, все.       Чародейка прислонила посох к стене и, вымученно улыбнувшись, присела на край кровати. Взяла Эскеля за руку и принялась слушать пульс, слегка кивая головой в такт ударам сердца.       — Удивительный все-таки у вас, ведьмаков, организм. Регенеративные способности и сопротивляемость ядам просто феноменальные, даже если учесть ту гадость, которую ты в себя влил после ранения. Это ведь был один из знаменитых ведьмачьих эликсиров, я права?       Эскель сделал вид, что не расслышал вопрос.       — И все же если бы не ты, то меня бы закопали где-нибудь подальше отсюда, — сказал он с благодарностью.       — Знаешь, ты сильно недооцениваешь этих людей, ведьмак. Я думаю, тебя бы даже с почетом похоронили на деревенском погосте. — Фрейя снова улыбнулась. — На самом деле, Тадеуш, отец Марыльки, послал за мной в Дубки, но, на твое счастье, я решила сама сюда приехать и встретила гонца почти на выезде из деревни.       — Тадеуш? Я удивлен. Обычно люди резко теряют память после того, как заказ выполнен, а смерть ведьмака вообще почитают за удачу.       — Я понимаю, откуда у тебя столь пессимистичное отношение, но, поверь, эти люди весьма тебе благодарны. Тадеуш очень переживал. Он же и дотащил тебя до дома, а Кази уступила свою комнату. И тоже очень переживала.       Фрейя поджала губы, глядя на него с каким-то странным выражением. Потом встряхнула руками и взяла лежавший на резном комодике, хорошо знакомый Эскелю кожаный футляр с медицинскими инструментами.       — Ну а теперь, когда я немного передохнула, пора тебя обмыть. От тебя дико несет тухлятиной, знаешь? Ты этой виверне в брюхо с ногами влез, что ли? — Она потянулась к завязкам Эскелевых штанов.       — Обмыть? Нет! Подожди! — Он встрепенулся и попытался отодвинуться, но тут же зашипел от боли.       Чародейка посмотрела на него, насмешливо приподняв левую бровь, отчего Эскелю захотелось провалиться сквозь землю. Ну что он в самом деле? Разве первый раз за ним ухаживает хорошенькая девица?       — Послушай, ведьмак, я целительница с дипломом Аретузы, а не девственница из храма Мелитэле! Неужели ты думаешь, что я никогда не видела голых мужчин? Так вот, смею уверить тебя, что за свою жизнь я наблюдала множество мужских причиндалов самых разных форм и размеров. И, скажем так, самой разной комплектности, если ты понимаешь, о чем я.       Эскель на миг представил эту самую «разную комплектность» и вздрогнул. Невероятно радуясь тому, что мутация кровеносных сосудов не позволяет ему покраснеть, Эскель изучал паутину на потолке и изо всех сил пытался не думать о суккубе с прозрачными серыми глазами из недавнего сна. Как раз такими, как у чародейки, которая, тихо ругаясь, избавляла его от задубевших штанов.       — Дюввельшайз! Надо было, конечно, их снять сразу, пока кровь не засохла. Ну да ладно, думаю, отстираются, хотя штопать их придется изрядно. Мы с виверной над ними здорово потрудились, знаешь ли. Она — когда тебя кусала, а я — когда твою ногу лечила, — пробормотала Фрейя. — А вот теперь лежи смирно и не дергайся — подштанники я разрежу скальпелем.       Аккуратно, стараясь не прикасаться холодным металлом к коже ведьмака, принялась резать ткань по швам, потом сноровисто вытащила из-под него. Принесла тазик с чистой тряпицей и водой и заклинанием нагрела.       — Ну вот, готово. И чего ты переживал? Вполне у тебя все, что надо, на месте.       — Прекрати, пожалуйста, ты хуже Ламберта, честное слово.       Эскель поежился, когда по ногам потекла вода.       — Я не знаю, кто такой Ламберт, но, поверь, занятия медициной развивают здоровый цинизм и чувство прекрасного. Ну, и отбивают всякую стеснительность, конечно же. Считай, что ты в Новиградской «Пассифлоре».       Фрейя осторожно начала смывать засохшую кровь с живота ведьмака, опускаясь все ниже. Эскель задержал дыхание, сцепил зубы и начал в деталях представлять себе кладбищенскую бабу. Судя по тихому смешку чародейки, помогало не очень хорошо.       — Про «Пассифлору» не надо было воспринимать так буквально, ведьмак. Ладно, уже все.       Фрейя прошептала заклинание, и намокшие простыни под Эскелем мгновенно высохли. Еще заклинание, и его мягко укутало нагретое магией одеяло. Чародейка отошла к столу, гремела там склянками, что-то отмеряя и смешивая. Эскель же, пользуясь обостренным ведьмачьим зрением, рассматривал ее. Движения замедлены, руки заметно дрожат — явный признак истощения. Лечение далось не так просто, как она хотела показать. «Раной на боку, уверен, дело не ограничилось. К тому же я точно помню, что виверна укусила меня за ногу. Так что было еще и отравление, пусть смягченное «Иволгой», но все же, а сейчас я не чувствую ни тошноты, ни головокружения. Значит, ей пришлось еще чистить кровь от токсинов», — подумал он, глядя на то, как чародейка склонилась над столом, и чувствуя при этом совершенно неуместное и ненужное тепло в груди.       — Спасибо тебе, Фрейя.       — Не за что. Ты вытащил меня из смертельной ловушки, я вытащила тебя с того света. Мы теперь квиты. К тому же я уже говорила — ты мне исключительно симпатичен, — ответила она, не оборачиваясь.       — И все же. Спасибо.       Фрейя подошла к нему, держа в руках исходящую паром чашу. Села рядом на узкую кровать, невольно прижавшись теплым бедром к его ноге. Эскелю нестерпимо захотелось погладить ее по бледной, фарфорово-гладкой щеке, распустить косу и пропустить сквозь пальцы шелковые пряди, дернуть, заставляя нагнуться, и… Он прикрыл глаза, глубоко вздохнул, прогоняя наваждение.       — Выпей. На вкус как помет гарпии, но очень хорошо справляется с жаром и обладает болеутоляющими свойствами.       Устало улыбаясь, Фрейя протянула чашу, внимательно проследила за тем, как он, отплевываясь и чертыхаясь, выпил все до последней капли. И тихо попросила:       — Расскажешь, как все было?

***

      На границе пастбища Эскель остановился. Лес недружелюбно темнел, стрекоча, ухая, рыча и кем-то похрустывая. Ведьмак достал из внутреннего кармашка куртки два пузырька. Коротко сверкнула на гранях Луна. Метеоритное стекло было очень дорогим материалом — оно не билось и не плавилось. Такой пузырек мог одинаково выдержать попадание кузнечного молота и залп из баллисты. При желании за эти пузырьки Эскель мог бы выручить от семи до десяти тысяч новиградских крон. Но он стал бы это делать, только ослепнув, оглохнув и лишившись возможности держать меч.       Ведьмак откупорил пробки и поочередно выпил «Иволгу» и «Гром». Оба эликсира действовали недолго, так что следовало поспешить. В ушах зашумело, в желудке будто взорвался огненный шар, растекаясь по всему телу. Он переждал дурноту, закрыв глаза. Вытащил маслянисто блеснувший серебряный клинок и взмахнул им пару раз. Меч казался легким, как пушинка, — «Гром» уже проник в мышцы, увеличивая силу каждой атаки. Бой с Королевской виверной не стоило затягивать больше, чем на три-четыре удара, так что Эскель отказался от ускоряющих реакцию или усиливающих Знаки эликсиров.       Перед тем, как идти в лес, он хорошенько расспросил одного из охотников и теперь неплохо ориентировался. В первую очередь его интересовал глубокий овраг неподалеку от злосчастной лесопилки. «Ставлю пятьдесят линтаров, что эта паскуда засела именно там», — поспорил сам с собой Эскель, пробираясь через лес.       Он выиграл. Или проиграл, уж как посмотреть. Уже подходя к оврагу, почувствовал резкую, характерную только для драконидов вонь. Королевская виверна самым бессовестным и отнюдь не королевским образом дрыхла, зарывшись в топкую грязь почти наполовину. Рядом разлагался, добавляя аромата, труп коровы, точнее то, что от него осталось.        «Вот же сука чешуйчатая», — выругался про себя Эскель, разглядывая почти отвесные, скользкие стенки оврага. Было так заманчиво — подкрасться к спящей виверне и прирезать ее по-тихому. Но хитрая бестия выбрала такое место, что застать ее врасплох, при этом изрядно не нашумев, было невозможно. Эскель засунул меч под мышку, в задумчивости потер щеку, оглядывая поляну перед оврагом. Нашел ветку покрепче и что было сил швырнул в спящую гадину.       Виверна взревела и как ошпаренная вылетела из оврага. Это была самка, очень крупная, очень ядовитая, покрытая клоками редкой свалявшейся шерсти, дико злобная. Она захлопала крыльями, сразу напомнив воинственного гуся из Дубков, и, раззявив пасть, кинулась на Эскеля. Он швырнул ей прямо в морду Знак Аард, затем, воспользовавшись ее секундным обалдением, наотмашь рубанул мечом, целясь в мягкое горло.       У него почти получилось, но в последний момент виверна подставила крыло. Усиленный «Громом» удар разрубил локтевую кость, разорвав кожистую перепонку. Виверна заорала от боли и отшвырнула его здоровым крылом. Приземлился Эскель крайне неудачно, прямо на какую-то корягу. Пока вставал, теряя драгоценное время, бестия тяжело побежала на него, волоча за собой отрубленное крыло, каким-то чудом державшееся на тонкой полоске кожи. Он увернулся невероятным, нечеловеческим движением, оставив кровавый росчерк на боку виверны. И тут же получил сильнейший удар хвостом. Квен немного смягчил его, но Эскеля все равно снова приложило обо что-то.       Он поднялся, сплевывая кровь, и приготовился к очередной атаке. Ослепленная болью, истекающая кровью, сейчас виверна была гораздо опасней, чем когда-либо. Ее целью теперь была не победа, нет. Она жаждала только одного — убить человека, пусть даже ценой собственной жизни. В этом Эскель ее хорошо понимал. Также он хорошо понимал и то, что на его стороне было время. Больше не пытался достать виверну мечом, только уходил от атак, прячась за деревьями, изматывая Знаками.       Виверна теряла силы на глазах. Вот она зашаталась, оступившись, попыталась восстановить равновесие, нелепо размахивая обрубком крыла, протяжно завыла и грузно осела на землю, завалившись на бок. Она еще дышала, тяжело, с хрипом, конвульсивно подергивая хвостом. Эскель ждал поодаль. Привалился к дереву, скрестив руки на груди, наблюдал за агонией. Его и самого немного лихорадило — сходило на нет действие эликсиров. Наконец виверна затихла. Он снял с пояса крюк и мягко подошел к туше.       Виверна не зря называлась Королевской. Ее так окрестили не за стать или размеры, а за агрессивность, воинственность и поистине королевскую хитрость. Едва Эскель подошел, как вроде бы мертвая виверна резко развернулась, вцепившись зубами ему в бедро, а здоровенным когтем, венчавшим оставшееся работоспособным крыло, полоснула по животу. Он с трудом успел отклониться, разворачивая корпус, так что удар пришелся на усиленный кожаными пластинами бок куртки. И все равно бок обожгла острая боль, по животу потекло что-то теплое. Эскель зарычал не хуже самой виверны и что было сил рубанул по ничем не защищенной шее, в одно движение отсекая голову. Из обрубка хлынула фонтаном вонючая черная кровь. Штаны мгновенно намокли.       Эскель выпустил из рук меч, пошатываясь, дошел до ближайшего дерева и привалился к стволу. Нога выше колена начала неметь, бок, наоборот, пульсировал огнем. Ругаясь сквозь зубы, он стянул куртку. Рана была длинная, но, кажется, не очень глубокая. Во всяком случае, внутренности не вываливались. Да и запаха, присущего распоротому кишечнику, он не чувствовал. Эскель вытащил из сапога спрятанный за голенищем нож, полоснул по рубашке, укоротив на ладонь. Вытащил из куртки третий пузырек с янтарно-оранжевой жидкостью, поискал глазами вокруг себя, поднял небольшую деревяшку. Сложив в несколько раз обрывок рубашки, смочил ткань жидкостью из пузырька так, чтобы она полностью пропиталась, а оставшийся эликсир залпом выпил. Несколько раз глубоко вздохнув, прикусил деревяшку и приложил смоченную «Ласточкой» тряпицу к ране.       Перед глазами поплыло от дикой нарастающей боли. Потом, когда боль притупилась, а может, просто вышла за пределы восприятия, он встал и, приволакивая ногу, подошел к куче вонючей плоти, что раньше была Королевской виверной. С трудом поднял меч, аккуратно, даже нежно обтер и убрал в ножны. Крюка он не нашел, решив вопрос проще — схватил башку за один из рогов. И, шатаясь, побрел в сторону Малых Горок.