Детский вопрос

      — Роза, — спрашиваю я, — тебе нравится Евдокимов?       — Что за детский вопрос, — морщится Землячка. — Какая разница, нравится он мне или нет? Со своими обязанностями он справляется отлично.       Что верно, то верно, особые отделы работают как часы. И всё равно.       — Значит, ты тоже от него не в восторге, — делаю вывод я. — Склизкий тип.       — Ты, видимо, хотела сказать — скользкий.       — Э-э, видимо.       Больше мы не разговариваем. Землячка сидит с закрытыми глазами, привалившись к дверце. Я делаю заметки для будущей статьи в «Правду», тонкий блокнот легко мнётся, и я прижимаю его к колену и сильнее надавливаю карандашом, а время от времени поглядываю на Землячку, слежу, чтобы очки не выпали у неё из руки, если вдруг заснёт.       Машина резко останавливается, так что закорючка от буквы «д» перечёркивает мне весь низ страницы, и мы с шофёром одновременно бормочем ругательства. Наверное, кто-нибудь перебежал дорогу, думаю я и перечитываю свою последнюю строчку. Потом перечитываю ещё раз и начинаю писать продолжение, а мы между тем всё не трогаемся.       Слева раздаётся раздражённый вздох.       — Почему стоим? — нетерпеливо спрашивает Роза, надевая очки.       — Дык тут, товарищ Землячка, вон… — показывает рукой шофёр.       Мы высовываемся из окон. Посреди дороги в пыли сидит оборванная девчушка лет семи, держится за ногу и всхлипывает. Больше никого вокруг не видно.       — Разберись, Бэлла, — командует Землячка. И добавляет тише: — Я с ними… не умею.       — Я, что ли, умею?       Но из нас троих, похоже, у меня действительно больше всего шансов найти общий язык с ребёнком. Передав блокнот и карандаш Землячке, я вылезаю из машины и подхожу к девчонке.       — Эй, ты чего? Упала?       Штаны, судя по размеру, могли достаться ей от старшего брата, они такие грязные, что трудно понять, какого цвета были изначально. Девчонка убирает руки с коленки и показывает мне кровоточащую ссадину, которую прекрасно видно через огромную дыру в штанине.       — Где родители? — спрашиваю я.       — Нету, — отвечает она угрюмо.       Не удивительно.       — А с кем ты живёшь? Где?       — Не знаю, — не глядя на меня, говорит девчонка. — Всех убили.       — Кто?       Она молчит. Я протягиваю ей руку.       — Пошли. Отвезём тебя в город.       Девчонка шарахается назад.       — Я не поеду! У них была такая же машина!       — Машины тут все одинаковые, — пожимаю плечами я. — Вставай.       Но она вставать не собирается.       — Бэлла, давай быстрее! — окликает Землячка. — Забирай её, и поехали. Передадим горсовету.       — Ладно, ладно, — я ловлю девчонку за локоть и ставлю на ноги. Она отчаянно брыкается, и я не знаю, что с ней делать, бить не хочется ну никак, а успокоить нечем. — Тихо! Не дёргайся! Да перестань! — тут мне приходит новая мысль. Я чуть ослабляю хватку. — Есть хочешь?       Она сразу же прекращает сопротивление. Я вздыхаю с облегчением: понятия не имею, что бы я делала, если бы это не сработало.       — У нас в машине есть еда. Пойдём. Не бойся.       На самом деле у нас в машине есть только завалявшийся огурец, который мы вчера брали с собой на очередной выезд и не съели, но, думаю, она и этому будет рада. Открыв дверцу, я подталкиваю девочку на заднее сиденье.       — Роза, может, пересядешь вперёд? И там в этом… ну… — как по-русски «бардачок»? — В общем, там внутри лежал огурец, дай его мне.       Землячка смотрит на меня с удивлением, но делает, как я сказала. Я сую огурец девчонке, сажусь рядом с ней и закрываю дверцу. Мы, наконец, отъезжаем.       Девчонка ест с громким хрустом. Землячка оборачивается и несколько секунд наблюдает за ней, потом переводит взгляд на меня. Я улыбаюсь и пожимаю плечами.       — Вы похожи на учительницу, — неожиданно заявляет девчонка.       — Я и есть учительница, — поправляет очки Землячка. — Не все люди понимают, что их ведут к лучшему будущему. Иногда приходится объяснять, а иногда — выгонять из класса.       В классе человек тридцать, не меньше. Роза вышагивает вдоль исписанной схемами доски, увлечённо рассказывает про Маркса и Ленина. Дети не слушают, на задних партах кто-то спит, некоторые тихо переговариваются. Кажется, Землячка, сама растворившись в своей лекции, ничего не замечает, но вот она останавливается перед мальчишкой, который мастерит самолётик из листа учебника.       — «Переход государственной власти из рук одного в руки другого класса есть первый, главный, основной признак революции». Автор, труд, страница? Живо!       «Ленин, „Письма о тактике“, том тридцать первый, страница сто тридцать третья», — чеканю я про себя. А мальчишка ничего сказать не может.       — Кто знает? — спрашивает Землячка, обводя класс взглядом.       Тишина становится абсолютной. Ни одна рука не поднимается. Тогда Роза поворачивается ко мне и говорит устало и равнодушно:       — Расстрелять. Всех.       Я быстро готовлю пулемёт и выдаю очередь.       Когда я просыпаюсь, выстрелы ещё звучат в ушах, и лишь через несколько секунд я понимаю, что слышу их уже наяву. Справа от меня Землячка, приподнявшись на локте, тоже слушает, потом, видимо, заметив моё шевеление, поясняет:       — Приговоры приводят в исполнение.       Как будто я не знаю.       — Угу.       Она зевает и снова ложится, повернувшись ко мне спиной.       Мне как-то тошно. Сон произвёл тягостное впечатление. Разве бы я смогла в реальности расстрелять полный класс детей? Даже если бы Землячка велела? К счастью, я могу позволить себе не участвовать лично в большинстве казней и вообще не вникать глубоко в дела местных ЧК. У них есть инструкции — пусть работают. Инициативу мне случается проявлять лишь в редких случаях, когда у меня возникает такое желание, — чаще всего они связаны с белыми офицерами и богачами-буржуями. Вот Землячка — та, говорят, однажды убила какую-то женщину-заложницу, то ли жену генерала, то ли ещё кого-то важного. Приходилось ли ей стрелять в детей? Я решаю, что не хочу знать. Или всё-таки?..       — Роза, поговори со мной.       — Слушаю.       — Мне не надо, чтобы ты просто слушала. Я хочу, чтобы мы поговорили.       — Ну так давай, давай поговорим, — раздражённо отвечает Землячка. — Что случилось?       — А просто так? Если ничего?       Она перекатывается на спину.       — Бэлла, ну что за шарады? Да ещё среди ночи. Выкладывай, в чём дело.       Я зажигаю папиросу. Пулемёт всё трещит за окном. Как-то неожиданно для себя я говорю:       — А мы ведь даже не узнали, как зовут ту девушку.       — Девочку, наверно? Девушки, вообще-то, сильно старше.       Ну да, да. Опять суффикс не тот.       Землячка проводит рукой по глазам.       — Да какая разница. В совете наверняка уже решили, что делать. Есть приюты, причём вполне приличные, с ней всё будет нормально. Меня больше волнует, что ситуация с дезертирством почти не улучшается… И снабжение армии хромает.       — Я думаю, это наши убили её семью.       — Ну, значит, она дочь какого-то офицера, бывает. Бэлла, у тебя есть конкретная проблема? Потому что если нет, будь добра, философствуй утром!       — Хорошо, — говорю я и надеюсь, что к утру это настроение у меня пройдёт. Обычно так и случается.       К моему огромному удивлению, Землячка берёт мою руку и на миг подносит к губам.       — Ты слишком много думаешь не о том, о чём надо, — и добавляет непререкаемым тоном: — Спи.       Я сплю без снов до рассвета.       За завтраком Землячка, просматривая информационные сводки, мимоходом спрашивает:       — Так чего там, Бэлла? Ты хотела о чём-то поговорить?       «Ты когда-нибудь стреляла в ребёнка? А меня бы могла заставить?» Нет, незачем мне это знать. Я и правда думаю не о том, о чём надо.       — Да ерунда… Там для статьи… Ерунда. Приятного аппетита.