Над облаками

             Драконы были повсюду. Теперь, когда Эскель шел по коридорам позабытого храма во второй раз, он стал замечать, что многочисленные статуи и барельефы, покрытые паутиной, местами разрушенные, изображают только драконов. Вдоль стен извивались каменные хвосты, щерились каменные зубы, в слепой ярости вытягивались каменные когтистые лапы.       Он миновал их неслышной тенью, не потревожив ни пылинки. Вышел в очень большое прямоугольной формы помещение со множеством колонн. Согласно карте, это место называлось «Зал Скорби». У каждой колонны, словно красуясь перед ведьмаком, горделиво застыли в мраморном небытии боготворимые сгинувшими вранами рогатые существа с женским телом и драконьими крыльями вместо рук. Им было неведомо, что эпоха драконов давно прошла.       Эскель пересек зал, остановившись на полпути к огромной двустворчатой двери, украшенной затейливым рисунком. Каким именно, он не смог разглядеть даже обостренным «Кошкой» зрением. И чем сильнее пытался, тем страннее казались линии, живущие своей жизнью, неуловимо меняющиеся, стоило лишь моргнуть. Медальон начал вибрировать, предупреждая об опасности. Эскель тряхнул головой, с усилием отвел взгляд от двери и, следуя собственным следам, свернул направо, к неприметной нише. В глубине зиял темным провалом открытый Фрейей потайной ход.       Храм невероятно нервировал мертвой опустошенностью и кажущейся безобидностью, плохо сочетающейся с ощущением, будто кто-то смотрит в спину. Здесь не водилось никакой подземной нечисти, никто из мародеров не позарился на вроде бы легкодоступную добычу. Здесь не было даже вездесущих крыс. Ни одной косточки, только гладкие серые плиты, равномерно покрытые вековой пылью. Эскель сверился с картой, миновал полуразрушенную лестницу, с подозрением поглядывая на невесть откуда натекшее озерцо. Пожалуй, сейчас он был бы рад даже выводку утопцев. Но поверхность была мертвой и неподвижной, затянутой маслянистой темной пленкой. «Кошка» скрадывала цвета, окрашивая все вокруг в десятки оттенков серого. Он принюхался. От воды шел резкий, приторный, дурманный запах, почему-то вызвавший ассоциацию с камерой пыток.       Он шел быстро, сворачивая только направо, по памяти легко обходя ловушки, ступал точно на свои следы. Коридор вывел его в комнату, где Фрейя наткнулась на портал. Эскель замер на пороге, положив руку на оголовье серебряного меча, оглядываясь, не решаясь войти. Его подсознание буквально вопило о неправильности. Почти пустое помещение, приткнувшиеся в углах крылатые статуи — больше ничего. Но что-то было не так. Прищурившись, он вновь мазнул взглядом по стенам, потолку, их с Фрейей следам на пыльном полу. И почувствовал, как по телу пробегает холодок, вздыбливая волоски на обнаженных предплечьях. На полу было три цепочки следов.       Не принадлежавшие ни ему, ни Фрейе следы были нечеткими, какими-то размазанными и начинались прямо посередине комнаты. Что-то появилось, сделало семь шагов и вновь исчезло. Эскель прислушивался еще некоторое время, сливаясь с тенями, почти не дыша, пытаясь понять, что можно ожидать. Вокруг было тихо. Не отпуская рукоять меча, шагнул вперед. Ничего.       Подходить к следам было… страшно. А Эскель был достаточно стар, чтобы понять, что, если жизнь постоянно проходит на грани, единственным, что давало надежду встретить рассвет, было отнюдь не умение махать мечом. Нет, его хранил страх. Эскель знал, каков страх на вкус, знал его запах и цвет. Распробовал страх на Маятнике в Каэр Морхене, с завязанными глазами балансируя над пропастью, в вонючих сточных канавах, выпутываясь из щупалец риггера, задыхаясь в когтях бруксы, почти оглохнув, еле соображая от боли. Он умел бояться трезво и холодно. Поэтому все еще был жив.       Эскель бросил взгляд на следы и вытащил из кармана деревянную дощечку, хорошо отполированную, гладкую и теплую. Знакомые эльфийские руны, нарисованные на ней белой краской, складывались в непонятные конструкции. Фрейя уверяла, что этой штуки хватит, чтобы нейтрализовать портал на время. В любом случае тянуть не стоило.       Он подошел к тому месту, где обрывались отпечатки сапог чародейки, отыскал взглядом нужный камень, но касаться его не стал. Вместо этого сделал несколько шагов назад и, не теряя заветный камень из виду, швырнул в него дощечку. Она просто и бесшумно исчезла, не долетев до стены буквально пару дюймов. На обычный телепорт это совершенно не походило. Стараясь не думать о пещере без выхода, Эскель потянулся к камню. Ощутил, как поддается под пальцами шершавая прохладная поверхность. Часть стены отъехала совсем беззвучно, открыв темный прямоугольный проход. Фрейя настоятельно советовала идти именно боковыми коридорами, обходя жилые помещения и церемониальные залы с громкими, уже ничего никому не говорящими названиями. Эскелю трудно было представить, для чего мог быть предназначен «Зал Красоты» или, например, «Зал Рабов». Остальные названия также заставляли его фантазию пасовать: «Зал Хаоса», «Зал Ночи», «Зал Огня».       Едва он ступил в узкий длинный коридор, как за спиной раздался тихий смешок. Эскель инстинктивно пригнулся, отклоняясь вбок. Сзади было пусто. Он настороженно покачал головой, в уме перебирая тварей, которые любили такие развлечения. По всему выходило, что здесь мог обосноваться катакан. Это вполне объясняло зловещее запустение храма. И хихиканье тоже.       Эскель вздохнул и открыл зачарованную сумку Фрейи. Достал три «Лунные пыли», придирчиво оглядев запалы бомб, прицепил их на пояс рядом с метательными ножами. Поглядывая по сторонам, смазал клинок маслом от вампиров и выпил «Пургу». Довольно хмыкнул. Катакан любил поиграть со своими жертвами в прятки. «Ну что ж, — подумал Эскель, — хорошо, только водить буду я».       Коридор шел вдоль левой стороны храмового комплекса, обходя стороной все помещения, он был предназначен для прислуги, не смевшей показываться в главных церемониальных залах. То и дело встречались ответвления, подобные тому, из которого пришел сам Эскель. Фрейя запретила даже думать о том, чтобы сунуться в центральную часть храма. Он и не думал об этом, точно зная, что катакан будет ждать непременно в самом последнем и, судя по всему, самом главном зале — «Зале Тишины».       Тихий нервирующий смешок раздавался то тут, то там, отражаясь от каменных стен, метался за спиной ведьмака. Эскель почти не вслушивался, легким пружинящим шагом сокращая минуты жизни вампира.       На плите, открывающей вход в «Зал Тишины», был выбит каменный череп. Фрейя предупреждала и об этом. Следовало лишь приложить ладонь, и глазницы черепа вспыхнули чистым рубиновым цветом. Теперь стоило быстро атаковать, постаравшись опередить катакана. Эскель внесся в зал и сразу же понял свою ошибку. Катакана тут не было и в помине. Зато был ядовито-красный бугристый летающий шар с тремя парами рогов и зубастой пастью. Между острыми иглами клыков метался ярко-синий язык. Шар моргнул единственным глазом и ринулся прямо на Эскеля, утробно рыча.       Эскель опешил, потеряв столь ценные в бою секунды, наблюдая, как это невероятное создание открывает ярко-синюю пасть и плюется сгустком пламени. Обалдело смотрел, испытывая желание протереть глаза. Щит Квен разлетелся, приняв на себя огненный заряд. «Что это еще за говнюк?» — подумал Эскель, прячась за статую крылатой бабы. Круглый красный говнюк неожиданно вылетел совсем с другой стороны, снова застав его врасплох. Для ведьмака, накачавшегося эликсирами, летающий рогатый шар был достаточно медлителен, но он компенсировал свою невеликую скорость полной недосягаемостью. Вертелся на высоте двух человеческих ростов и, методично открывая пасть, будто зевая, плевался огнем.       Ведьмак пытался прорваться поближе, чтобы сбить его Аардом, но каждый раз после очередного плевка едва уносил ноги. С досадой подумал, что стоило бы оставить хоть одну «Картечь» вместо «Лунной пыли». И тут же, повинуясь интуитивному порыву, практически не целясь, метнул бомбу на пол точно под шаром. «Лунная пыль» взорвалась кучей блестящих пылинок, красиво сверкнув в свете многочисленных ламп. Зубастый говнюк изумленно чихнул и мешком повалился вниз. Действуя почти на пределе собственных возможностей, Эскель ринулся к нему. Успел подбежать за мгновение до того, как тот коснулся пола, и ударил точно в желто-зеленый глаз. Из шара будто выпустили воздух, он развалился, как перезрелый фрукт, истекая синей жижей. Зрелище было так себе. Эскель не стал копошиться в его внутренностях, хотя в обычных условиях на брезгливость никогда не жаловался. Но к красно-синей куче подходить не хотелось.       Он поднял голову, заинтересованно оглядывая зал. Статуи крылатых женщин перемежались со статуями просто драконов. В конце зала высилось изваяние довольно тощего и облезлого, с точки зрения Эскеля, дракона. Оно отличалось от других не только размерами, но и общим видом — грязно-фиолетовым цветом, обилием шипов и костяных наростов. Вокруг сияло множество светильников, полностью — от тяжелой клыкастой башки до длинного шипастого хвоста — освещая фигуру дракона. Эскель вытянул шею, заглядывая в чашу ближайшего светильника — если они горели здесь последние несколько столетий, то, пожалуй, такой магией стоило бы обзавестись.       «Интересно, — подумал он, подходя к изящной резной дверце сразу за статуей облезлого дракона, — почему катакан не прикончил того говнюка? Почему мирился с соседством такой странной твари? Не смог совладать? Решил не обращать внимания?»       Дверца открылась легко, без скрипа, словно ее постоянно смазывали. За ней оказалось довольно просторное овальное помещение, облицованное темным камнем, строго по центру которого располагался квадратный постамент, на котором находился кинжал. И больше ничего. Ни следа присутствия катакана.       Осторожно ступая, Эскель подошел к каменному постаменту. Черный, с золотистыми прожилками мрамор венчала странная конструкция — куб, каждая из сторон которого светилась ровным синим светом. Чуть выше парил ничем не поддерживаемый кинжал. Он был около двадцати дюймов в длину, цвета старого темного золота. Эскель понял, что имела в виду Фрейя, когда говорила, что кинжал необычный. Он действительно был странным: похожий на пикирующего дракона, хищный, чуждый. И жутко неудобный на вид. Клинком служил нервно вытянутый хвост, рукоятью становилась драконья шея с неприятно выпирающими острыми позвонками, роль щитка гарды выполняли сложенные крылья.       Эскель обошел постамент кругом, на одной из граней постамента обнаружилось искомое — прямоугольное углубление, разделенное на небольшие квадраты. На каждом был выбит неизвестный символ. Эскель пригляделся. Символы, угловатые, острые, смутно напоминали книжный язык чародеев, тот, что, считалось, принесли с собой еще первые переселенцы. Он потянулся за зачарованной картой, хотя помнил нужные символы наизусть, — не хотел ошибиться. Медленно, сверяясь с записями Фрейи, нажимал на квадраты, и выбранный символ зажигался тем же насыщенным синим светом, что и стороны куба.       «I», «D», «B», «E», «H», «O», «L», «D».       С тихим шипением куб опустился. Лишенный невидимой поддержки, кинжал металлически звякнул, упав. Дурное предчувствие, мучавшее Эскеля с самого начала, достигло апофеоза. За спиной раздался уже знакомый тихий смешок. Эскель рванулся вбок и назад, молниеносным движением обнажая серебряный меч, прижимаясь спиной к стене.       Оно появилось точно рядом с постаментом. Из ничего сгустилось в высокую, затянутую в черную кожу фигуру. Эскель почувствовал, как предательски дрожат сложенные в Знак Квен пальцы. От фигуры веяло жутью, настоящим страхом. Эскель никогда не сталкивался ни с чем подобным, нигде в ведьмачьих книгах не было описания такого существа. Белая как мел, лишенная волос голова и кисти рук резко контрастировали с влажной чернотой одеяния и провалами глаз. Но инстинктивный ужас вызвало другое — все лицо и лысый череп были утыканы гвоздями. Металлическими, гладко блестевшими гвоздями, расположенными с хирургической точностью на перекрестиях вертикальных и горизонтальных линий.       Чудовищная тварь искривила губы в улыбке и с невероятной скоростью ринулась на Эскеля. Едва-едва уйдя от атаки, Эскель отпрыгнул так, чтобы между ним и монстром оказался каменный постамент. Все так же улыбаясь, существо вытянуло правую руку, на которой ведьмак заметил перчатку с острыми металлическими лезвиями на кончиках пальцев. А может, лезвия росли и из самих пальцев, точно сказать было сложно. Существо шло мягко, по-кошачьи ступая с носка на пятку, неторопливо обходило постамент. Эскель судорожно размышлял.       Самым лучшим, самым правильным и разумным сейчас было бы схватить кинжал и попросту сбежать. Замуровать это на веки вечные в подземелье, завалить вход и забыть. Возможно, он бы так и поступил, будучи обычным охотником за сокровищами, но Эскель был ведьмаком, охотником за чудовищами. И чудовище, тихо и жутко подхихикивая, как раз шло ему навстречу. Он просто не мог уйти и оставить это здесь.       Левой рукой Эскель метнул в существо нож-рыбку, ни на что особенно не надеясь, просто чтобы посмотреть на реакцию. Попал аккурат в переносицу. Существо скосило глаза на нож, осклабилось еще сильнее и довольно заурчало. Эскель почувствовал иррациональный, первобытный ужас, готовый вот-вот перерасти в панику.       Оно было слишком быстрым даже для ведьмака под эликсирами. Эскель крутился как уж на сковороде и примерно так же себя ощущал. На него охотились, с ним играли, не в первый раз, но впервые для него эта игра была так отчетливо безнадежна. Воспользовавшись очередной заминкой, Эскель не глядя сорвал с шеи один из амулетов. Метнул. На миг сверкнуло белым, повеяло холодом, и существо покрылось тонким слоем инея. Ничего общего с глыбой льда, которую ожидал увидеть Эскель. Впрочем, кое-какой результат все же был — движения потусторонней твари заметно замедлились. Настолько, что он сумел поднырнуть под руку с огромными стальными когтями и с разворота ткнуть в гвоздеголового мечом.       Заметив его маневр, существо стремительно развернулось, с жуткой ухмылкой принимая грудью удар — оно жаждало боли. Просто не предполагало, какую боль может причинить серебряный клинок. От рева заложило уши, тварь слепо замахала руками, став похожей на смертоносную мельницу. Эскель кувыркнулся назад, стремясь оказаться как можно дальше от длинных когтей. Сорвал следующий амулет и сразу же метнул. В этот раз повезло больше — амулет оказался заряжен заклинанием огненного шара. На то место, где, тонко воя, стоял гвоздеголов, упал сгусток пламени размером с хороший арбуз. Существо завыло еще громче и совсем как человек попыталось сбить огонь. «Попался, сучий потрох!» — подумал Эскель, кидая в него амулет за амулетом. Дьявольская смесь из огня и льда делала свое дело. Существо металось, врезаясь в стены, натыкаясь на постамент с кинжалом. Падало, но неизменно вставало вновь.       Эскель начал уставать. Замедлялся, сбивался с ритма. Несколько раз основательно почерневшие от огня когти довольно чувствительно его задевали. Куртка на боку была порвана, кровь из пореза на лбу заливала глаза. Он начинал казаться сам себе стрекозой, почти увязшей в янтаре. Последний амулет с гулом взорвался рядом с существом, окатив того пламенем. Пора было заканчивать.       Пока гвоздеголовый отвлекся на борьбу с огнем, Эскель, сосредоточившись, напитывал силой Знак Ирден. Он вложил в это простое колдовство всю свою волю к жизни, все резервы, какие только мог найти. Все светлое, чистое и настоящее, что жило в душе: теплый голос матери, напевающей дурацкую пастушью песенку; морщинки у глаз Весемира, кладущего тяжелую мозолистую руку на плечо юного Эскеля, успокаивая и ободряя; снежно-белые волосы Геральта, прикрывающего его от Старого Грота; смех Ламберта, отпускающего очередную скабрезную шутку; тонкую улыбку и васильковые глаза той самой первой любимой, чьего лица он уже не помнил; жар камина в Каэр Морхене и пепельноволосую девочку, маленькую и хрупкую, одним взмахом ресниц привязавшую к себе крепче, чем стальными канатами; молодую чародейку, упрямую и в то же время податливую, прохладно-ромашковую, страстно к нему прильнувшую.       Существо сумело сделать лишь один шаг внутрь границы Ирдена. Застыло на одной ноге, протянув вперед обожженные руки. Оно еще кривило в усмешке лопнувшие черные губы, казалось, висящая лоскутами плоть нисколько не волнует его. Эскель, осклабившись, вернул твари усмешку, одновременно широко размахиваясь мечом. Рубанул сильно, придавая инерцию удару всем корпусом. Утыканная гвоздями голова отлетела и, металлически звякая, покатилась по полу. Обезглавленное тело продолжало нелепо стоять до тех пор, пока не иссяк Знак Ирден. Потом осело на пол и вместе в головой рассыпалось прахом.       — Ха! — произнес Эскель, смачно плюнув на кучу черной пыли. — Лучше б у тебя в башке мозги были, а не булавки.       Тяжело прислонился к постаменту, на котором по-прежнему лежал похожий на летящего дракона кинжал, вытер с лица смесь пота и крови и скосил глаза вниз. На боку куртка набухла красным. Эскель выругался. Подобрал сумку, отброшенную во время боя в угол. Шипя сквозь зубы от боли, принялся искать бинты и заживляющую мазь. Хохотнул, наткнувшись на кирку и двадцать саженей веревки.       Конечно же, гвоздеголовый попал именно туда, где ранее отметилась Королевская виверна. «Если так пойдет дальше, пожалуй, стоит заказать нагрудник с пластинами из метеоритного серебра», — подумал Эскель, наскоро обрабатывая рану. В отличие от «Ласточки», мазь Фрейи явно обладала анестезирующими свойствами — туго забинтованный бок почти сразу перестал болеть, доставляя ему минимум беспокойства. Он удовлетворенно хмыкнул, по крайней мере, если придется еще сражаться, то он истечет кровью, не ощущая никакой боли.       Осторожно, на всякий случай обмотав руку полотном, взял кинжал, завернул в тот же кусок полотна, избегая касаться его незащищенной кожей, и положил на дно сумки. Проходя мимо, еще раз плюнул на останки гвоздеголовой твари, прибавив пару любимых выражений Ламберта.       В «Зале Тишины» все было по-прежнему. Труп круглого летающего говнюка никуда не делся и, слава богам, не собирался оживать. Эскель с тоской поглядел на большие двустворчатые двери, ведущие к выходу напрямую, но не стал рисковать и свернул в уже знакомый боковой ход.       Обратный путь не был ничем примечателен. Эскель пару раз останавливался, пережидая головокружение, но в целом чувствовал себя неплохо. С гибелью гвоздеголовой твари храм будто тоже умер. Исчезло ощущение опасности и чужого взгляда, однако оставаться дольше необходимого по-прежнему не хотелось.       Обезболивающая мазь все-таки сыграла дурную шутку. Он понял это, уже почти добравшись до выхода. Внезапно споткнулся и, упав, не находил сил подняться. Потолок то приближался, то отдалялся, в уши будто напихали воска. Эскель прикрыл глаза, почему-то вспомнив, как Дейдра полоснула его когтями по лицу. И тут же снова открыл, неловко переворачиваясь на бок. Он подполз к рукокрылой даме, цепляясь за ее наколенники и крутые бедра, поднялся. Стоял, восстанавливая дыхание, уткнувшись в пышный каменный бюст.       — Спасибо, милая, — усмехнулся он, шлепнув ее по твердому холодному заду. — Мне всегда нравились рогатые женщины.       Наконец, осторожно шаркая ногами и шатаясь, побрел к выходу. И ничуть не удивился, увидев за поворотом одетую в охотничий костюм, собранную и очень серьезную Фрейю.