Блёстки

Когда я увидел тебя обнажённым на сцене, всё вокруг уже было не тем. Даже я сам претерпел кардинальные изменения. Наблюдая за тобой со стороны, в этом нелепом цветастом платье и с волосами, длиннее, чем у многих женщин в округе, я уже перестал быть собой. Помню, в один момент всё перестало для меня существовать. Лишь на фоне размытого вонючего мирка, сосредоточившегося где-то здесь, ярко выделялась твоя фигура, естественно, вся в блёстках. Ты сочетал в себе черты дикаря из джунглей, бунтаря и еще бог знает кого, но что-то там было ещё, за этим бешеным огнём в глазах. Что-то, что никому не удалось рассмотреть, кроме меня. И вот, мне сказали, что я прикоснулся к звёздам. Но я-то хотел другую звезду. Поющую и блестящую. А потом внезапно начался этот водоворот, в котором нельзя было не утонуть: куча фанатов, записи, менеджеры, громкие заголовки в газетах, новости, глянцевые журналы - всё казалось таким напыщенным и в то же время само собой разумеющимся, что я уже просто плюнул на это и решил дальше идти ко дну. Все же знают, чем заканчивается существование чего-то красивого и сияющего? У нас забирают эти самые прошлые "ненужности", а затем кидают на землю и топчут. Кому какое дело до блёсток, в которые уже въелась вековая грязь? Никто не стал бы чистить от неё маленькую стразу, когда вокруг так много ещё незапятнанных и не продавшихся. Но мне хотелось заглянуть поглубже и хотя бы попробовать отскоблить тебя. Иногда я наталкивался на эту чёртову бетонную стену, сквозь которую невозможно было ничего рассмотреть. Однако, мы сделали это. Мы сделали шоу - вот что важно, не так ли? Изображая на камеры сцены, пытались с тобой прочувствовать свободу, кровь, что бежала по жилам, сердца друг друга. "Быть скандальным - значит быть значимым", - так думали мы, пока всё не рухнуло. Мне хотелось, чтобы нас не забыли. А тебе было всё равно, ты готов был стать звездой на один день, вспыхнуть, взорваться и догореть дотла, как фейерверк, тем самым оставив после себя лишь море сверкающих искр. Но это сделал я. Всё стало слишком тусклым, нелепым, сухим и безжизненным, как в пустыне. Пришлось решиться на большой взрыв, хоть это было мне не свойственно. Кто же ещё догадался бы встряхнуть этот больной скучный мир, как не тень былого меня? В нашей истории, полной каких-то глупых сенсаций, шика, страз и глэма, никогда не было чего-то близкого к слову "любовь". Только нехватка нас самих. Жуткая привязанность, ломка, жажда, голод, желание - можно было называть как угодно, но только не этим красивым нереальным словом, так легко и мягко слетающим с языка. Это было сильнее всего, что я когда-либо встречал. А потом мы, под стать поп-идолам, расплывались, таяли, как льдинки, теряли чёткие грани, рушились, как империи или карточные домики, падая к ногам друг друга. И стоя у двери в зал, я слышал, как ты кричал. Никто другой не мог различить, что было в этом призыве. Эти люди не умирали так же, как мы. Им подавай вечных хлеба и зрелищ. Идиоты, лишённые чувств. Ты валялся на сцене, снова возвращаясь к своему первоначальному состоянию - втоптанной в грязь блёстке - и звал меня. Тонул в ослепительном свете прожекторов, весь какой-то белоснежный и светлый. Конечно, было бы глупо отрицать мою тягу к тебе, но, знаешь, иногда эта грёбаная гордость портит всё не хуже междоусобицы между живущими ранее мирно семьями. Натянув воротник пальто почти до глаз, я заставил себя идти дальше. Но, знаешь, Курт Уайльд, на этот раз ты выиграл. Я шёл по тёмным улицам и постоянно оборачивался назад, мечтая увидеть в свете фонарей моего подбитого дикаря - потускневшую поющую блёстку с сигаретой в руке и с этой особенной улыбкой, заставляющей меня безвозвратно падать куда-то в тебя.