Третий поворот от Гончих Псов

      Мне двадцать четыре. Я вышел под вечер.       Обычный заказ и обычный итог: оплачено сразу, отход обеспечен. Две цели, две метки.       Под новый щиток ещё с неохотой идёт перетяжка: саднит под коленом и давит чуть-чуть.       На улице дождь. Две глубоких затяжки. И в город, что так и не может уснуть.       Капсоль переполнен – вечерняя смена: три фабрики ждут, производство кипит. Над башнями дым, золотится Арена – меняют на сталь отслуживший гранит.       Пяток работяг задыхаются смехом и в верхнем купе раздражающий гвалт. За галоокном золотится помехой тяжёлый плывущий от юга закат – садится второе белёсое солнце и тянет с собой восемнадцатый час.       В мембраны наушников истово бьётся куплет о мессии, что умер за нас, и где-то теперь под Британией сонной лежит, дожидаясь – когда позовут. Британии нет. И к Земле иссушённой давно не летают: опасен маршрут. И в принципе Млечный опасен для трассы: ядро расползлось, искрошив рукава.       А голос хрипит на усиленных гласных, не зная о том, что легенда мертва.       Проектор мигает рассеянной пылью, плывёт нанотекст, серебрится разъем...       На выход. Три шлюза опять не открыли. Платформа встречает промозглым дождём.       Капсоль уплывает, под рамой искрится – фотон с монорельсом совсем не в ладах.       Над башнями гаснут вторые зарницы, играя осколками звёзд в проводах.       В наушниках бас постепенно тускнеет. Затяжка на вдох – и неспешно в портал. До нужного бара четыре аллеи и старый разбитый торговый квартал.       Расходится дождь по немытым фасадам, плывут над плечами неоно-зонты. Вечерняя хмарь тяжелеет от яда, ползущего из монопольной трубы. Чадят таксолёты на уровень выше, чихают и сыплют расплавленный газ. А где-то вверху ветер бьётся о крыши и в окна швыряет недельный запас прогорклого смога и едкого дыма… Чернеет бетон и крошится стекло… И ржавчина ест плоть стальных исполинов быстрее, чем всем бы казаться могло.       И купол под стать – плазма быстро тускнеет, сдаваясь под чадом и серым дождём…       Здесь выживет тот, кто кусаться умеет… И тот, кто умеет стоять на своём.       Прокуренный бар благосклонно встречает сухим полушёпотом ретро-пластин. За стойку кивнуть – пусть пока наливают.       А в дальней кабинке – цель номер один.       Стряхнуть капюшон с головы, оглядеться. Не прятаться, нет – ни к чему и зачем? За стойку присесть.       ― Виски. Два. Один – с перцем.       Док-карту не просят – так меньше проблем. Семнадцать не дашь, даже если захочешь – седые виски, шрам на левой скуле, оптический глаз и морщины… А, впрочем, кто эльфов поймёт?       Там, на дальнем столе, две стопки, контейнер с фисташками, папка из некогда прочного полиугля.       В промокшем плаще до сих пор ещё зябко…       Привстать, потянуться, устроиться для того, чтобы видеть сплетённые пальцы, лежащие на шестигранном столе.       За стойкой напротив разбавленный кальций пьёт хмурый ковбой. Он в своём корабле теряет за сутки почти что три нормы – вот так восстанавливать уж не впервой. Две синие жилки стекают по горлу, ладони в полипах и что-то с ногой. Свинцовый рудник? Перегон под сверхновой? Кто знает, что он повидал-пережил. Одну допивает и тут же – без слова – вторую берёт. Сеть изогнутых жил идёт по плечам и заходит под ворот расстёгнутой куртки. Трудяга-мужик. А сколько осталось? Совсем уж не молод – давно шестьдесят в подреберье горит.       А помнится, в детстве читали рассказы о том, как бессмертье придёт в каждый дом. Те старые книжки из плотного газа давно не работают. Впрочем, о чём уже не мечтается – так о бессмертье. Ни людям, ни эльфам – зачем оно? Нет в тридцатого века сплошной круговерти того, кто бы вечно хотел этот свет тащить на плечах, прогибаясь под ношей...        Вот здесь – в этом баре – нет точно.       А там – в стеклянных домах над прогорклой порошей, над слоем из пыли и пепла, где сам усиленный купол так близок и ярок – быть может, и есть. Только им невдомек, что их драгоценный, желанный подарок внизу проклинается всеми, кто смог его оценить и распробовать в меру.       Бессмертье пришло нанотканью в телах. Лишь только плати – хоть в рассрочку, хоть целой. Всем вечность подарят спокойно. На мах.       Вот только цена высока непомерно, и даже полгода потянут не все. А те, кто способен пустить в свои вены особый раствор, не живут в полосе посадок и взлётов чадящих капсолей. Они – наверху, за пределами тьмы из дыма и гари. Их мир обустроен. В нём нет осязаемой колющей мглы. В нём нет подворотен, пропахших мочою, в нём нет тонких лезвий, воров и долгов. В нём нет арбалетов, убийц за спиною, поджогов и страха затихших шагов. В том мире над смогом не нужно цепляться за руку отца со стилетом в груди. Им можно ходить допоздна, не бояться, того, что вон там – за углом впереди. Там лазер не вспорет щемящее горло, и нож не ударит в зазор под ребром. Их вены не вскроются быстро и твёрдо, игла не войдёт в перегиб под локтём. И их не насилуют где-то за домом средь куч барахла и гниющих костей. Им жизнь здесь внизу нихрена не знакома. У них – светлый купол и россыпь из дней.       Бессмертие здесь невозможная роскошь. И хоть для кого – эльф, маг, огр, человек. Здесь столько отмерено, сколько даётся, пока у кого-то не кончится бег. И если он кончится дома в постели, то это исход не из худших смертей. Меняется время, а в мире как жили – внизу – наверху – так живут и теперь.       И эльфы давно уже не бесконечны. Свою бесконечность оставили там, где бьётся с драконом отважнейший мечник. Закончились сказки для эльфов. К ногам упала не вечность, а пара столетий, приправленных юностью и куражом. И как их прожить на чадящей планете решается каждым. И, помня о том, что можно остаться в глухой подворотне под трассой и смогом, под ливнем в грязи, пред выбором каждый встаёт. На излёте синицу удачи не все ведь смогли за хвост изловить, ощипать и зажарить… И, если не хочешь в дерьме подыхать, то можно и честь с благородством оставить всё там же – в грязи. И начать выживать.       Цель номер один отпивает из стопки дешёвый бурбон и листает планшет.       Над стойкой плывёт запах карри и водки. Мигает пучком галогеновый свет...       И в кучах дерьма есть свои командиры, свои короли, свой престол и закон. И, как бы ни пахло на троне сортиром, никто не отдаст так легко этот трон. И если кого-то из этой элиты попробуют взять на нечестной руке, то имя глупца тут же будет набито на твёрдой и гладкой могильной доске.       Пятнадцатый округ ничуть не опасней, чем все остальные – разденут, убьют, ограбят при всех. Так же ходят под властью своей группировки. Но только вот тут есть птица крупнее, чем те, что забили себе сектора под смердящим дождём. Пятнадцатый выше – под ним все другие. Здесь тот, кто себя возвестил королем неспящего города. И утвердился. И держит ладонь на сплетении вен. Наверх постепенно, спокойно пробился и встал за пределами плазменных стен начального купола, там – среди высших. Но путь свой прошёл не по розам, отнюдь. Известно лишь только проржавленным крышам количество трупов, что выстлало путь.       Всё как и всегда – так неново и пошло: есть мразь и подонок. И есть человек, который способен, умеет и может подпортить тому его купленный век. А если получится, то и представить пред чутким судом на скамье в кандалах. Цель номер один – слишком действенный парень, который мешает в работе, в делах. Которого уж не единожды били и предупреждали. Но он не отстал.       В седьмом полицейском отделе решили, что могут найти для подрыва запал. Распутать все нитки и выстроить связи. Упорный попался боец-офицер. Ни взятки, ни травля, ни годы в запасе его не смогли подкупить.       И вот цель для жёстких решений сидит за бурбоном, внимательно глядя на старый планшет.       "Убрать без свидетелей. Плата готова".       Остаться в живых у законника нет ни шанса, ни права – заказан, подписан. Ещё одна смерть под смердящей водой. Ирония в том, что ведь даже сюрпризом не станет – уже наигрался с судьбой. И просто гадает: когда и откуда, в надежде отсрочить и выполнить долг.       Всё просто, чувак: ты, увы, не паскуда, которую можно спокойно в мешок закинуть и сбросить на нижние трассы. Ты должен примером стать для остальных – насколько рисково, смешно и опасно пытаться быть чище и ярче других. И как поступают обычно здесь с теми, кто слишком усердно копает под тех, кто держит всю власть и закон на коленях. Пытаясь найти справедливость для всех, ты только себе подписал отходную. Неважно, какой ты, кем был и чем жил. Ты знал, на что шёл. Кто не пьёт – не рискует. Ты сделал свой шаг. Ты рискнул и ты пил.       Как пьёшь ты сейчас, изучая по вкладкам того, кто тебе подмахнул приговор.       Накурено в баре. Уже слишком жарко – запаяна наглухо дверь в задний двор.       Стрекочет гидравлик под латанной стойкой, за протоокном поливает.       Поднять вторую, что с перцем.       Проектор так бойко вещает о том, что сегодня опять на дальней орбите накрыли три мины от прошлой, уже отшумевшей войны.       Когда-нибудь, может, все снайперы сгинут, как злой пережиток мятежной страны.       Когда-нибудь, да. И наёмники тоже…       Законник, ты знаешь, мы всё ж заодно.       Но только тебе не вгоняли под кожу желание жить, когда ночью в окно стучится приклад пневмобластера. Знаешь, когда ты в двенадцать хоронишь семью, а после идёшь и с отдачей стреляешь по тем, кто разрушил не только твою, а тысячи жизней – таких же, которых лишили всего, постучавшись в ночи…       В пятнадцать уйти в лагеря за сверхновой. Вернуться в семнадцать. Без страха.       Прости.       Война отгремела, утихла по звёздам, оставила то, что должна оставлять: бей сам или будешь убит. Всё так просто. Без разницы, где и за сколько стрелять.       Осесть в этом дыме, надежно упрятав всё то, что могло бы на совесть давить. Пусть спит и не ест. За хорошую плату хоть кто может быть в подворотне убит.       Ты знаешь, законник, быть может, и нужно таким же путём, как ты, было идти. Вот только когда мир оптически сужен весь в левом глазу, не так просто найти себе оправданья и новое дело. Хоть гад, хоть герой – всё равно на прицел и тот и другой будет взят. Под прицелом неважно, кто сколько прошёл и успел.       Война научила, а город продолжил – взрастил эту жажду остаться в живых. Суди, капитан, так, как хочешь и должен. Своя колокольня дороже других. Но только вот суть это вряд ли изменит – кто сросся с прицелом, того не вернуть. На оптике вовсе не души, а цели. На каждой ярлык. И законченный путь…       Законник уходит уверенно просто – двойные на чай, опустевший стакан.       За ним под дождём только до перекрёстка, а дальше по крышам на крайний ангар.       Четыре затяжки и слиться с тенями. Эльфийскому глазу – что дождь, что туман. Оптический в норме. Стоит над домами привычный и вязкий тяжёлый дурман. Здесь уровень выше уходит направо, и над головой лишь мерцающий смог.       Цель номер один ждёт связного от бара у пересеченья трёх лётных дорог.       И курит.       Идёт по мозолистым пальцам белёсая дымка, теряясь в ночи.       Отличное место – хоть грабь, хоть стреляйся, хоть плачь, хоть насилуй. Хоть просто кричи – почти не услышат: задраены люки, закрыты порталы у ближних домов. А сизая гарь, что плывёт по округе, к утру не оставит ни тел, ни следов.       Законник молчит и, почти не моргая, всё смотрит на старый подгнивший карниз.       За спинами грохот электротрамвая...       Таблойд над фасадом мигает – завис...       На оптоприцел всё ложится острее. Вот так и сейчас: различима едва для первой – и главной сегодняшней цели – идёт между лужами цель номер два.       А значит – пора.       Раздавить сигарету и скинуть промокший мешающий плащ. Колчан за спиной в форме экзоскелета расправлен. Размять затекающий хрящ на левой руке и спокойно раздвинуть наборную пряжку. Извлечь рукоять. Настроить наводку и выпрямить спину. Сегодня придётся два раза стрелять. А значит, заряд можно не экономить. Поставить на полный и вбить ординат.       Две цели, две метки. Мгновенно. Без боли. Хотя свежей боли лук будет так рад.       Нажать на гашетку и выдвинуть плечи – струится по вязи серебряный ток. С такой высоты он не будет замечен. Проверить, как ровно ложится биток под спинкой. Всё прямо. Отличная сборка – ветвистые плечи, тугое ушко. Разъёмы крепки и надёжно протёрты. Звенит тетива и идёт так легко. Под пальцами стонут волокна. И лазер рябит перебором и плотно лежит.       Когда этот лук собран был и заказан? В семнадцать? Тогда же, когда миражи рассыпались под окончательной точкой…       Нет, всё же чуть-чуть уплотнить тетиву – на сорок проставить. Хотя, можно больше.       Цель номер один плавно рвёт синеву спустившейся ночи. И в сильную руку ложится другая сухая ладонь.       Направить прицел через два перестука спокойного сердца. И ждать на огонь.       Над ухом едва ощутимо трясётся звенящая чёрная светострела. Вторую – в колчан. Пусть удара дождётся и подзарядится ожившая мгла.       Законник стоит, увлечённо листает мигающий синим энергопланшет. Над плазмоэкраном взлетают и тают параграфы, строки, страницы анкет.       А цель номер два… Ну куда ты, мальчишка, решил вот так сразу без спроса залезть? Ты разве не понял – тебе это слишком. Тебе хоть за двадцать-то от роду есть? Амбиции губят похлеще гордыни. Их в глотку тебе запихают, пойми. Ты много нарыл на искомое имя, втянувшись под жёрнов ненужной войны. Ненужной тебе… Молодым журналистам не стоит соваться туда, где съедят. Ты думал, пройдёт всё спокойно и чисто? В кармане лежит твой заказ и наряд.       Наверное, ты, как и этот законник, хотел урезонить кого-то вверху. Связался не с тем, номер-два-лишь-покойник.       Прицел подтвердить и спустить тетиву.       И просто смотреть, как окрасились в красный лицо и рубашка. Разрыв по стреле. Без крика, без боли – всё просто и страшно. По горлу насквозь и замкнуть на нуле. И сонная – в хлам. Как и нужно – за долю какой-то секунды. И тело у ног законника. Тот, вроде даже не понял, уставившись на свой залитый носок ботинка. Сморгнул и тогда только начал всем корпусом шаг, уходя с ординат.       На кончиках пальцев почуять отдачу, второй посылая смертельный заряд.       Вошедший свободно в открытый затылок, пробивший пучком и сваливший на раз.       Всё как и хотелось: планшет расщепило на две половины, экран не погас, стирая все данные с карты и с фона – заряд на стреле по магниту прошёл.       И дрожь по ладоням так остро-знакома. И бьётся в виски: "Всё прошло хорошо".       Тянуть не имеет особого смысла – всё чётко: поймал, так снимай и иди. Зачем продлевать перебитые числа? Отмерено. Всё. Ни минуты в горсти.       Быть может, другой и промедлил бы где-то, пытаясь найти вариант, подождать. Разглядывал бы рукоять пистолета законника, не позволял бы достать. Играл бы, стреляя под ноги и в спины, и вымотал бы пред последней стрелой...       Раскрыть оба ушка и плечи задвинуть, убрать рукоять под колчан за спиной.       Две цели, две метки. Заказ – распишитесь.       Багровым течёт в подворотню и в сток. Под утро найдут двух простившихся с жизнью, опишут осколки костей и биток на чёрном асфальте. И всё разовьётся. Как вьются теперь, распрямляясь, ручьи из вязких комков.       Пульс по-прежнему бьётся, по-прежнему в сердце запалом кричит.       Смотреть на глаза, уж укрытые серым, на губы в крови, на ладони в воде. На кости под кожей – багряно на белом. Для оптики блок не стоит в высоте.       Быть может, другой, наигравшись бы вдоволь, пробил бы ладони и ступни – стигмат не ставят давно, но стигматы знакомы всем тем, кто себя называет "солдат".       А, может быть, в глаз – по кривой и ожогом. И слушать хрипящий болезненный вой…       Поправить колчан опустевший. Не трогать гудящий висок, поведя головой.       Быть может, другой… Хорошо, что так вышло. За этот заказ нужно было стоять. Последнее, что можно сделать на крыше – законнику долг безвозвратный отдать.       Свечу запалить и на кромку поставить.       Покойся. Так нужно. Прими и пойми.       Ты выбрал свой путь. Он прервался в канаве. От смерти твоей не погаснут огни над городом, дым не пройдёт стороною. И так же всё будет, как было с тобой. И сизая хмарь до утра похоронит два тела, пропахших мочой и водой.       Но смерть подошла к тебе просто и быстро. Без пыток, без слёз, без разорванных жил. Сработано чётко, под стать тебе чисто. Считай, что подарок ты всё ж получил.       Промокший насквозь плащ накинуть на плечи. Оставить ангар за уставшей спиной.       Мне двадцать четыре. Я вышел под вечер. И утром я вновь возвращаюсь домой.