Синяя карточка

Сейди умерла ночью после столетнего юбилея городка Джоди. Умерла тихо, спокойно, во сне. Доктор сказал, что она, вероятно, ничего и не заметила. Сердце устало биться и остановилось. Танцы продолжались до полуночи, и мы танцевали. Совсем так же, как когда-то мы танцевали в 1961-м. Она этого не помнит, вернее, не помнит ее разум, но помнит сердце – оно-то меня и узнало. Помнило. Сейди умерла. Я потерял ее, едва найдя вновь, потерял теперь уже совершенно навсегда. Я, как вы помните, не из плаксивых, в то утро я и не плакал. Наверное, я не мог вполне осознать пока ее смерти, поверить в ее реальность. Да что там! Я не мог поверить, что я ее находил снова. Может быть, мне следовало и не верить, посчитать сном ту встречу в юбилейном Джоди? Думаю, я бы мог убедить себя в ее нереальности, не будь того танца под «В настроении». Танец – это жизнь, и танец Сейди подошел к концу. Я был виноват, что отвлекался на слежку за Освальдом и не был с ней все время, когда появился Клейтон и изуродовал ей лицо. Дал себя прогнать и не оказался рядом, когда она смешала алкоголь и таблетки в дни Карибского кризиса. Был виноват, что не защитил ее от пули Освальда – любым способом. Виноват, что не обнулил историю, не прошел путь снова и не избавил от всего того горя, предпочтя какую-то вселенную Ей. Но поступи я наоборот, я бы был джимлой, которой не место рядом с Сейди, и она это поняла бы. Виноват, что не поберег, дал переутомиться на танцах и не оказался рядом, чтоб вызвать врача ночью. Как хорошо, что у нас есть совесть – чувствуя ее уколы, мы успокаиваемся, проходя проверку «да, я человек, у меня есть совесть». Вот только я не человек, а джимла. Монстр-пожиратель из кошмаров маленькой Розетты. * Выбор был неизбежен, можно даже придумать, почему я не был виноват, оказавшись перед ним. Но кто сказал, что тогда выбор не оставляет глубокого следа на человеке? Это закон природы. Природа стремится к гармонии – так я думал, плодя все новые совпадения, списывая их на противность характера самого времени. Все иначе, все наоборот. Природа беспорядочна, природа работает на вероятностях. Чем больше разных комбинаций микрочастиц, которые могут привести к данному макросостоянию, тем оно вероятнее. Я принялся изучать кое-что из физики и химии, находя частные примеры общих законов мироздания, столь похожие на знакомые мне закономерности во времени. Узнал, что химические реакции бывают прямыми и обратными, и что если ускорить одну из них, немедленно начнет ускоряться другая – система будет сама поддерживать равновесие, как бы противодействуя действию на нее. И это правильно. Кажется, это называют принципом Ле-Шателье. Состояние минимума энергии наиболее устойчиво. Если энергия не может выделяться, если с системы уже нечего взять, она устойчива максимально. При этом беспорядок тоже максимален, ведь на поддержание порядка требуется энергия. Я создавал элементы порядка, удивительные совпадения, они уменьшали хаотичность, требуя энергии на свое поддержание. Энергия системы повышалась, ставя под угрозу устойчивость системы, которая есть сама реальность. Я прекратил это делать, и мир почти ничего не заметил. Заметили хранители, и это их убивало. * Я был одинок. Из Джоди я уехал сразу же после похорон Сейди. Учительствовать я больше не мог (или не хотел?), боялся пугать детей – мало ли что выкинет моя психика. До хранителей мне далеко, но мне ведь тоже досталось от времени, в конце-то концов! Я сидел на вполне реальном стуле за настоящим компьютером, за окном был конец 2012 года и порой затруднялся ответить себе, отчего плохо гнется и болит колено, особенно к непогоде, и где моя селезенка. Вернись я в 60-е, я бы был для себя и для окружающих всего-то человеком с фальшивым прошлым, но для вселенной – злой, эгоистичной джимлой. Здесь же, в родном времени, я был потерян, я не знал, зачем я здесь. До встречи с умирающим от рака Элом меня вопросы смысла моего существования не занимали – я жил, и все. Я выключил всю технику, свет и улегся в постель. Был готов к очередной ночи с одними и теми же мыслями по кругу, но заснул почти сразу. * Мне снился Эл. Мы сидели в его закусочной и уплетали толстобургеры, я знал, что они сделаны из незаконного мяса, но Эл сказал, что сегодня можно, и что это – просьба умирающего. Он прокашлялся в прокладку, отдышался и подмигнул мне. Он говорил и говорил о том, что у него есть для меня занятие, что я такой же, как и хранители и у меня хорошее воображение писателя, позволяющее держать в голове множество сюжетных линий. В чем-то он был прав. Кайл Джексон, стоявший на посту все то время, пока Эл покупал мясо, тот, труп которого я видел с черной карточкой, не обнулялся. Он умудрился изрядно постареть, повредиться умом, спиться и умереть, и все одномоментно, за две минуты до полудня тем ясным сентябрьским днем. Я тоже не обнулялся. Когда я проходил мимо Кайла в третий и последний раз, на моей стриженой голове только начала заживать рана, а в первые два прохода ее не было. Ни 60-е, ни мое родное время не были константными. Но ведь что-то же было? Я подумал, что к этому «что-то» я куда ближе, чем к тем временам, подумал и испугался. Я хотел спросить, что Эл думает по поводу того «что-то», но он снова закашлялся, а потом я провалился сквозь землю и проснулся. * Я правда хотел помочь людям – спасая семейство Гарри, спасая Пулин, спасая Кеннеди, и, как я наивно полагал, кучу людей в будущем. Мне досталась возможность спасти всех, исправив свои ошибки – и я ее использовал. Я снова хотел спасать мир. Не чтобы быть героем, а чтоб не быть джимлой. Закон природы. Впрочем, желания не имели к этому никакого отношения. Я теперь умел многое, меня подготовили, и это было действительно безумно тяжело. Но кто-то должен делать и эту работу, хоть она и разъедает разум. Я сидел на почве в посадке и знал все то, что было, и все то, что будет – пока в единственном варианте. К сожалению, весьма скоро что-то качнется, оторвется и поднимется к поверхности очередной пузырь, это будет здесь, возле камня на берегу озера. Когда время было моложе, пузырей было больше, сейчас-то их можно по пальцам перечесть. Это сродни вулканизму, который идет на спад при остывании планеты. И из пузыря полезут школьники и прочий люд из двадцать третьего века. Чего ожидать от них, предсказать нельзя, и мне придется все это помнить сразу. Часть посадки была обнесена колючей проволокой с металлической табличкой, гласившей«Купание запрещено!». Но это не поможет. Из посадки я не выйду, а поблизости винных магазинов не было. Я не знал пока, благо ли это. Я подошел к воде. Оттуда на меня глядел некто в новеньком черном пальто и фетровой шляпе с широкими полями. Из-под ленты торчала синяя карточка – чистый индикатор. - Ты, на хрен, хто? – спросил я у него.