Dance With The Devil

      Я не протяну долго в мире, где всё неправильно...       Попрощайся, ибо этим вечером у нас танец с дьяволом.       Не рискуй смотреть ему в глаза, ибо этим вечером у нас танец с дьяволом.       Дрожь пробегает по телу…

Breaking Benjamin ― Dance With The Devil

      ― Это твой выбор, ― Хиро зачем-то повторяет фразу вновь, касается подушечками пальцев подбородка, поднимая голову осмелившегося, некогда светлого существа, что в уверенном кивке скрывает лицо завесой золочёных волос.       ― Мой, ― тихо произносит Маса в ответ и в глазах его обожание плещется вперемешку со страхом, но именно так, на грани нечеловеческой преданности и доверия стирается понимание о чём или о ком он говорит. ― Только мой.       Прекраснее скалистых утёсов, срывающихся в бездонную пропасть могут быть лишь утёсы обвенчанные с лунным светом, чарующие в своей бледности они ещё отчётливей выделяются на фоне тьмы, что ведёт к бесконечному падению, такому долгому, что можно успеть умереть ещё в полёте, раньше, чем хрупкое тело размозжиться об острые камни. Так высоко, что захватывает дух. Маса сильнее жмётся в объятия Хиро, чувствуя даже на подсознании, что для него этот полёт и правда станет последним, в отличие от демона, крылатого и всевластного, способного позволить себе это падение и раскрыть тьму за спиной в самый последний миг. И объятия в ответ вместо тысячи успокаивающих, но пустых слов. Его держат так крепко, что болезненная зависимость отступает прочь сражённая, признающая ― они единое целое, даже так, всё ещё будучи совершенно противоположными и неравными в суете мироздания.       Тонкие пальцы сильнее впиваются в складки тёмной ткани демонического одеяния, и тот не сдерживает беззлобной усмешки. Этот ли Маса боялся его как огня? Ему ли претило даже пребывание тёмной сущности рядом? Теперь он совершенно иной, падший ангел опьяненный тьмой, хлебнувший её так много, что она едва не затопила его до краёв. Теперь он лишился тени, сам становясь ей. И бездействие оказывалось куда большим испытанием, чем попытки вытянуть к свету то, что туда и не стремилось спервоначалу.       Когда первый несдержанный вскрик срывается с искусанных губ Маса будто бы поражается самому себе. Удивлённо раскрытые глаза и трепещущие ресницы обозначают его неуверенность, как никогда отчётливо. Трепет души, застывший в некогда сияющих чистотой небес зрачках рождает алые блики, неестественно расширенные они полнятся той бездной, что способна в равной степени как убить, так и излечить потерянное сердце. Ещё бьющееся, но уже не живое в обычном понимании, оно отбивает ломанный ритм, бессильное против боли, выворачивающей наизнанку снова и снова.       ― Не оставляй меня, сейчас, ― Маса не признается в своём страхе, пряча его за витиеватой преградой красивых слов, но что ложь для демона ― правящего ей, как мощной стихией, способной подчинить себе всё и вся?       ― Не оставлю, ― так же тихо в ответ, даже если грудь ещё ломит остатками чужого света, разрывает изнутри, что по ощущениям равносильно сметающему всё на своём пути шторму, куда более сильному, чем бьющий по лицу ветер. Хлёсткие пощёчины последнего ― щекотка, по сравнению с тем, что твориться внутри. От внутреннего не спастись преградой распахнутых крыльев и остаётся лишь улыбаться звёздной высоте, едва не скрипя зубами, стиснутыми поневоле.       И небо, в насмешку прекрасное, щедро рассыпает звёзды в бездну, сбивая клочки редких облаков в серебряную муку. Маса, прячущий лицо в чужой тьме не может видеть летящей на них небесной пыльцы, но ощущает, как та оседает прохладой на обнажённые плечи, временно успокаивая невыносимый жар.       Успокаивая дрожь, он старается не думать о том, что это только начало. Жадные плети чужого огня лижут спину, только чудом ― необъяснимым, но спасительным ― не снимая тонкий бархат кожи с лопаток. Маса выгибается назад ведомый ощутимыми, ударами невидимой хлёсткости хвостов, наверное, впервые по-настоящему осознавая, что то зло, которое он видел ранее не было пределом. То, истинное и первозданное теперь восставало позади, ещё не принимая, но уже собственнически прикасаясь. Даже не оборачиваясь и не поднимая век, он ощущает на себе этот взгляд. Чужой… действительно чужой, а не тот, которым продолжает согревать Хиро.       Ещё один всхлип с высушенных неровным дыханием губ и Маса сам тянется за поцелуем. Живительным, возможно способным спасти от мучительной жажды, но Хиро отстраняется шепча неразборчиво что-то о том, что ещё нельзя. Не время ещё быть ближе.       Они слышат одну и ту же музыку, Маса не уверен в этом, ведь на самом деле даже ветер не несёт за собой звуков, но мелодия внутри не угасает, и продолжающий обнимать Хиро ведёт его в медленном танце именно в такт её звучания. Шаг за шагом, на краю пропасти, там где низ и верх размыты тьмой и лишь мерцание звёзд ещё позволяет не потеряться окончательно. Позволяет цепляться за спасительные огни, как за единственно цельное и неизменное в мире. В мире, где их больше нет. Шаг за шагом, почти не сбиваясь с ритма, почти не сходя с места Маса оказывается увлечён так далеко от собственного прошлого, что попытаться взглянуть на него равносильно попытке увидеть дно пропасти. Проще коснуться взглядом демона, но и тот останавливает, накрывая глаза Масы собственной ладонью.       ― Не сейчас, ― голос уже сорван на хрип, хоть и не единого вскрика не пропустили сжимающиеся в тонкую полоску губы. ― Чуть позже, но ни в коей мере не сейчас.       Маса лишь чувствует изменения, не видит их, но уже оказывается повергнут в трепет. Ещё не страх, но уже и не слепой восторг охватывает его, когда изящная кисть на лице становиться огромной когтистой лапой, а в объятиях вместо сильного тела мужчины оказывается мощная нечеловеческая фигура. Но Маса лишь сильнее прикрывает глаза и продолжает льнуть вперёд, не забывая о музыке, спасительной ведущей мелодии, что так отчётливо чередует удары сердца и приступы кричащей боли, разрывающей спину и сердце.       ― Вот, ― Хиро протягивает свою руку и Маса недоуменно смотрит на него в ответ, вынуждая продолжить. ― Прикуси, это поможет…       ― Хорошо, ― неуверенность в голосе, пронизанная дрожью, выдаёт сомнения Масы, легонько прильнув вперёд, не отводя полных безумного полубреда глаз, он повинуется. Сжавшиеся на нежной коже зубы, ещё не клыки, но уже болезненно изменяющиеся острия, пронзают плоть.       ― Хорошо, ― эхом вторит Хиро, со спокойствием, дающимся ему не самым лёгким путём. Он старается не замечать ни чужой боли, ни хруста собственных костей.       ― Уже скоро, ― Хиро улыбается, что слышится в его голосе. Почти по-настоящему, почти нежно… В эту ночь всё имеет досадную приставку «почти». И Масе почти не больно, когда кости спины, насквозь пропитанные тьмой, изменяются, зарождают ту едва не позабытую тяжесть, что когда-то таила в себе свет. Теперь же, рождённые в страдании обсидианово-чёрные крылья не могут скрывать в себе и доли бесполезного милосердия.       Хиро почти испытывает стыд за шаг предложенный Масе, что сменяет его статус падшего на нечто иное, более запретное. Более манящее в своей вседозволенности. Болезненное для них обоих, но такое неожиданно необходимое, что не возникает и крохи сомнений. Пути назад нет. Этот танец на краю пропасти стоит в тысячи раз дороже, чем миллионы пустых клятв и признаний. Он стоит лживого мира над ними, и стоит небес, что кроют за своей обманчивой темнотой ранящий свет. Никому более ненужный свет.       ― Больно, ― ломающим Хиро шепотом с губ Масы. Демон призванный причинять боль впервые кривиться от чужих ощущений, сожалея о необходимости дарить их. Но тьма позади, тьма всюду, охотно принимает новую жертву. Самовольного новоявленного раба и несокрушимую куклу в невидимых паучьих пальцах. Хиро чувствует это, теперь отчётливо понимая, что конец близок, и истощившийся свет не терзает более его собственную взращенную мраком душу.       ― Уже нет, ― трезвит он Масу холодом слов, выманивая его из полубреда и позволяя приоткрыть глаза, посмотреть на него в истинном обличии лишь единожды, и пока в синеве глаз не зародился первобытный страх, толкает падшего назад, в пропасть больше не кажущуюся такой пугающей и глухой к мольбам.       ― Как ты? ― усталый голос Хиро пронизан беспокойством, точно колючими бусинами ― осколками разбившихся звёзд. Падший поднимается, неуверенно оглядываясь и полной грудью вдыхая в себя прохладный воздух не кончившейся ночи. ― Ты немного задремал…       ― Мне снился странный сон, ― неуверенно делится Маса боясь быть осмеянным, но всё-таки продолжает. ― Мы были в странном месте, где я раньше точно не бывал. Так красиво и так пугающе, я будто бы танцевал с самой смертью, представляешь?       ― Кажется, представляю, ― ещё одна улыбка, ликующим оскалом, когда в лазуритовой глади любимых глаз лунным отсветом сияет тьма и алые дорожки иной сущности только начинают бесконечный пьянящий танец длинною в Вечность.