Об эстетике петушиного пения

Ночь ползла в сторону утра. И хотя небо еще не светлело, какой-то особенно рьяный представитель рода петушиного уже огласил окрестности первой серией душераздирающих воплей. Высунуться бы на двор и кинуть в мерзкую птицу сапогом. Но потом либо за обувкой идти, либо остаток ночи пятку морозить. Ни то, ни другое временного, волею судьбы и его королевского величества, обитателя сеновала не прельщало. Ощущая спиной предутренний сквознячок Шут мелко поежился. А главное, глупость какая – на конюшню за «фамильярность». Было бы за что! Да вам любая кухарка то же самое скажет! Он же, принц-то, даром что голыми руками матерому кабану способен шею свернуть, плечи точеные, руки холеные и локоны до пояса. Впотьмах да в ночной долгополой сорочке его б кто угодно за барышню принял, тут и делать нечего! Провинившийся фыркнул и постарался поглубже закопаться в колючее сено. Шлеп, шлеп… Кого это посреди ночи добрый эль погнал на двор раньше времени?.. Шварк! Ан нет, у корыта свернул в сторону конюшни. Еще, что ли, один арестант? Так сеновал, батенька ваше высокоблагородие, не резиновый, звиняйте, на двоих маловат будет. Хрясь! Ага, это грабли. Точно сюда. Бум! Хороший такой «бум» как колодой или чьей пустой головой по двери. Шут затих. Ворота он с вечера подпер полешком, снаружи не отворишь. Может, уйдет полуночник? Бум! Нет, похоже. Настойчивости и крепости головы (Ну а чем еще можно так в деревянную дверь долбить?!) непрошеному визитеру явно не занимать. Бум! И ведь не даст покоя, ирод. Пришлось спускаться, открывать на совесть заклиненные ворота. Вот только заготовленный для нарушителя спокойствия посыл во леса дремучие дорожкой извилистой так и не прозвучал. Обнаружившийся за дверями наследник престола не располагал. Видок у него был... камзол в пыли, грудь в вороте рубахи наголо, лохмы длинные по плечам, на скуле свежий кровоподтек (Кто эт его так?) - словом, самое «то» для сеновала. Пьяный румянец, лихой взгляд настроившегося на эпический подвиг (читай, феерическую дурость) алкаша и початый кувшин молодого вина в руке прилагались. - Я тут… Ик!.. Искал эстетику в петушином пенье, - немного запнувшись и едва не расплескав содержимое кувшина, сочинил на ходу кронпринц. - И как? – спросил Шут, отточенным движением подхватывая тару, а за одно и ее незадачливого носителя, и оценивая по весу первой объем еще не успевшего перекочевать в горло его сиятельства хмельного содержимого, а по размаху колебаний второго – литраж уже выпитого. Пауза. Долгая такая. Вдумчивая. И кого-то, видимо, в пору по второму кругу за «фамильярность» наказывать. Только тело в объятьях хоть, конечно, и высочество, но сейчас такое пьяное, что за дерзкий взгляд в глаза и снисходительную усмешку ничего сделать не сможет, или… Эт-то еще что за новости?! - Кажется… нашел. «А сливовое в этом году хорошее…», - успела мелькнуть мысль. И ночь не такая уж холодная, да и сеновал на двоих очень даже…