эта девочка, её тело я читаю, словно слепой — шрифт Брайля. мелом чертит мне стрелочки прямо к воротам рая.
***
Гарри в отчаянии всмотрелся в её осунувшееся, бледное лицо и вцепился в край стула так сильно, что костяшки его пальцев побелели. Гермиона сидела, склонив голову и обхватив руками колени, и вслушивалась в мелодию, играющую по старому радио. Она уже не плакала — видимо, слёзы просто закончились. Гарри решительно поднялся, подошёл к девушке и протянул ей руку. Она устало взглянула на него, но через несколько мгновений всё же поднялась. Держа Гермиону за руки, он повел её в центр палатки, медленно расстегнул цепочку, на которой висел крестраж, и небрежно откинул его в сторону. Они начали танцевать, неловко передвигая ногами — настолько неумело, что у обоих на лицах появились улыбки. Гарри покрутил девушку, словно в вальсе, и вновь притянул к себе, ощущая, как она прижимается ближе. Гермиона уткнулась подбородком ему в плечо, и он вдруг понял, что вот оно. Вот. Её улыбка была тем единственным спасательным кругом, что мог вытащить его из глубины всепоглощающей паники и отчаяния. С ней он мог быть собой — настоящим собой — и он знал, что она, несмотря ни на что, не оставит его, не уйдёт, как другие. Она была той, кто напоминала ему, кем он был, когда депрессия заставляла забыть. А когда весь мир отворачивался от него, Гермиона была той, кто заставлял его поверить в то, что он не один. Гарри медленно топтался на месте, обнимая подрагивающее тело Гермионы и чувствуя её сердцебиение, и только сейчас вдруг представил свою жизнь без неё. Что бы он делал, если бы она ушла с Роном? Наверное, опустил бы руки. Его сердце всё ещё бы билось, лёгкие перекачивали кислород, а мозг функционировал, но внутри он был бы мёртв. Если вселенная бесконечна, то в мире, должно быть, бесчисленное количество реальностей. И, наверное, во всех она его бросала, кроме одной — в которой она осталась с ним навсегда. И он благодарил всех существующих в этом мире богов за то, что был настолько удачлив, чтобы жить именно в этой вселенной. Они так и стояли, прижавшись, пока музыка понемногу затихала, оставляя после себя лишь тоску, возвращающуюся боль и неловкость. Гермиона подняла на него глаза и медленно отстранилась, не отрывая взгляда от его лица. Через мгновение она развернулась, чтобы уйти из палатки. Всё, что он видел сейчас — это пушистая копна её шоколадных волос. Гарри сделал шаг вперёд и робко тронул девушку за плечо — она повернулась и посмотрела на него своими большими, влажными глазами. Его взгляд проследил за маленькой дорожкой слёз, и он поднёс пальцы к её лицу, осторожно вытирая мокрую щёку. Именно в этот момент Гарри понял, что любит её. Грейнджер долго всматривалась ему в лицо уставшим взглядом, а потом медленно провела пальцем по его скуле. А Поттер задумался о том, как она выглядела под одеждой. Он хотел почувствовать неистовый стук её сердца напротив его голой груди, хотел почувствовать её тонкие пальцы на своей спине, но больше всего он хотел услышать, как прозвучало бы его имя, если бы она лежала под ним, содрогаясь от наслаждения. Сейчас был, однозначно, самый неподходящий момент для таких мыслей. — Ты покраснел? — она слегка улыбнулась. — Я просто… Нет. Что-то вспыхнуло между ними, Гарри быстро наклонился к девушке, и их губы неловко соприкоснулись, а зубы стукнулись между собой. Гермиона до боли сжала его плечи пальцами и приоткрыла рот, неумело пытаясь отвечать на этот отчаянный поцелуй. Гарри мягко подтолкнул её к кровати, повалив, и опустился сверху, опершись локтями по обе стороны от её головы. Всё замедлилось — поцелуй получился менее корявый, Гермиона скользнула руками в его жесткие, тёмные волосы, а его пальцы нырнули под её рубашку, касаясь тёплого и нежного тела, которое тут же покрылось мурашками, отвечая на прикосновение. Он гладил её, не в силах остановиться, жадно и с каким-то отчаянием целовал выгибающуюся и подрагивающуюся под ним девушку, не понимая, как раньше существовал без этого. — Подожди, — пробормотала Гермиона, судорожно хватая его за руку. — Гарри, подожди. Он отстранился и посмотрел в потемневшие глаза девушки; взгляд переместился к её губам — ярко-розовым и опухшим. Она была невероятно прекрасна. — Прости, я зря это сделал, — Гарри выдохнул и принялся было слезать с неё, как тонкие пальцы сжали ткань его свитера и потянули обратно. — Нет, стой. Просто. Я хотела сказать… — она вся сжалась под ним, прежде чем продолжить шёпотом. — Я девственница. Будь осторожнее, пожалуйста. Гарри кивнул, и слабый румянец появился на её щеках. А он наклонился, снова и снова целуя её со всей нежностью, на которую только был способен. Внезапно Гарри невыносимо захотел, чтобы война, наконец, закончилась, и у него появилась возможность изо дня в день видеть, как она засыпает и просыпается в его объятиях. В голове возник образ маленькой смеющейся девочки с вьющимися каштановыми волосами и в очках, и он понял, что сделал бы всё для Гермионы. Отдал бы жизнь, не задумываясь ни на мгновение. За неё. За них двоих. Лишь бы только видеть, как она улыбается. И он вдруг осознал: это была она. Это всегда была она.