Uanui lor

Небеса были затянуты плотной завесой громовых туч, что не давала звездам озарить земли своим призрачным свечением. Исиль не мог пробиться сквозь густой покров темных облаков и оставался по ту сторону пелены. Тишина пыталась накрыть темный лес своим сонным покрывалом, но то и дело помехой ей становились крики ночных птах и беспрерывное журчание ручьев. После вечернего дождя в воздухе все еще отдавало сыростью, из-за чего хворост был непригоден для костра. Дело шло к осени, и воздух день за днем полнился прохладой. Промозглый ветерок пронимал до костей, не смотря на то, что путники рассчитали вероятность козней погодных условий и одеты были по погоде. Крохотным светлячком маячил в воздухе небольшой светильник, что нашел себе место в разлогой кроне граба, который стоял на окраине лесной опушки. От ветра он слегка покачивался на ветке и свет его подрагивал, внушая ложные опасения, будто он вот-вот погаснет. Но светильник был не так прост. Один из путников сидел под деревом, задумчиво осязая взглядом лесные просторы и казалось, что видит он гораздо дальше и больше, чем мог бы позволить его и без того чуткий и пронзительный взор. И не мудрено то было, ибо светлые черты лица и сияющий облик выдавали благородного эльфийского воина, пускай уставшего и измотанного делами минувшего насыщенного дня. Думы его пытались уплыть далеко за горизонт, но то и дело возвращались к человеку, что мирно посапывал поблизости, свернувшись калачиком. До глупого смешка странно было видеть его сильную фигуру в столь нелепой, казалось бы, позе. Юноша поежился от холода сквозь сон, и спутник накрыл его своим плащом. Эльфу простуда не страшна, а этот, глядишь еще, заболеет и сляжет. Впрочем, происхождение Турина и события, затейливыми зигзагами сплетающиеся вокруг него, подсказывали, что судьба ему уготована куда прозаичнее. С каждым днем Белег все больше привязывался к парню, то же самое он видел и в сыне младшего народа. Большим удовольствием синде было утолять жажду знаний в душе наследника дома Хадора, видеть, как жадно тянется он к премудростям и новым делам, замечать неусыпный блеск в ясных глазах, что смотрят на него так, словно видят насквозь, пронзают душу, тянутся к ее свету и радуются ему же. Когда эльф очередной раз приходил за Турином в Менегрот, тот с неподдельной радостью всегда отправлялся в новый путь, в неизведанные чащи Дориата, чтобы провести несколько дней с товарищем, постигая лесную науку и учась владеть оружием. И хоть почти ощутимая временами тень лежала на сердце сына Хурина, горело в нем и пламя, по-своему горячее, норовистое и странным образом притягивающее. Да и, пожалуй, далеко не каждому приметное. Но только не эльфу. Он всегда знал, что в парне скрыто нечто гораздо большее, чем то, что можно узреть одними глазами, хотя и взору было на чем остановиться. С каждым днем Турин становился все мужественнее, все ловчее и искуснее в бою, а черты лица за милю выдавали гордого и доблестного адана. Но милее всего эльфу был тот Турин, который как-то по-детски глядел на него большими глазами, когда Белег начинал свои рассказы, который добродушно улыбался и совсем редко смеялся приятным глубоким и слегка шероховатым смехом. Турин, лицо которого не могла омрачить ни единая тень. Эльф всей душой любил этого Турина и отдал бы все, чтобы он был таким всегда, чтобы реже видеть его угрюмым и мрачным, чтобы все тени рассеялись, и судьба здешних земель не висела на волоске день ото дня. Но при всем пламенном желании, ему одному это все было, увы, не под силу. Находясь целиком и полностью во власти своих размышлений, эльф, наконец, погрузился в безмятежную грезу. Адан же, охваченный дурным сном, беспокойно ворочался. Ему снилось, будто он заплутал среди вечных снегов и сковывающих все вокруг льдов, что морозы норовят заползти в душу и превратить ее в один большой снежный ком. Он брел среди зимы, один среди леденящей сердце зимы, среди бесконечных северных ветров, что мириадами иголок вонзаются в тело. От них негде укрыться, от них некому спасти. Губы шевелились и лихорадочно шептали что-то крайне неразборчивое, но раз за разом слух близ сидящего улавливал лишь одно слово, что выделялось из несуразного шепота. Одно слово – свое собственное имя. Он находится в эпицентре снежного вихря, готовясь дорого продать свою жизнь в сражении с бурей, пока на устах стынет лишь одно речение. Имя того единственного, кому был бы рад Турин в эти минуты. - Белег, Белег... Он достает меч из ножен и готовится броситься на стихию, принявшую устрашающий зримый облик… Парень продолжал хмуриться и ворочаться во сне. Он резко перевернулся на бок и то, что он нашел по левую сторону от себя, его крайне обрадовало. Оказавшийся же в крепких руках спящего адана грезивший эльф, придя в себя, оказался в немом оцепенении, а щеки его вдруг украсил легкий румянец. Внезапно, зима рассеивается, пропадает, бесследно исчезает, словно диковинный мираж, словно ее никогда не было. Вокруг снова зеленый лес, вековые древа-великаны, ласковый солнечный свет и верный товарищ по левую руку, всегда тепло и приободряюще улыбающийся… В конце концов, усмехнувшись своим мыслям, Белег робко приобнял Турина, что уже успокоился и забылся спокойным сном. Ветер гнал тучи на юг, и постепенно пелена стала рассеиваться, словно с лика небесного плавно слетала диковинная воздушная вуаль. Наконец показавшись из-за исполинского облака, ладья Исиля медленно плыла по небесной глади, устланной сияющими звездными корабликами. С передвижением грузных туч воздух будто бы стал чище, и все вокруг потянулось к бледному свету луны. А крошечный светильник по-прежнему мерцал в кроне разлогого граба, охраняя сны двух путников…