* * *
Фрейя осторожно спустилась по узкой винтовой лестнице, придерживая платье. На третьей ступеньке снизу, как она помнила, шаталась одна из плиток, и не раз уже приходилось цепляться подолом за острый край. Из купальни ощутимо парило и тянуло розмарином — хозяин гостиницы всегда добавлял немного в воду. Благополучно миновав злосчастную плитку, Фрейя свернула к неприметной, известной лишь очень немногим из гостей дверке, которая вела в небольшое помещение, где на полках лежали белые накрахмаленные простыни и полотенца. Но главной особенностью этой комнаты было зеркало. Большое, во всю стену, оно, согласно уверениям хозяина, было доставлено по требованию Прелестной Мерзавки Мюриэль и поначалу стояло в купальне — уж очень нравилось будущей графине Гаррамон собственное отражение во время любовных утех. Остальные постояльцы не оценили порывов души Мюриэль, и позже зеркало убрали подальше. Фрейя скинула платье и оглядела себя с ног до головы, поглаживая по груди и бедрам, немного покрутилась, принимая изящные позы. На сегодняшнюю ночь у нее были большие планы. Несмотря на поздний час, у кромки бассейна, закутанные в простыни, сидели, оживленно болтая, трое нильфгаардцев: мужчины и дама в возрасте. Поприветствовав Фрейю, они вновь вернулись к беседе о том, что в окрестностях Горс Велена опять видели Яна Наталиса. Облегченно вздохнув, что не придется задерживаться для светского разговора, она направилась в дальний угол купальни — там находилась парная и стояли кадки, отгороженные друг от друга, — деревянные, с набитыми, как на бочках, обручами. Из одного такого закутка, пятясь и кланяясь, выходил мальчик-слуга, а следом раздался знакомый голос: — И принеси еще кувшин вина! — Да, господин. Фрейя неуверенно замерла, но, когда служка убежал, решительно направилась в сторону парной. Рядом с очагом стояли составленные углом скамьи. Ведьмак расположился на одной из них в компании запотевшего кувшина и глиняного кубка. — Эскель? Он поднял глаза от кубка и, потирая шрам на щеке, удивленно посмотрел на нее. — Я думал, ты собираешься спать, госпожа баронесса. — Ну уж нет! Я ни за что не откажусь от лохани с горячей водой. — Фрейя, улыбнувшись, села рядом, закинув ногу на ногу. Эскель уставился на ее обнаженную ступню с таким видом, будто у него внезапно заболел зуб. — Очищающие заклятия ужасно сушат кожу. Особенно слизистые, если ты понимаешь, о чем я. Эскель нахмурился и невольно посмотрел выше. Его взгляд скользнул по лодыжке, зацепился за острое колено, пробрался под простыню… — Да, вижу, ты понимаешь. — Фрейя едва заметно усмехнулась, затем кивнула в сторону кувшина. — Угостишь? Эскель пожал плечами и пододвинул к ней кубок. Вино было ароматным, с ярким, как цветочная поляна летним днем, вкусом. Прикрыв глаза, Фрейя тянула его мелкими глотками, отчего каждая клеточка наполнилась легкостью и жаром. Этот жар выступал на теле бисеринками влаги, а на щеках — румянцем. Она боялась взглянуть на ведьмака, наслаждаясь хрупкими мгновениями предвкушения. — Э-м-м… И кто такая баронесса Флевьель? — внезапно спросил Эскель, отпивая прямо из кувшина. Фрейя задумчиво покрутила в руках кубок. — Ты не поверишь, но это и в самом деле я. — Баронесса? — прищурился ведьмак. — У чародеек не бывает титулов. — Конечно же, ты прав — не бывает. — Фрейя… — Ох, ну это же просто! Если ты рождаешься в семье барона Флевьель, по-моему, этого достаточно, чтобы при случае воспользоваться этим именем. Здесь отныне Нильфгаард, Эскель, а на другом берегу Понтара Радовид жжет чародеев на кострах. В такой ситуации я предпочитаю, так сказать, прильнуть к своим корням. — Значит, баронесса… — Тебя что-то смущает? — Фрейя чуть наклонилась вперед, внимательно глядя на него. Нахмурилась и чуть растерянно спросила: — Во имя Мелитэле, при чем тут батистовые трусики? Эскель подавившись, закашлялся. — Ты обещала не залезать ко мне в голову. — Тогда постарайся не думать так громко. Эскель покачал головой и отвернулся, про себя проклиная чародеек с их манерой лезть куда не следует. Фрейя захлопала ресницами и уткнулась в пустой кубок, пряча улыбку. — Эскель? — Ну? — Извини меня, пожалуйста. Она залпом допила остатки вина и протянула кубок ведьмаку. Их пальцы соприкоснулись. Эскель ощутил, как вздрогнула чародейка, широко распахнув глаза. Сдавленно вздохнула, заливаясь румянцем. Он подался вперед, безотчетно, но безошибочно нашел ее податливые, сладкие от вина губы. Фрейя отвечала жадно, с пылкой нетерпеливостью. Ластилась, выгибая спину, желая только одного — прильнуть к нему обнаженной кожей, обвить руками и ногами, иначе, казалось, она просто сгорит, рассыплется пеплом. Эскель глухо застонал ей в шею, когда Фрейя положила ладонь ему на поясницу, принуждая сильнее вжаться в нее. Скамья была дьявольски узкая и неудобная. Он отстранился чуть-чуть, невольно прислушиваясь к громким голосам нильфгаардцев и еще какому-то шороху, но, увидев пунцовые, искусанные губы и лихорадочный блеск глаз Фрейи, выбросил все это из головы, поняв, что желание сильнее его. — Ваше вино, гос… Ой… Они замерли. Эскель выругался. Фрейя нервно засмеялась и, вытянув руку в сторону слуги, проговорила заклинание. Глаза юноши остекленели, с лица пропало всякое выражение, он стал похож на восковую куклу, безжизненную и покорную. — Поставь кувшин и иди. Ты никого здесь не видел. Слуга опустил кувшин рядом с уже пустым и, развернувшись всем телом, размеренно зашагал прочь. Фрейя притянула голову Эскеля к себе, открывая для поцелуев шею и ключицы, и негромко сказала: — Пойдем наверх. — Прямо так? Эскель красноречиво потянул за край ее простыни, задев заострившиеся соски. Фрейя невольно подалась навстречу его ладони, потом, склонив голову набок, посмотрела вниз и, облизнув губы, подмигнула. — Прямо так. На недолгую иллюзию моих сил вполне хватит. Но сначала… Она опустилась на колени и медленно провела руками по его твердым, напряженным бедрам под полотенцем. Эскель прикрыл глаза и спустя пару мгновений перестал вообще о чем-либо думать. Наверх они пошли нескоро. Воровато оглядываясь на нильфгаардцев, перешедших с Наталиса на шашни принца Воорхиса с баронессой Ла Валетт, Фрейя затянула Эскеля в кадку с водой. Как она выразилась: «Просто помыться, ничего такого». Ничего «такого» и не было, но ему трижды приходилось срывающимся шепотом уговаривать хихикающую Фрейю перестать делать то, что она делает. А когда она, сжав бедрами его руку, тихо простонала ему в плечо что-то вроде: «Только не останавливайся!», образы кладбищенской бабы и гвоздеголова уже почти перестали помогать. Эскель был близок к тому, чтобы закинуть чародейку на плечо и, рыча наподобие волколака, утащить куда-нибудь подальше. С трудом, но все же они выбрались из воды. Он смотрел на искрящуюся капельками воды в свете магических свечей Фрейю, с улыбкой подающую ему полотенце, и его не отпускало чувство нереальности происходящего. В ней не было страха или брезгливого отвращения кметок. Не было сладкой фальши лучших куртизанок Вызимы, Ард Карайга или Новиграда. Только искренняя радость оттого, что они наконец-таки оказались вместе. Фрейя встряхнула влажными волосами, и потемневшие от воды пряди зазмеились по обнаженным плечам. Прохладное прикосновение к разгоряченной коже отдалось мурашками по всему телу. Она отбросила мокрую простыню и поманила за собой беспокойно нахмурившегося ведьмака. Придерживая на бедрах полотенце, он отрицательно помотал головой, указывая на нильфгаардцев. Фрейя закатила глаза, потом подошла вплотную, взяла обе его руки и положила себе на грудь, глубоко вздохнув от удовольствия. Полотенце упало. С трудом преодолев желание остаться стоять так вечно, впитывая всем телом тепло и вибрацию, идущие от ладоней Эскеля, она все же отстранилась. Повернулась к нему спиной, соблазнительно изогнулась, продемонстрировав идеальную работу мастеров красоты Аретузы. Эскель потянулся было к ней, но остановился. Медальон тут же предупреждающе завибрировал, реагируя на магию — Фрейя подняла руки, кокетливо кружась перед ним, а иллюзорное платье медленно обретало кажущуюся плотность, окутывая ее фигуру. Над его штанами Фрейе пришлось потрудиться немного дольше. Но в итоге, присев в легком реверансе, она царственно подала Эскелю руку. И, полностью одетые, ведьмак и чародейка чинно прошествовали мимо нильфгаардцев. Те уже обсуждали слухи о внезапном исчезновении адмирала вар Ароо из Элландера и столь же внезапном его появлении в Горс Велене, попутно нелестно отзываясь о жене адмирала — некой Эмме. Заметив, как напряглась при имени адмирала Фрейя, Эскель сделал вид, что целиком увлечен поглаживанием ее пониже спины. Под иллюзией платья выглядело это и странно, и невероятно возбуждающе — ладонь, не встретив никакого сопротивления, просто исчезла в серой ткани, при этом подушечками пальцев он ощущал только упругую гладкую кожу. Они миновали хозяина гостиницы, предупредительно поинтересовавшегося у госпожи чародейки пожеланиями на завтрак. Сохраняя отстраненное и даже скучающее выражение на лицах, поднялись по лестнице. Эскель слышал участившееся дыхание Фрейи, чувствовал ее желание в каждом движении. Все накопившееся между ними, все полунамеки, как бы случайные прикосновения, украдкой брошенные взгляды — все это искрило теперь в воздухе, притягивало их друг к другу, сводило с ума и выбивало из головы все мысли. В миг, когда Фрейя, развеяв иллюзию, упала на кровать, ослепительно обнаженная, доверчиво открытая перед ним, время для Эскеля пошло какими-то рывками. То замедлялось, растягиваясь между двумя ударами сердца невыносимым удовольствием, то пускалось вскачь, подстегиваемое дрожанием ресниц Фрейи и тихими стонами. Она незаметно направляла его легкими поцелуями и электризующими ласками. А потом, добившись покорности, возвысилась над ним, покачиваясь, будто сирена в морских волнах, вверх-вниз. В ее широко распахнутых русалочьих глазах Эскелю чудился вопрос, на который он боялся дать ответ, но тело раз за разом отвечало помимо воли. И они оба утонули в буре чувств и ощущений, смешав в едином ритме дыхание, переплелись руками, безуспешно боролись с настигающим их сладостным штормом. Позже, когда они, обессиленные и немного оглушенные, лежали рядом, Эскель рассматривал тени на потолке. Ему почему-то вспоминался дом. Не Каэр Морхен. Нет, тот, другой, похороненный под грузом лет. В памяти уже не осталось четкого образа, только какие-то расплывчатые очертания и чувство тепла, спокойствия, чего-то такого, что нельзя объяснить словами, ибо оно больше любых слов. Фрейя придвинулась, прижимаясь прохладной, гладкой кожей, и, приподнявшись на локте, погладила его по изуродованной щеке, молча и нежно улыбаясь. Эскель закрыл глаза, не в силах справиться с тем, что вызывала в нем эта улыбка. Он просыпался в ту ночь несколько раз: от легких пинков Фрейи и от того, что она стягивала с него то покрывало, то простыню. Лежал, прислушиваясь сквозь полудрему к звукам города, и, успокоенный тем, что они не несли опасности, снова проваливался в сон. Ведьмачьи инстинкты сработали, разбудив его за миг до того, как Фрейя встала с постели и, шурша покрывалом, тихо вышла. Эскель сел на кровати, встряхнул головой, избавляясь от остатков сна, оглядел комнату в поисках штанов. И тут же задумался, вспомнив, что одежда так и осталась внизу, в купальне. Его отвлек робкий стук в дверь. Молоденькая служанка с порога с любопытством оглядела комнату и сразу покраснела, увидев красноречиво разворошенную постель и обнаженную спину сидящего ведьмака. Немного заикаясь, сообщила, что было велено принести вещи господина и теплой воды для умывания. Эскель сдержанно ее поблагодарил. Фрейя вернулась нескоро. Вошла почти бесшумно, но ведьмак все же услышал легкий шелест расшитого экзотическими цветами покрывала, в которое она завернулась. Остановилась, прислонившись обнаженным плечом к ширме, наблюдая за тем, как Эскель, фыркая, умывался остывшей водой из кувшина, оттягивая тот миг, когда придется посмотреть ей в глаза. Едва слышно вздохнула и присела к изящному столику с зеркалом. Эскель выпрямился и все-таки обернулся. — Доброе утро, — улыбнулась Фрейя. — Кхм, доброе, — хрипло пробурчал Эскель, не отводя взгляда от сползающего покрывала, уже обнажившего бледно-розовую ареолу. Фрейя поймала его взгляд в зеркале и, медленно проводя гребнем по волосам, задумчиво сказала: — Служанка принесет завтрак где-то через полчаса. Эскель молча шагнул ей навстречу, не желая терять время на разговоры. Столик лишь на первый взгляд казался хрупким. Позвякивая баночками и натужно скрипя ножками, он все же выстоял.* * *
Солнце тонкими лучиками пробивалось из-за колышущихся от ветра портьер, расцвечивая полумрак комнаты яркими пятнами, появляющимися то тут, то там. Нарушая все правила хорошего тона, Фрейя ела джем прямо из хрустальной вазочки, слизывая янтарные капли с указательного пальца. Она устроила в прямом смысле завтрак в постели, поставив поднос с едой на измятые простыни. Эскель не возражал. Ему нравилось все, что она делала этим утром. Даже крошки, усыпавшие все вокруг. Даже то, что уже перевалило за полдень, а она все еще сидела, завернувшись в покрывало. Даже загадочная полуулыбка, с которой она смотрела на него. — У меня есть дела в городе. А ты, будь добр, покрутись на рыбном рынке, осторожно порасспрашивай лоточников. Можно ли попасть на Танедд? Есть ли охрана наверху, у Аретузы? — Ты не хочешь привлекать к себе внимание, — рассудительно отметил Эскель. — Ох, ведьмак, ну конечно же не хочу! Меня здесь и так слишком многие знают. И далеко не как баронессу Флевьель. Кто-то, как наш хозяин, например, будет молчать, а кто-то шепнет на ухо ближайшему осведомителю. — Фрейя с сожалением отставила пустую вазочку из-под джема. — Я не настолько важная персона, чтобы всерьез заинтересовать шпиков Ваттье де Ридо, но разбирательства относительно того, что здесь нужно чародейке из Вергена, с каким-нибудь не в меру ретивым клерком отнимут массу времени. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — нахмурился Эскель. Фрейя упрямо поджала губы. — Я понятия не имею, что я делаю. Я никогда и помыслить не могла обо всем этом. — Она махнула рукой в сторону сумки с кинжалом. — Древние храмы, головоноги… — Главоглазы. — Какая разница? Я — целитель, а не зерриканская воительница! А вместо лечения очередного геморроя сижу тут и прикидываюсь тем, кем уже никогда не буду. Влипаю в новую неприятность, едва выпутавшись из старой, да и то… — Фрейя… — Молчи! — Она со злостью дернула торчавшую из покрывала нитку. — Молчи. Я знаю, что ты хочешь сказать. И ты, как всегда, будешь омерзительно прав. Ну что ты так смотришь? Эскель тут же постарался изгнать из головы все мысли о том, что мог бы ей сказать. Фрейя резко поднялась и подошла к окну. — Эскель, — очень тихо сказала она, опустив голову, — я боюсь. Если бы ты только знал, как сильно я боюсь. Боюсь не успеть… не справиться… Уголок покрывала под ее пальцами превращался в мятый комок, обрастая бахромой ниток. Эскель задумался, укоряя себя за растерянность и нерасторопность. Как-то стоило реагировать. Что-то сказать. Но что именно? Он хотел бы сделать хоть что-нибудь, лишь бы исчезло это обреченное выражение с ее лица. Но вместо этого сидел, глупо уставившись в стену. На улице кто-то громко матерился по-нильфгаардски. Фрейя наконец выпустила из рук истерзанную ткань и отошла от окна. Спокойная до неестественности. — Мне нужно одеться. Выйди, пожалуйста. Не глядя прошла мимо, слегка задев покрывалом. Он успел поймать ее за локоть, развернул к себе и неловко прижался лбом к животу. Обнял, держа за запястья, не позволяя вырваться. Усадил к себе на колени. Поцеловал, извиняясь так, как умел. Фрейя глубоко вздохнула, принимая его извинения. — И все же мне надо одеться, — прошептала она. — Не надо… Покрывало с печальным шелестом упало на пол шелковой яркой горкой, но никто не обратил на это никакого внимания. Равно как и на крошки на простынях.