Я темней тебя

Когда взбухшая, как тесто, туча наползла на луну, он почувствовал себя еще более неприятно. Тревога, не имевшая ничего общего с естественным предвкушением, скребла ребра. Хотя бояться – но он же не боится… - более полагалось ей. Они незнакомы, и вокруг никого живого, кроме сов и кузнечиков, и она на голову ниже его. Но это он боялся – да нет же, не боялся, – а не она. Наконец она остановилась и обернулась. Ее молчание саднило, как больной зуб, но, когда он подумал об этом, понял, что совы и кузнечики замолкли тоже. Нет, она не нравилась ему. Зачем он вообще пошел за ней? На секунду, когда она прошла мимо, тронув пальцами его руку, он полюбил ее, и все в ней казалось прекрасным. Она и в самом деле была красива, но, чем дальше он следовал за ней в лес, тем острее, отчаянней, сильней она не нравилась ему. Туча наползла на луну, и он с трудом различал даже свои руки в темноте. Но она сияла. Ее белое платье светилось, и ее загорелые руки светились, и ее глаза, темней всего вокруг, безразлично остановившиеся на его лице, светились. Там, у костра, она была такой же безразличной, и среди всех веселых, дружелюбных, полупьяных глаз ее были прозрачно-никакими. Но потом он говорил, и она говорила, и он сказал что-то – что?, - и на секунду все изменилось. Мягкая улыбка появилась на губах, и снисходительное тепло – во взгляде. И тогда он полюбил ее в первый раз. Ее молчание и равнодушие саднило, как больной зуб, и он пытался вспомнить, что тогда сказал ей. Она светилась, и ее глаза, темней всего вокруг, светились, и он повторил: - Я темней тебя. Мягкая улыбка появилась на губах, но, к его ужасу, она была такой же прозрачно-никакой, как и вся она. Тревога скребла его ребра и говорила уйти. Но не уходить же из-за того, что она… Он подошел, и она обняла его за плечи и поцеловала. Показалось странным, что ее губы были горячими. Тогда, когда он сказал ей у костра, и она улыбнулась и прошла мимо, тронув пальцами его руку, они тоже были горячими. Конечно, она ведь сидела у огня. Так почему же кажется таким странным, что ее губы горячи? Он заставил себя положить руки на ее талию, но она убрала их, подошла ближе, и он почувствовал за спиной дерево и оперся об него. Даже ее поцелуй был прозрачно-никаким. Сердце у него дернулось, и он подумал – нет, так нельзя, сейчас он оттолкнет ее и уйдет, и это принуждение кончится. Туча наползла на мир, когда он почувствовал на шее что-то холодное. Это было так правильно, что он задохнулся от облегчения. Она должна быть холодной, подумал он. Острая боль сверкнула в шее, и поцелуй прервался, и ее губы целовали рану… Не целовали. Тревога превратилась в панику, и он оттолкнул ее – или не оттолкнул, а только попытался? Ее губы были на его шее, и ее зубы рвали ее, и тишину леса заглушало его бьющееся в ушах сердце и ее сердитое, жадное, чмокающее рычание.На момент он перестал различать, где он, а где она, так крепко сплелись их пальцы, так сильно она прижалась к нему. Наконец он оттолкнул ее. Ноги у него подкосились, и он упал, зажав рану руками. Она стояла в нескольких шагах от него, и ее жар бил ему по глазам. Кровь стекала из ее рта на горло, грудь, белое платье казалось красным, и она улыбнулась ему –широко, вожделенно, скалясь окровавленными зубами. И когда она склонила голову набок, ее глаза, темней всего вокруг, затуманенные и страшно-ясные одновременно, сказали ему. Ее лицо стало сонным. Она схватилась за ствол дерева и закружилась вокруг. А потом наступила тишина. Он понял – она исчезла. Кузнечики били тревогу, и кровь обжигала ему руки. Но в его ушах стояли ее полусказанные слова: - Я темней тебя.