Тепло

Он всю жизнь считал себя сильным. Сгребал в охапку Минхо, прижимая к себе и улыбаясь лучезарно, поглаживая по спине и наговаривая всякий бред, если честно признаться; смеялся звонко, вытирая руками мокрые следы на щеках Темина и поглаживал по волосам, теребил их часами, ощущая тяжесть чужой головы у себя на коленях, пока он не заснет; опускал свою ладонь на кисть Кибома, совершенно серьёзно смотря в глаза и не произнося ни слова – так нужно было, он это точно знает; усаживал Джонгхега себе на коленки и шептал что-то до ужаса глупое на ушко, обнимая несмело совсем. Просто рядом с ним уютно. Тепло очень. Горячо, пожалуй, даже. А ведь он не жадный совсем, готов поделиться своим теплом, добродушно отдавая его при каждом прикосновении, взгляде, улыбке. Ему не сложно было. Он всю жизнь считал себя сильным, до тех пор, пока где-то глубоко в душе не появилась трещинка, которая разрасталась со временем и никакие пластыри-улыбки, старательно наклеенные им же, не делали её меньше. Тогда он принимался нещадно штопать её, оставляя толстые, прочные швы-смех, но и они через пару дней рвались ко всем чертям собачим, не выдерживая тягучей тяжести где-то там- за ребрами. Но, черт бы побрал все это! Он считал себя слабаком и трусом, сидя на полу своей комнаты, подтягивая к себе колени и утыкаясь в них носом. Просто трещина стала на столько большой, что забирала все его тепло, ни оставляя ни капли ему самому. И он сжимался в комок, всхлипывая тихо, едва слышно и в тоже время оглушительно громко, нехотя вслушиваясь в эхо расходящихся по швам толстых стен, который он сам же и возвел. Просто с каждым днем становилось все тяжелее улыбаться, подтягивая к себе Джонгхена и сдерживая слезы. Он выдавливал из себя остатки тепла, окутывая легким пледом из него донсэна, что бы после ночью сжимать ладонью футболку на груди - слева, над самым сердцем – подрагивать от холода и плакать тихо, беззвучно, поскуливая жалобно иногда. А его не слышат и он рад этому почти. Он же сильный в глазах других. Он может надеяться на то, что он будет рядом с ним до тех пор, пока он терпит, пока он улыбается, пока он в силах согреть чудо по имени Ким Джонгхен. Он замирает невольно, начиная жевать нервно нижнюю губу, когда над самым ухом раздается столь любимый им голос – Джонгхен вновь сидел у него на коленях, обнимая за шею и устроив голову на плече: -Хен, тебе холодно? -С чего ты взял? – И в горле встало что-то отвратительное, скребущее, из-за чего голос, как ему самому казалось, хрипел немного, да и слова с трудом давались: -Вовсе нет. -Ты холодный, - Джонгхен прижался чуть сильнее, чем обычно и прикрыл глаза: -Где твое тепло, хен? А Джинки бы и сам рад спросить у кого-нибудь, куда оно делось. Он смотрел растерянно, не находя ответа, а после прикрыл бессильно глаза, шепча на выдохе: -Не знаю. -Джинки, - пожалуй, впервые он слышал свое имя, вместо привычного «хен» и от этого теплее стало немного: -давай согрею? -Согрей, - сорвалось с губ неосознанно. И Джонгхен прижал его крепче к себе, поглаживал ласково по волосам, спине, зарывался тонкими пальчиками в темные крашеные пряди, нашептывал на ухо что-то совершенно глупое, непонятное и не имеющее совершенно никакого смысла, а ему было тепло от этого. Нет, не так. Жарко. Так, как никогда в жизни не было. День за днем Джонгхен аккуратно затягивал один за другим тоненькие стяжки из шелковой красной нити, стягивая трещину внутри него, заглаживая края и аккуратно завязывая крепкий узелок, когда работа его оказалась полностью закончена. Завязал, но отпускать пока и не собирался, как будто в страхе, что тонкая нить вот-вот разорвется вновь. А Джинки обезумел совсем. Привык слишком сильно к заботе и поэтому прокрадывался каждый вечер к спящему донсэну, опускаясь рядом и прикрывая глаза, уткнувшись носом в плечо. Джонгхен не узнает, что он так близко, а Джинки просто полежит немного – часа два – и отправиться к себе, поглаживая ладонью аккуратные алые стежки.

-Знаешь, я не могу уже жить без твоего тепла, - Джинки откинул голову назад, прикрывая глаза и вновь чувствуя тяжесть у себя на плече. -Я без твоего тоже, хен, - он улыбается – Джинки точно это знает; чувствует. -Назови меня по имени, - тихо совсем, едва слышно. -Джинки… -Я люблю тебя, Джонгхен…