Дежавю

       — Опять Вы здесь, мистер Джонс? — с нескрываемой усталостью произнес офицер Кёркленд, останавливаясь перед камерой предварительного заключения в своем участке. — И не надоело, а? Что на этот раз?        — Рисование граффити на стенах, — с преступной беспечностью отозвался задержанный, сверкая голливудской улыбкой. Молодой человек свободно развалился на скамье в глубине камеры, явно не чувствуя неловкости или стыда.        — Может, Вам прописку здесь дать? А то, я смотрю, Вы всерьез решили перебраться сюда на постоянное место жительства, — ехидно добавил полицейский. Джонс заулыбался еще шире, но внутри всё сжалось от этого холодного тона.       «Я бы и правда поселился здесь. Я совершу сотню преступлений, только бы ты вспомнил меня, вспомнил нас»       Самое смешное во всей этой ситуации — это то, что познакомились они именно при задержании. Задержании молодого журналиста из «Нью-Йорк Таймс» Альфреда Ф. Джонса при попытке проникновения в частную собственность. Тогда-то его и поймал такой же молодой офицер полиции Артур Кёркленд.       Разумеется, недоразумение быстро разрешилось благополучно, однако история знакомства на этом не закончилась — неудачливый преступник и только-только начавший серьезную работу полицейский подружились. Вернее, сначала подружились, а потом как-то так вышло, что симпатия обернулась не просто платонической. И, как ни удивительно, снова всё разрешилось очень удачно. Позже Альфред шутил, что тогда Артур «поймал его в наручники своей любви». Артур, не привычный к таким словам, краснел и фыркал, отвечая что-то в стиле «мое сердце — твоя тюрьма». Снимали квартиру вместе — ведь это очень выгодно в финансовом плане. Ну и не только в финансовом, разумеется…       К тому времени, как произошло то, что сломало прежний уклад их мирной жизни, они были вместе уже два года. И эти два года были прекрасны для Альфреда. Нельзя сказать, чтобы прежде у него было всё ужасно — вовсе нет. За плечами его недолгой жизни было счастливое детство, семья, друзья и всё такое. Но с Артуром всё стало просто идеально. И было не столь важно, что иногда, как и все люди, они ссорились, недопонимали друг друга, что иногда встречались с косыми взглядами людей старой закалки — как же, двое парней живут вместе как пара! В последних случаях Альфред любил цитировать законы США о равенстве независимо от пола, нации, религии, расы, возраста и сексуальной ориентации в том числе — благо, его родина позволяла такое. Артур же попросту игнорировал, считая, что никому не должно быть никакого дела до того, с кем и как он спит. Самое главное, что его профессиональной деятельности его личная жизнь никоим образом не мешала, ну, а мнение посторонних редко когда интересовало его.       И тут это.       Вместе с парой коллег из разных газет Альфред отправился в Кордильеры в составе геологов — снимать репортаж о повышенной сейсмической активности где-то на западе гор. Так как журналистов тогда (да и сейчас) сокращали, Альфред делал всё, чтобы его не выгнали, а хорошая научная статейка в разделе о природе будет как раз кстати. К сожалению, из-за высотности связь была невозможна, и это был единственный пункт, смущавший Джонса в его авантюре. Впрочем, он не особо задумывался об этом — всегда выкручивался, выкрутится и сейчас.       А вот Артур словно предчувствовал беду. Он не был против самой поездки — Альфред любил путешествовать по необычным местам, всё снаряжение было хорошим, вся поездка спланирована — но что-то не давало ему покоя. Грызло, как червячок яблоко, когда Кёркленд смотрел на календарь и считал дни до отъезда любовника. Перед самой отправкой он всё же поделился сомнениями, но Альфред лишь рассмеялся. «Да что ты волнуешься! За пару недель ничего не произойдет! Всё-то ты придумываешь, тебе что, твои воображаемые феечки нашептали?» — припомнил он любовь Артура к мифологии Великобритании, его родной страны. Тогда они немного повздорили, затем помирились, а наутро сияющий в предвкушении приключений и зарплаты Альфред уехал. Уехал, уверенный, что пара недель вдали от Арти — это конечно, плохо, но что означает какая-то пара недель перед целой жизнью? Не то чтобы он не ценил каждый миг, проведенный рядом с Артуром, но полагал, что так переживать из-за этой дурацкой поездки — более чем глупо. В конце концов, он не впервой уезжает в командировки в разные части Америки.       Поездка, рассчитанная на пару недель, затянулась на месяц. А когда он вернулся, веселый и полный впечатлений, то оказалось, что из-за сломавшейся проводки их квартира и еще несколько соседних сгорели. Предстоял полный ремонт, часть которого Альфред был вполне в состоянии выплатить хозяину квартиры, но это было не так неприятно, как-то, что всякие милые сердцу мелочи вроде ноутбуков, фотоальбомов, каких-то личных вещей пропали без следа. Вся их с Артуром история исчезла.       Исчезла в буквальном смысле — в тот же день при попытке дозвониться Альфред узнал, что буквально через пару дней после его отъезда в патрульную машину Артура врезался другой автомобиль. Водитель-лихач не пострадал, а вот офицер Кёркленд оказался на больничной койке с потерей памяти.       «Диссоциированная избирательная амнезия», — вынесли вердикт врачи, когда попавший в их руки полицейский не смог вспомнить своего имени, однако навыки бытовой жизни не забыл. Правда, когда кто-то случайно упомянул в разговоре медведя, пациент забормотал «Медведь… медведь… арт… арт… Артур!» — и сияющими понимающими глазами обвел врачей. Ситуация была лучше, чем предполагалось. Для того чтобы вспомнить всю свою прежнюю жизнь, ему нужно лишь время и нужные подсказки.       Довольно быстро он вспомнил срочно приехавших из Англии родных, старых друзей и коллег. Физически он тоже чувствовал себя отлично и очень быстро был готов приступить к службе.       Но о том, кого прежде любил всей душой, забыл. Авария вычеркнула Альфреда Франклина Джонса из его памяти. … — Может, Вам прописку здесь дать? А то, я смотрю, Вы всерьез решили перебраться сюда на постоянное место жительства, — ехидно добавил полицейский. Джонс заулыбался еще шире.        — О, ну я не знаю даже! Так любезно с Вашей стороны, офицер, — он на секунду задержал взгляд на значке на бедре Кёркленда. — Только я ем много и люблю поболтать. Но Вы же составите мне компанию, не так ли? — он игриво подмигнул нахмурившемуся парню по другую сторону решетки.        — Мечтайте, Джонс. Мне вообще кажется, что Вы нарочно раз за разом попадаете именно в мое дежурство именно в мои руки, причем по совершенно идиотским причинам. Вы не кажетесь дебилом, который сначала будет рисовать баллончиком по стенам, а затем просто ждать, пока его поймают, — такие родные и сейчас такие далекие зеленые глаза внимательно впились в лицо Альфреда, выискивая ответ.       О, как же он прав! Ведь когда журналист ворвался в палату возлюбленного, то наткнулся на непонимание и раздражение. Еще бы — тот Артур, которого Альфред знал, непременно рассердился бы, если бы в его личное пространство ворвался кто-то посторонний. Только теперь посторонним был он, Альфред.       Попытки убедить Артура в том, что они хотя бы знакомы, провалились. Кёркленд не стал даже дослушивать сбивчивое тараторенье настырного незнакомца и позвал врача, который, в свою очередь, позвал охрану, и парня просто вытолкали взашей из дверей клиники. К сожалению, ничего из того, что могло бы сдвинуть блок на памяти Артура, не уцелело после пожара — ни фотографии, ни подарки. Ничего. Альфред поселился в самой дешевой гостинице, пока шел ремонт, и, бессонными ночами пялясь в темный потолок, надеялся, что хоть какие-то струнки в душе Артура еще вздрагивают при его виде. Что еще не всё потеряно, что эта амнезия — временная. Что есть в мире что-то, способное вернуть ему память.       Но даже если память о них к Артуру и вернется, то вернется ли его любовь вместе с ней?       И тогда Альфред придумал план. План, основанный на чувстве «дежавю» — ощущении, что ты уже был здесь, что ты уже делал это, что ты уже видел этого человека. Он рассудил просто: их знакомство произошло при задержании. Что, если разыграть то же самое? Тот момент был очень ярок, и сильный эмоциональный всплеск разбудит спящую часть мозга Артура.       И Альфред незамедлительно принялся за дело. ***       В самый первый раз Альфред решил сымитировать воровство. Перед этим он выяснил, в каком районе будет Артур при патрулировании, и затем сделал вид, что украл телефон. Собственно, своего он добился — Артур лично задержал его. Сердце сладко замерло, когда знакомым движением любимый офицер скрутил его лицом в капот машины и щелкнул наручниками за спиной. В точности так же, как это было два года назад.        — Хмм… мне кажется, или мы знакомы? — задумчиво протянул Артур, разворачивая задержанного лицом к себе. Внутри Альфреда всё замерло надеждой — неужели сработало? — Точно, ты вломился в мою палату, спутав меня с кем-то другим. — Надежды одним махом растоптаны полицейским ботинком. — Ну что, поехали в участок.       Выяснилось, что кражи и не было — телефон был аккуратно заныкан в щель между стеллажами. За отсутствием состава преступления Альфреда выпустили, но через пару дней офицер Кёркленд имел сомнительное счастье лицезреть свежую очкастую мордашку вновь — на этот раз участвовал в драке. Ну, как, участвовал — пьяный парень попытался избить свою девушку, Джонс за нее заступился, тому это не понравилось… Приехавшие патрульные не стали разбираться, а попросту скрутили обоих под аккомпанемент испуганно всхлипывающей девушки. И снова Альфред очутился в знакомой камере, а напротив него насмешливо и несколько озадаченно приподнимал густые брови Артур. … — Один раз — случайность, два раза — совпадение, три раза — закономерность. Мистер Джонс, что Вы себе думаете?        — Судьба, офицер Кёркленд? — подмигнул серьезно хмурящемуся Артуру задержанный по очередному несерьезному обвинению.       Посещения Джонсом полицейского участка, где работал Артур, стали почти постоянными. Кёркленд, узнавая его, уже даже улыбался. К сожалению Альфреда, это была не та мягкая и задумчиво-нежная улыбка, какой британец награждал его, когда они оставались наедине. Это была насмешливая и чуточку раздраженная ухмылка: мол, и без твоих дурацких прегрешений работы хватает. *** … — Мистер Джонс, Вы меня слышите?        — Д-да, слышу, слышу, — промямлил Альфред, поднимая взгляд на прислонившегося спиной к звуконепроницаемому экрану Артура. Тот нахмурился, скрестив руки на груди.        — А мне кажется, Вы не слушаете, а пялитесь на мои ноги.        — Я слушаю, правда, — действительно, он слушал. Но не слышал. Альфред не особо вникал в прочувственную речь офицера — что-то насчет приличного поведения и осмотрительности. Зато целиком и полностью погрузился в звуки голоса, по которому успел кошмарно соскучиться. Сладчайшая музыка для души — немного назальный, бархатистый и мягко льющийся голос с этим неподражаемым четким британским акцентом, не исчезнувшим за годы жизни в США. Семья Артура, коренные британцы, двадцать лет назад переехали в Нью-Йорк, несколько лет назад вернулись в Лондон, а Артур, привыкший к местной жизни и готовившийся поступать в полицейскую академию, остался. Он очень гордился своим происхождением и любил летать на родину, восхищаясь ее культурой, природой и историей. И не считал нужным исправлять свой акцент, хотя иной раз его произношение и играло с ним дурные шутки — в основном от американцев-снобов.        — Да? Тогда повторите то, о чем я Вам уже минут десять распинаюсь! — Артур начинал сердиться уже всерьез, и на это Альфред не рассчитывал. Посмотрел в раздраженное лицо и неожиданно ляпнул:        — А Вы знаете, что большинство американцев считают британский акцент очень сексуальным?       В следующий миг он прикусил язык — черт! Зачем он это сказал? Арти это не понравится, он не любит беседовать на личные темы вне дома. А уж учитывая, что он забыл его… похоже, ураган «Артур» надвигается!       И правда — Кёркленд чуть покраснел от гнева, скрипнул зубами, но сдержался. Подошел, сел напротив, начал что-то писать в своем блокноте. Ручка шершаво скрипела по бумаге — Альфред не выносил этого звука, но терпел, с опаской поглядывая на собеседника.        — А что Вы пишете?       Тот не торопился с ответом, но, когда соизволил поднять взгляд, то обнаружил, что доставучий задержанный с отстраненным видом смотрит на него. Точнее, на его руки.        — Вы рук никогда не видели, мистер Джонс? — ядовито фыркнул он, вертя ручку в пальцах.        — Видел. Извините, что я сказал тогда… и что скажу сейчас, но… — Альфред испытывал непреодолимую тягу произнести эти слова, — но у Вас красивые руки. И голос тоже очень красивый. И ноги тоже. Я заслушался и засмотрелся, — он виновато и бессильно улыбнулся: мол, ничего не могу поделать. А память услужливо подкинула ощущение этих пальцев на коже: то, насколько они могут быть ласковыми, грубоватыми, надежными, осторожными и всегда любящими. — Вы же не посадите меня за любование?       Выпустивший из пальцев ручку Артур выглядел смущенным. Вообще смущение на личные темы — это единственная эмоция, которая выбивала его из колеи. Поэтому Альфред просто обожал говорить и делать смущающие Кёркленда вещи — и это касалось не только интима, но и просто высказывания своих чувств.        — И почему я не могу на Вас сердиться, когда Вы вот так смотрите? — спохватившись, что произнес это вслух, Артур тут же смутился еще сильнее. — Ладно, неважно. Не думайте, что я поведусь на красивые глазки.        — О, так Вы считаете мои глаза красивыми?        — Вот только флирта мне здесь не хватало, — холодно отрезал офицер, вставая. — Фактически, это подкуп полиции, а Вы знаете, чем это карается, — впрочем, увидев потрясенный такой жестокостью взгляд, смягчился: — На выход, умник. Свободен. … — Хей, здрасьте, офицер Кёркленд! — радостный возглас был знаком Артуру, остановившемуся с коллегой перекусить. Сам он остался в машине, а только-только окончивший академию парнишка-коллега убежал за чаем (Артур не выносил кофе).        — Опять Вы? Не удивлюсь, если снова вляпались во что-то несуразное, — открыв дверцу, он обернулся на голос.        — Неа, еще не успел. Но, боюсь, наши встречи неизменно несут какой-то тайный сакральный смысл.        — О да, несомненно.       А затем Артур и сам не заметил, как разговорился с ним. Это было совсем легко и как будто бы привычно — полицейский и сам удивился этому. Поэтому он даже пожалел, что вернулся его коллега с двумя дымящимися стаканчиками. Правда, парнишка замер, удивленно заглядывая за спину Джонса.        — Э-э, мистер… Вам это не мешает? Наверное, это… нарушение общественного порядка. Да, офицер Кёркленд?       Альфред победно заулыбался.        — По законам штата Техас, запрещено носить мороженое в заднем кармане брюк. Но мы же в Нью-Йорке, значит, это разрешено, и вы не имеете права меня задерживать, — с этими словами он слегка развернулся, показывая подтаявший кусок пломбира, торчащий из заднего кармана джинсов.       В повисшем молчании звонко прозвучал шлепок ладони о лоб старшего офицера.        — Нет, Джонс, я не понимаю — Ваши мозги растаяли вместе с мороженым? — сидя в комнате для переговоров, Артур выговаривал Альфреду его безобразное поведение. — Зачем? Вот Вы можете мне, идиоту такому, объяснить четко и по-английски — зачем? Так, Вы снова меня не слушаете?       Отстраненный и глубоко задумчивый взгляд оторвался от прежней точки пристального изучения — коленей Кёркленда.        — Опять? — устало протянул Артур, проводя ладонью по голове и зачесывая волосы назад. — А может, мне показалось, и Вы смотрите чуть выше коленей, но ниже пояса?        — Эй! — судя по тому, как искренне вскинулся Альфред, Артур задел его чувства. — Представьте, что Вы — Мона Лиза и Вы в Лувре.        — Делать мне больше нечего! — вспылил Артур. — Сейчас я не ограничусь просто штрафом, но и обвиню в домогательстве.        — Я не хотел, — сник тот. — А Вы нервишки поберегите…        — Побережешь тут с Вами! — рявкнул Артур, вытаскивая бланк.        — … попейте «Эрл Грей» с бергамотом, закусите печеньками Oreo, и сразу полегчает.       Артур в немом изумлении вскинул глаза.        — Откуда Вы знаете, что я люблю? Шпионите?        — Нет, что Вы! — воспользовавшись паузой, вскочил Альфред. — Просто… почувствовал, ага.        — С глаз моих долой! … — Мы тут пьяницу задержали, — заявил явно очень гордый собой парнишка-итальяшка, которого опекал Артур. — Он, конечно, ничего не делал плохого, но он пьяный был на улице. Это же правонарушение, да? — он с опаской глядел на старшего, боясь ошибиться.        — Дай взглянуть, Феличиано.       Предчувствие не обмануло.        — Господи, Джонс, Вы скоро в кошмарах мне сниться будете! — в глубине камеры предварительного заключения сидел… да-да, то самое очкастое чудо природы.       Заслышав звук любимого голоса, Альфред поднял голову и заулыбался.        — Я рад, что Вы заглянули ко мне на огонек! Может, войдете, поболтаем?        — Проспитесь лучше, — посоветовал Артур, сверля парня взглядом. — Завтра выпишут Ваш штраф. — Правда, Джонс не выглядел пьяным вдрызг, но кто его знает…       Наутро обнаружился сюрприз.        — Офицер Варгас, это уже чересчур, — строго выговаривал съежившемуся парнишке Артур. — Ты зачем обвинил его? В крови алкоголя нет ни грамма. Я понимаю, что он меня достал, но ложное обвинение…        — Но… но вчера-то он дыхнул! И прибор запикал! — оправдывался тот со страдальческим лицом. — Я не знаю, что случилось!        — Да, наверное, просто сломался, — добавил выходивший из участка Альфред. — Не ругайте бедолагу — со всеми бывает, — он подмигнул расстроенному Феличиано.       На самом деле Альфред попросту прополоскал алкоголем рот, чтобы вызвать нужный эффект и увидеть Артура именно в этот день — вторую годовщину их отношений. ***       С самого начала Артур отгонял от себя странные мысли: что-то здесь не так. Почему это лицо ему знакомо? Тогда, впервые увидев этого подозрительного молодого человека в своей палате, вопившего что-то насчет их знакомства, сердце ёкнуло, но воспоминаний не было. Сама картинка кажется не новой, но ассоциаций с нею нет.       И позже, когда мистер Альфред Франклин Джонс раз за разом начал попадаться в руки полиции, причем руки именно в его, Артура, лице, то же самое чувство преследовало его. Необычно настойчивое чувство дежавю. Может, они были знакомы прежде? Может, тогда он не соврал? Да нет, глупость какая. Родных, друзей, коллег он вспомнил превосходно — понадобились мелочи, чтобы воспоминания вихрем взрывались в мозгу, и чувство уверенности в себе и в жизни возвращалось к нему. А тут — ничего. Пусто.       И тем не менее, это чувство… Артур почти привык жить с ним. Он вертел в уме самые разные раскладки, пытался вспомнить хоть что-то насчет Джонса — безуспешно. Безрезультатно. А может, это дежавю — последствия травмы мозга, и на самом деле они не знакомы вовсе? Ни семья, ни коллеги не были в курсе его личной жизни, да и друзей у него не было — так, бывшие сокурсники, с которыми он более-менее близко общался, да друг по переписке из Франции. Не настолько близкие люди, с которыми можно делиться личной информацией.       Когда он впервые задержал Джонса, то в какой-то момент что-то словно дернулось в душе, что-то смутно и размыто мелькнуло в уме, но тут же пропало. Артур списал это на стресс от постоянной напряженной работы — мало ли что показалось. Бывает. Не стоит придавать этому значения.       Потом странный парень начал мелькать в его жизни постоянно. Неизменно улыбался ему, как старому знакомому, шутил, сиял глазами, подкалывал, охотно протягивал руки для наручников, совсем не негодовал и не оправдывался, когда его везли в участок за очередной проступок. Артуру даже начало казаться, что Джонсу нравится попадать в полицию, причем — какие необыкновенные совпадения! — вечно именно к нему, офицеру Кёркленду.       Дальше — больше. Он возвращался в свою съемную однокомнатную квартирку и каждый раз с чувством того, что… что его ждут. Что сейчас он увидит другую обстановку той, сгоревшей квартиры, и что там будет тот, кто уже вернулся с работы. Тот, кто приветственно крикнет из кухни, если что-то готовит (сам-то Артур был повар от слова «совсем»), либо выскочит навстречу, брызжа жизнелюбием и тараторя последние новости. Сидя в одиночестве и занимаясь всякой ерундой, Кёркленду навязчиво казалось, что сейчас тяжелая тушка рухнет рядом, продавливая кровать, и уляжется на его груди, глядя с ним фильм с ноутбука. Или вытащит из пальцев книжку и полезет обниматься. Или нагло экспроприирует один наушник и прижмется теплым плечом к его плечу. Ночью Артуру ужасно кого-то не хватало — словно на автомате, по старой памяти, ощущая пустоту рядом, британец подавался назад, ожидая нащупать кого-то очень близкого рядом.       Разумеется, ничего из всего перечисленного не происходило, и это бесило Артура, вызывая то ярость, то бессильное отчаяние. Он уже и сам не понимал, чего хочет и чего ждет. Время шло, и тоска и неустроенность беспокоили всё сильнее.       Не менее важно было то, что иногда мысленно Артур завершал фразы, которые говорил Альфред Джонс. Словно знал ход мыслей этого человека, словно слышал их уже не раз. Приступы иррациональной радости каждый раз при встрече. Конечно, можно было бы сказать, что Артур попросту влюбился в него — даром, что Джонс был весьма симпатичный и обаятельный парень. И всё же на обычную влюбленность это не походило. Все эти подколы, шуточки, нелепые заявления казались совсем не в новинку. Также Артур достаточно хорошо знал себя, что утверждать — бесстыжий флирт с ним его бесит. Если бы кто-либо другой — кто угодно — попробовал разглядывать его зад, то тут же получил бы по зубам как следует. Несмотря на не слишком мускулистое сложение, драться Артур умел очень даже хорошо, и постоять за себя вполне бы смог. Но Джонс… его неловкие игривые замечания лишь смущали, не более, и казались вполне предсказуемыми. Невероятно подкупало выражение его глаз при этом — искреннее и с каплями восхищения и горечи.       Кстати, о последнем. Несмотря на все отрицания Артура, взглядов Джонса он не мог игнорировать. Поначалу — да, не обращал внимания, а потом это стало беспокоить. Страдальческое выражение лица, когда Альфред думал, что его не видят, его нежность, проскальзывающая сквозь насмешки и голливудские улыбки, его настырность, в конце концов… И чувство, что нечто невероятно важное и ценное для него, Артура, найдено — только рядом с Джонсом.       Может, это дичайшее дежавю — вовсе не плод пострадавшего мозга? … — Честное слово, мистер Джонс, Вы что, ребенок? Полез на дерево кошечку спасать, а Вас не так поняли? О Боже, ну что Вы за человек-то такой?        — Зато котика спас, — пожал плечами тот, складывая руки на стол в комнате для переговоров. — Это самое главное.       Артур досадливо фыркнул: ходячий позитив, да и только! Впрочем, чего можно ожидать от него — он всегда держится оптимистично. И нелепые планы тоже по его части. «Эй, стоп! — тут же одернул себя Артур, приходя в изумление. — Откуда я могу знать, какой он всегда? И какие он придумывает планы?»        — Офицер, с Вами всё в порядке? — обеспокоенно протянул Джонс, и это беспокойство тоже было вполне привычно — интонации, искреннее чувство в голосе…        — А? — вскинулся Артур, злясь на проявление ненужных эмоций. — У меня что-то не так с лицом?       И неожиданно оба одновременно хихикнули над тем, что могли знать только они вдвоем. Чувство душевного тепла и нежности залило душу, вызывая мягкую, почти счастливую улыбку на губах полицейского. Затем Артур резко прекратил смех. Внутри всё натянулось струной тревоги, волнения и острой тоски по чему-то забытому, но так и рвущемуся наружу. Он понял, что, забыв об их местонахождении и ситуации, с неприкрытой нежностью смотрит на задержанного. Более того — с любовью.       Откуда?! Откуда могла появиться эта «любовь»? Они знакомы очень поверхностно и не так давно, чтобы утверждать о таких серьезных вещах. Не о влюбленности речь, а о более глубоком чувстве.       Но как?        — Ладно, гринписовец, — делая вид, что ничего не произошло, сказал Артур, вставая. — В конце концов, Вы сделали доброе дело — спасли животное. Наверняка и в Кордильерах успели спасти популяцию каких-нибудь редких саламандр, живущих в вулканах — я не удивлюсь этому.        — А откуда Вы знаете, что я недавно в Кордильеры ездил? — подозрительно спросил Альфред, прищуриваясь. — Я Вам ничего такого не говорил.       «Действительно, почему я решил, что он был именно там? Почему я так уверен, что он там был? Как будто бы он мне говорил об этом раньше, а я не могу вспомнить, когда и как это происходило» — почти физически защемило сердце, в голове замелькали смутные образы и даже голоса… Артур резко помотал головой, начиная ощущать себя шизофреником. Так и до психушки недалеко.        — Вы в порядке? — голос зазвучал прямо над ухом. Артур обернулся, едва не сталкиваясь носом с обеспокоенным Альфредом. Слишком близко…        — Д-да, всё замечательно, мистер Джонс. Вы свободны, — он прикрыл глаза, привычным жестом массируя виски и не замечая полного сострадания и боли взгляда журналиста.       Чужая ладонь мягко легла на плечо, пару раз несильно похлопала, затем раздались удаляющиеся шаги. Тихо шлепнула закрывающаяся дверь. … Этот сон был похож на многие, какие ему уже снились: задорный смех, крепкие объятия, кто-то яркий и шумный. Ощущение, что Артур сам наполняется энергией рядом с ним. Что этому кому-то тоже очень нужно быть рядом с ним. Во снах Кёркленд близок к тому, чтобы вспомнить, кто это. Он уверен: этого «кого-то» он любит. Очень любит. Но кто это, вспомнить не может. Этот «кто-то» очень четкий, но одновременно размытый — даже силуэта нет, есть только само ощущение этого человека.       Но сегодня Артур болезненно близок к тому, чтобы понять, кто же это. Более того, во сне он уже понимает, что этот загадочный «кто-то» — мистер Джонс. Почему именно он — неизвестно, Артур сам еще не сформулировал это для себя, но гранью подсознания он это понимает. Как можно понимать и любить человека, которого на самом деле не знаешь толком? Словно они уже были знакомы, но что-то мешает ему, Артуру, вспомнить, как всё было.       Артур уже близок к тому, чтобы разрешить мучащую его загадку. Вот уже немного — мысли и мутные воспоминания наплывают волнами, накладываясь друг на друга, проникая в опустошенные части памяти, заполняя ее вновь прежним содержимым, возвращая спокойствие и уверенность в себе. Еще немного — и Артур поймет суть и причину своего беспокойства, своих метаний и своей иррациональной старой-новой любви. Осталось совсем немного… последний рывок…       И он просыпается с мгновенно пустевшей головой. В душе в такт бешено колотящемуся сердцу и дрожащему телу носятся туманные клочки так и не пробудившихся воспоминаний. ***       Этот арест был совсем не таким полушутливым, как прежде.       В тот день Альфред, который в последнее время даже стал реже посещать любимый участок из-за навалившейся работы, спокойно сидел в своем номере, раздумывая над новым «преступлением», которое могло бы вернуть Арти память. И вдруг раздался требовательный стук в дверь.        — Откройте, полиция! — родной британский голос прорезал тишину, звеня сталью, что насторожило Альфреда. В душе забренчали тревожные колокольчики, но кто он такой, чтобы сопротивляться органам правопорядка?       Журналист поспешно открыл дверь — за нею был Артур и его итальянский помощник. Альфред с растущим страхом заметил, что его офицер необычно бледен и каменно-серьезен.        — Альфред Джонс, Вы арестованы за клевету. — Слова давались ему с трудом, Артур заставлял себя произносить эти шаблонные сухие фразы. Сердце разрывалось от непонимающего выражения лица Джонса, но он всего лишь выполнял свою работу. Шагнув вперед, полицейский застегнул наручники на безвольных от шока запястьях парня. — Вы имеете право хранить молчание. Всё, что Вы скажете, может быть использовано и будет использовано против Вас во время судебного процесса. Вы имеете право быть со своим адвокатом во время допроса. Если Вы не можете нанять адвоката, для Вас будет назначен государственный адвокат. Понимаете ли Вы свои права?       Не в силах отойти от потрясения, Альфред только кивнул. Он попытался хотя бы спросить, за какую такую клевету его собираются посадить, но даже сипа не вылетело из открывшегося рта. Происходящее казалось дурным фантастическим сном.        — По-моему, он невиновен, — неуверенно заметил юный Варгас, пропуская старшего офицера вместе с задержанным.        — Запомни, Феличиано — не все преступники выглядят суровыми мордоворотами или злобными гениями, — нарочито сухо произнес Артур, ощущая себя ножом, режущим по мягкому тортику в лице молчащего Альфреда. Но разве он мог нарушить рабочую этику и защищать обвиняемого на основе только личных симпатий? Не станет для парня плюсом и количество бессмысленных приводов в участок… Ох, вляпался на этот раз Джонс серьезно. Ну не может он быть настоящим преступником и навредить кому-то нарочно! В смысле, конечно, он тоже человек, который может что-нибудь сказать или сделать на эмоциях, но по мелочи. Серьезно обдумывать вот такую пакость он бы не стал. Да и какой ему смысл? Он всегда был на хорошем счету в своей газете, сделал много полезного для нее…       Решив, что не станет задумываться над неожиданными воспоминаниями (потом подумает), Артур неосознанно успокаивающе погладил плечо Джонса, усаживая его в машину.        — За что? — произнес он, когда автомобиль отъехал. — Что я такого сделал? Какая клевета?        — Обвинение в мошенничестве главного редактора «Нью-Йорк Таймс» Дина Баке. Больше я ничего не скажу пока. Вас допросят уже на месте. — Он глянул в зеркало заднего вида и встретился с серьезными голубыми глазами за стеклышками очков. Нет, ни за какие сокровища в мире Артур не поверит, что Альфред докатился до такого! — На этот раз всё хуже. Это Вам не прополоскать рот спиртным, чтобы меня увидеть лишний раз. — Увидев изумление в этих чудесных глазах, невольно усмехнулся: — Да, я знаю.        — А Вы верите, что это я сделал? Что я способен на такую подставу для человека, которого уважаю? — быстро спросил Альфред, с дикой надеждой глядя в зеркальце. Но видел он только густые брови — Артур опустил голову, следя за дорогой и нарочно избегая чужого взгляда.        — После допроса я пойму, верю я Вам или нет.        — Но ведь Вы не верите? Скажите так! Бросьте эти инструкции и послушайте сердце! Оно знает куда больше, чем логический ум! — Фраза так и дышала двойственностью, и Артур догадался, что Альфред догадывается, что испытывает офицер на самом деле.        — Даже если это не Вы, то разве сердце подскажет мне, как найти настоящего преступника? — Артур даже не задумывался о том, что говорит: тот факт, что он собирался лично участвовать в этом деле, даже не обсуждался. Разумеется, он обязан найти подлеца, подставившего Альфреда. И он его найдет. … В камере для допроса Альфред узнал, что некто подбросил статью о якобы мошенничествах редактора его секретарю. Разумеется, мистер Баке тут же подал в суд, однако выразил надежду, что мистер Джонс тут ни при чем — всё-таки хороший работник, не вызывавший нареканий. Однако на письме ясно стояла его, Джонса, подпись, и его стиль изложения тоже был узнаваем.        — Пока что Вы под подозрением. Ведется расследование, но пока я не могу сказать, с каким успехом.        — А что мне светит, если меня обвинят?        — Десять лет заключения и моральная компенсация в неизвестном пока размере.       Альфред шумно выдохнул, пытаясь скрыть волнение: пальцы нервно сцепились в замок, сердце отбивало ритм степа где-то в районе желудка. Но, тем не менее, парень вскинул голову и решительно заявил:        — Если меня не оправдают, я буду подавать аппеляции, пока не достану судью и пока меня не отпустят! Я невиновен! Да, в тот день я был на работе и писал статью, но не эту! Я даже не могу сказать, что в той клевете написано, потому что я этого не писал!       Артур потер двумя пальцами переносицу.        — Понимаю. Мы сделаем всё возможное, чтобы раскрыть правду. … Для начала Артур решил выяснить круг общения Альфреда. И первым наиболее подозрительным лицом казался некий мистер Брагинский, фоторепортер. Вроде они с Джонсом дружат… но иногда лучший друг оказывается злейшим врагом. Так что первым неофициальный визит Кёркленд нанес именно ему.       Оказалось, в тот день мистер Брагинский вообще отсутствовал в Нью-Йорке. Более того, взгляд русского эмигранта был очень странным: Артур то и дело ёжился, стараясь избавиться от внимательного оценивающего ощущения. Будто бы он знал о нем что-то, чего не знал (помнил?) сам Артур. (А дело было в том, что Альфред рассказывал другу про своего любовника, и даже показывал фото).        — Ладно, Брагинского пока вычеркну, — остро наточенный карандаш прорисовал линию поперек русской фамилии. — Кто там дальше? Фернандес Карьедо?       К концу дня список имен в блокноте с Биг Беном был весь исчеркан поперечными линиями. Глядя на это, Артур тяжело вздохнул. Нехорошо так говорить, но он надеялся, что кто-то из списка окажется подозрительным или проколется на чем-либо. Зря надеялся. Ну что ж, не всегда люди правду говорят. Будем работать дальше. Артур был рад, что ему как человеку, уже знакомому с подозреваемым, позволили помочь в расследовании. … — Ну что, офицер? — встрепенулся Альфред, заслышав знакомые шаги. — Как дела?        — Да никак пока, — Артур подошел вплотную к решетке. — Против Вас это чертово письмо, других подозреваемых, которые могли бы подставить Вас, нет. По крайней мере, пока. Вы уверены, что никто не желал навредить Вам?        — Уверен. Я никогда никому нарочно гадости не делал. Даже представить не могу.        — Может, Вы случайно перешли кому-нибудь дорогу?        — Да нет, вроде, — подумав, ответил Альфред. Затем он встал и тоже подошел к решетке, остановившись совсем близко от полицейского. — Странно это всё. Господи, я поверить не могу, что так влип! Я бы и не подумал никогда, что меня когда-нибудь посадят, причем за клевету. Это же подло! И я, всегда такой законопослушный гражданин своей страны! Ну, мелочи не считаются, — он слегка смущенно улыбнулся краешком рта, но Артур оставался серьезен.        — Я помогу Вам, обещаю. Я не верю в Вашу вину.        — О, — выдохнул Альфред, зачарованно взирая на Артура. — Не ожидал от Вас… Спасибо! — Как много ему хотелось сказать вместо этого сухого и некрасивого «спасибо»! Он вцепился руками в прутья решетки, и понял, что одна его ладонь легла поверх чужой — Кёркленд тоже держался за клетку. — Ваша поддержка очень много значит для меня, — уже серьезно и тихо произнес он, с открытой смелостью глядя прямо в глаза офицера.       Ему показалось, или в глубине зеленых глаз мелькнуло узнавание? Боль? Горечь?        — Давайте Вы будете флиртовать, если Вас оправдают, — Артур скрыл, с какой дичайшей неохотой убирал руку из-под теплого плена ладони Джонса.        — «Если»? Разве не «когда»?        — Всё может быть, мистер Джонс. Давайте будем готовиться к худшему и надеяться на лучшее. ***       «Хорошо. Может, мы что-то упустили? Что-то адвокат не особо старается помочь, да и дело тянется вяло. Можно понять — улики налицо, что тут еще искать? Преступника на блюдечке с голубой каемочкой преподнесли. Так, ладно. Допустим, если зачинщику удалось бы устранить Альфа, то кто бы стал на его место?» — напряженно думая, Артур даже не заметил, как легко у него мелькнуло в мыслях это короткое ласковое «Альф» — и это было естественно и нормально.       Перечитав показания, Кёркленд ощутил тревожное волнение — кажется, тоненькая ниточка была. Даже не ниточка, а паутинка. Тем более обидно будет, если и она окажется ложной. Даже скорее всего, окажется ложной. Но проверить стоит. Нет, обвинять другого человека, чтобы освободить Альфа, он не станет — это нечестно, это аморально, противозаконно. А вот освободить невиновного и посадить истинного преступника — нужно и очень даже законно. Незаконно будет бездействовать и не проверять всё-всё. … В участке было тихо: рабочий день закончился, все разошлись по домам, лишь дежурные остались на постах, но Альфреду было всё равно. Его адвокат ему не нравился: бойкий и болтливый кореец, по сути, бездельничал и явно не был компетентен. Вот же как «повезло»! Одна надежда — на Арти. Кажется, он вызывает у него симпатию и без памяти об их прошлом. Тем более, Альфред знал, что профессиональные качества Кёркленда были на высшем уровне. Правду сказано: в Раю полицейские — англичане.       Улегшись на скамью, Альфред поджал ноги и закрыл глаза, обдумывая завтрашний день. Первое слушанье его дела. Джонсу уже доводилось бывать на судебных заседаниях, но только в качестве репортера, а не на скамье подсудимых. И уж никак он не ожидал, что сам окажется там. Адвокат Им Ёнг Су заверил, что всё будет хорошо и что волноваться не надо, но Альфред не доверял ему. Ох… сердце сжалось: чувствуется, что завтра вчерашний перспективный журналист загремит на десять лет с выплатой двух с половиной миллионов долларов в качестве моральной компенсации. Жизнь, считай, загублена. Кому, кому он мог так навредить, чтобы заслужить такое?! Да, обычный оптимизм изменил Альфреду: потерявший память Арти, несправедливое обвинение — всё навалилось сразу.        — Мистер Джонс, Вы спите?       Поглощенный мрачными мыслями Альфред резко распахнул глаза: у решетки стоял Артур. Подозрительно довольный Артур.        — Радуетесь, что я сяду и десять лет не буду мозолить Вам глаза и нервы своими дурацкими выходками? — невесело пошутил американец, вставая и подходя ближе.        — Не хочу Вас обнадеживать сверх срока, но я здесь тайком, и принес хорошие для Вас новости. — Лицо британца сияло воодушевлением. — Кажется, мы нашли новые улики, опровергающие Ваше причастие к данному делу. — Не давая пораженному Альфреду сказать ни слова, с пылом продолжил: — Я обратил внимание на то, что кое-кому было бы очень выгодно Вас устранить, потому что он сам на грани сокращения. И я почувствовал, что вот оно! Желая проверить зацепку, я восстановил карту его перемещений за тот день и за предыдущий, и знаете, что? Он был в Вашем кабинете и в кабинете главного редактора, причем в один и тот же день. А так как в то время Вас там не было… А еще при более тщательном анализе мы обнаружили частичный отпечаток пальца, случайно оставленный на бумаге статьи. И Вы ни за что не догадаетесь, чей это отпечаток, — Артур едва сдерживал свою радость. Умом он понимал, что нехорошо радоваться, ведь у нового подозреваемого будут проблемы, но это же не Альфред! Тем более, для нового подозреваемого наказание будет справедливо.        — Даже не знаю, — Альфред не знал, то ли ему радоваться, что его могут признать невиновным, то ли радоваться тому, что Артур рад за него, то ли беспокоиться, что кто-то из его знакомых мог так жестоко подставить его. — Не тяните резину!       Услышав имя, журналист от изумления даже язык себе чуть не прикусил. Вот уж кого-кого, а его он точно подозревать не мог!        — Но… как? Милейший человек, отличный парень, добрый, отзывчивый. Мы же дружили даже, в бар ходили там и всё такое… Поверить не могу… — парень ошеломленно пытался уложить в голове невероятную информацию. — Но за что?        — Вот завтра на суде и выясним, — удовлетворенно усмехнулся Артур. Заметив, что Альфред снова сжимает прутья решетки, он словно во сне накрыл его ладонь своей.       И тут же отшатнулся, отчаянно сжимая голову. Перед крепко зажмуренными глазами замелькали яркие картины, яркие воспоминания, наконец-то набравшиеся сил вернуться на свое место. Задержание молодого журналиста, дружба, признание, переезд, мирная жизнь, командировка в Кордильеры, авария… Воспоминания теснились, каждое лезло вперед другого, заполняя неспокойные пустые участки памяти, сводя с ума.        — Эй, Вам плохо? — увидев, как полицейского неожиданно скрючило едва ли не пополам, как он скрипит зубами, словно от боли, как яростно мотает головой, впиваясь пальцами в волосы, Альфред всерьез перепугался. Что с ним? Приступ? Но чего? Он никогда прежде не страдал от приступов. Хотя, возможно, авария могла стать причиной некоего заболевания. А еще в участке почти никого нет, и дозваться до помощи Джонсу вряд ли удастся. А сам он за решеткой, так что ничем помочь тоже не сможет. Так что ему оставалось только метаться и напряженно следить за Артуром.       Неожиданно тот замер, тяжело дыша. Выпрямился, осторожно отнял руки от головы, словно прислушивался к себе. Затем поднял взгляд на бледного Альфреда и слабо улыбнулся:        — Альф…       И в этом коротеньком слове было столько осознанной любви, что Альфред понял: его усилия «дежавю» не прошли даром. К Артуру вернулась память.        — Ты… вспомнил? — с надеждой уточнил Джонс, всё еще не веря в происходящее. Про предстоящий суд он забыл напрочь, ведь сейчас было важней другое.        — Ты на днях сказал, что нужно бросить инструкции и прислушаться к сердцу. Ты прав, — Артур взялся за прутья обеими руками, приникая к решетке всем телом и улыбаясь забытой сдержанно-мягкой улыбкой. — Я должен был раньше понять это. Знаешь, так ужасно — чувствовать сильно и не понимать, почему. Откуда это чувство, эта… непонятная любовь. Я думал, я тебя знаю так мало, но в то же время я знал тебя всего.        — А я нарочно попадался к тебе, — затараторил Альфред, отчаянно цепляясь за запястья Кёркленда. — Думал, твоя память заработает в знакомой ситуации ареста…        — Я уж понял, — фыркнул Артур. На душе было привычно-спокойно — так, как было и годы до аварии. Обычно. Как всегда. Нормально. Он помнил себя, помнил всё. Помнил Альфреда. ¬— Теперь страшно всё это потерять снова, — признался он, мигом охладив свой пыл и восторг по поводу.        — Зато я знаю, как тебе твою память вернуть, — попытался пошутить Альфред, но наткнулся на суровый и яростный взгляд. — Больше не буду так шутить, — тут же пошел на попятный он. И правда, человек только что вернул себе свою память, а он такие слова говорит. Конечно, Артуру больно об этом сейчас думать.       Некоторое время оба молчали, поглаживая пальцы друг друга и то и дело улыбаясь. Альфред смотрел на умиротворенное лицо Артура, чувствуя, как всё внутри чуть ли не кипит от радости за него. Артур же просто наслаждался забытым чувством душевного комфорта. И забытым чувством открытой и понятной любви к кому-то.       «А почему бы и да?» — пришла в голову шальная мысль. Артур усмехнулся (Альфред всегда считал эту улыбку оскалом пирата, дорвавшегося до сундука с сокровищами) и, просунув пальцы через решетку дальше, притянул Альфреда за воротник футболки еще ближе к себе.       Поцелуй, пусть даже через холодные прутья решетки, был долгожданным, искренним и очень горячим. И начав, парни не могли остановиться. Не место, не время целоваться! Но так хочется, оба так соскучились по взаимной нежности, что оторваться друг от друга просто нету сил.        — Это не дело, неудобно, — пропыхтел Альфред, заставляя себя коснуться кончиками пальцев подбородка Артура и тем самым отстраняя его от решетки. — Хаха, у тебя на лице следы от прутьев!        — У тебя не лучше, — фыркнул Артур, стремительно соображая, как можно решить проблему. — Подожди, я сейчас кое-что улажу.        — Эй, ты куда? — забеспокоился Альфред, глядя в спину уходящему полицейскому.        — Сейчас вернусь, — он скрылся в темноте за поворотом, оставив Джонса нервно подпрыгивать на месте и напряженно вглядываться во тьму. В голову лезли самые нелепые мысли, среди которых самая беспокоящая — он запнется, упадет и снова потеряет память!       Но вскоре он вернулся, демонстративно покачивая на пальце связку ключей.        — Я сказал, что останусь здесь на дежурство. Они свалили, а сигнализация у нас отменная — на всякий случай. Понимаешь? — он вперил многозначительный взгляд в озаренного догадкой Альфреда. «Не знаю, что будет завтра, не хочу ни о чем думать. Но раз есть такая возможность, то нужно ею воспользоваться»        — Оу, Арти, ничего себе! — присвистнул Джонс, с веселым изумлением и предвкушением наблюдая, как Артур открывает дверь камеры. — Ну ты даешь!        — Пользуюсь служебным положением, нарушаю служебную этику, — Кёркленд отвернулся, запирая камеру вновь. — Но я не хочу целоваться с тобой через прутья, — к спине знакомым движением прислонилось теплое тело, руки знакомым жестом обняли за пояс, и Артур слегка прикусил губу — от наслаждения и от новой волны невероятной нежности. — Ну, что, подозреваемый, — он развернулся лицом к Джонсу и хлопнул ладонями по плечам, — на чем мы остановились?       Альфред без лишних слов прильнул к его губам. Какая-то частичка его всё еще не могла поверить, что всё происходящее — правда. Что всё будет как прежде. А нет, может и не быть… Вдруг завтра окажется, что найденных Артуром и его коллегами улик недостаточно для снятия обвинения? И он загремит за решетку уже всерьез?       Если это так, то можно пойти и дальше, и провести эту ночь незабываемо. Так, как они оба любят — вместе.       Артур почувствовал, как Альфред мягко, но неуклонно подводит его в направлении скамьи.        — Ты уверен? — Артур порадовался, что догадался выключить камеру наружного наблюдения, иначе, кажется, наутро сотрудников ожидало веселое кино. — Всё-таки завтра суд, и ты должен быть готов. Выспаться, собраться с мыслями, подготовить речь…        — Арти. — Альфред разжал объятия и с упреком уставился на Кёркленда. — Я соскучился по тебе. Я хочу высказать тебе свои чувства.        — Ты их уже высказал, пытаясь помочь мне вспомнить. Это куда дороже.        — Да, я знаю, и я согласен с тобой. Но и это приятно, правда? — он начал медленно отходить к скамье, одновременно расплываясь в широкой проказливой и недвусмысленной улыбке. — Судя по Вашему лицу, офицер, я нарываюсь. Так накажите меня, — понизил он голос, разводя руки в стороны и словно открывая себя Артуру.        — О да, мистер Джонс, еще как нарываетесь, — подыграл Артур, с улыбкой подходя к нему. Внутри всё кипело наконец-то нашедшей себя нежностью, и эту нежность хотелось буквально вылить на Альфреда, показать, как же он соскучился по нему. Как долго его подсознание ждало этой близости — душевной близости, сейчас выражавшейся в весьма физической форме. … — Одного раза тебе мало? — едва отдышавшись, Артур понял, что Альфред вовсе не собирается останавливаться на достигнутом.        — Насколько я могу судить, и тебе мало, — с неким превосходством наставительно хмыкнул тот. — Так что не надо ля-ля про якобы фригидных британцев, — он тихо засмеялся, увидев негодование на лице Кёркленда. — И вообще, криминальная романтика — это круто. … Цепочка наручников на запястьях Альфреда прижала заведенные за голову кисти рук полицейского.        — И как ты умудрился победить меня, даже будучи скованным?        — Ну, я же преступник, я знаю все нечестные ходы и в смысле преступления, и в смысле соблазнения, — Альфред хитро и в то же время счастливо улыбался, медленно потираясь обнаженными грудью, животом и пахом об аналогичные области Артура. В спешке и опаске всё-таки быть застуканными (даже несмотря на все предпринятые меры) они не стали раздеваться до конца, освободив лишь самые необходимые части тела. … — Всё-таки раздел меня целиком.        — Неправда! На тебе осталась фуражка. А еще можно повесить твой значок вот сюда…        — А ну, кончай над ним издеваться! Пока я тебе дубинку кое-куда не засунул.        — Дубинка-то твоя рабочая вряд ли пролезет без повреждений, — Альфред наслаждался прикосновениями к коже любимого, с сияющими счастьем и нежностью глазами обводя ладонями каждый доступный уголок тела, — а вот другую твою дубинку буду рад принять, как только смогу.        — Такое чувство, что я эти твои пошлые шуточки лет сто назад слышал, — Артур видел, с каким удовольствием жмурится Джонс, ощущая ответные прикосновения. Кёркленду казалось, что он никогда не сможет больше оторвать ладони от родного тела — такого изученного, и в то же время словно познаваемого вновь. … — Моя любовь не уходила вместе с памятью, — поправил Артур, когда Альфред сказал, что он снова сумел влюбить Кёркленда в себя. — Она была, и я ее чувствовал, но не понимал, откуда она взялась.        — Давай лучше вообще не будем пока об этом, — попросил Джонс, уже жалея, что поднял эту тему. Чуть поёрзал, устраиваясь на груди Артура удобней, погладил ее небольшой участок, поцеловал его. — Не хочу, чтобы эта ночь кончалась.        — Кстати, пора сворачиваться, — с сожалением заметил полицейский, посмотрев на часы. — Тебе завтра в суд. Я попросился в качестве пристава, так что ты будешь не один, — он растрепал и без того лохматую и влажную макушку. Встретил взгляд голубых глаз.        — Скорей бы. ***        — Появились новые улики в расследовании, — заявил Им Ёнг Су, адвокат защиты. Подсудимый с надеждой вскинул голову, одновременно ощущая, как мысленно полицейский позади него кладет руку ему на плечо в жесте поддержки. — Появились свидетельства того, что мой клиент невиновен. На листе с клеветой после более тщательного анализа выявились отпечатки пальцев постороннего лица, которому было очень выгодно увольнение мистера Джонса.        — Что Вас заставляет это утверждать? — уточнил судья.        — Видите ли, — воодушевившись, быстро заговорил кореец, — сличив маршрут передвижений этого лица в тот день, когда статья появилась на столе истца, выявив финансовые проблемы, получив результат дактилоскопии, и учитывая, что в тот день моего подопечного вообще не было на месте, когда произошло преступление, то мы пришли к выводу, что, возможно, виновен другой человек. Человек, который самым наглым и низким образом подставил невиновного и честного работника. — Выдержав эффектную паузу, он победно припечатал: — Это один из коллег обвиняемого, Кику Хонда.       Альфред не сдержал тяжелого выдоха, поднимая взгляд на присутствовавшего там репортера из «Нью-Йорк Таймс» — того самого японца. Они же всегда отлично ладили, почему? За что? Может, это ошибка?        — Простите за нарушение порядка заседания, — заявил Им Ёнг, — но, мистер Хонда, Вы ничего не хотите сказать? Это Ваши отпечатки.       В лице Хонда не изменился, однако побледнел.        — Я не понимаю, о чем Вы. Если Вы хотите выдвинуть против меня обвинение, то в таком случае, я требую адвоката.        — Вот уж не подумал бы, — прошептал ошарашенный таким поворотом Альфред, оборачиваясь к Артуру — американец до последнего надеялся, что его приятель будет невиновен. Кёркленд же сохранял невозмутимое лицо, однако взгляд был сочувственным. … — На основании отсутствия состава преступления обвиняемый признан невиновным. ***        — Како-ое счастье! — протянул Альфред, уже позже забирая свои вещи из участка. — Как камень с души! Просто… слов нет! — он глянул на внешне спокойного Артура. — Но Кику… За что?        — Он же был на грани сокращения, плюс всегда завидовал Вашей успешности, — оглянувшись по сторонам, он понизил голос: — Жду тебя сегодня у себя, вот адрес. — Он сунул клочок бумаги ему в ладонь и быстро улыбнулся, уходя.       Унылая квартирка одинокого полицейского словно расцвела, как только оправданный и восстановленный в своей репутации журналист ворвался в нее, как к себе домой. А еще Альфред заявил, что собирается подавать парный иск вместе с главным редактором — Хонде придется расплатиться за свои преступления сполна.       Вечер, а позже и ночь прошли просто чудесно. Теперь оба были спокойны — всё вернулось на круги своя. … — Эй, детектив, Вас подбросить? — махал рукой Альфред, подъехав на мотоцикле к условленному месту встречи после рабочего дня. Артур невольно расплылся в улыбке, прибавляя шагу навстречу распахнутым объятиям.        — Как твои договоренности с «Нэйшенел джеографик»?        — Супер! Правда, я отказался ехать далеко — будем писать статью про работу отдела защиты животных в Нью-Йорке. Я боюсь уезжать из города и оставлять тебя одного.        — Будто бы я маленький, — фыркнул Артур, чувствуя, как его аккуратно притягивают ближе за галстук. Приобняв Альфреда за пояс, недавно назначенный детектив Кёркленд охотно ответил на поцелуй, затем, почувствовав что-то неладное, обернулся.       И встретился с круглыми глазами своего юного помощника Феличиано. Паренек с поразительной откровенностью пялился на них, видимо, не в силах поверить, что его строгий и правильный, идеальный полицейский напарник может иметь личную жизнь и с кем-то целоваться. Ни девушку, ни тем более парня он рядом с ним почему-то не мог представить. И тут такой разрыв шаблона!        — Я знаю, что вы, итальянцы, прирожденные сплетники, так вот, Варгас — даже не думай!        — Я-я… и не собирался… — промямлил тот, мелко кивая головой с такой частотой, что казалось, будто еще чуть-чуть — и она отвалится. — Честное слово!        — Феличиано, если кто-то из нас снова забудет обо всем, то ты напомнишь, что мы вместе! — заявил весело улыбающийся Альфред. — Ты свидетель, чувак!        — Обещаю, — просиял юноша, поняв, что нагоняя не будет. Попрощавшись, он ускакал по своим делам; Артур проследил взглядом его спину.        — Даже если и расскажет, то какая разница? — спросил Альфред, усаживаясь на мотоцикл. — Чего в этом плохого — то, что мы вместе?        — Просто не люблю огласок, — пожал плечами Артур, устраиваясь позади водителя и сцепляя пальцы на его животе. — Но и мне неважно, что думают другие.       Поцелуй подкрепил их единодушие. Заурчав мотором, мотоцикл рванул по дороге навстречу новым приключениям.