А ТЕПЕРЬ ОТВЕРНИСЬ, ПОТОМУ ЧТО Я ПРЕДСТАВЛЯЮ СОБОЙ УЖАСНОЕ ЗРЕЛИЩЕ, ПОТОМУ ЧТО ВСЕ ВОЛОСЫ НА МОЁМ ТЕЛЕ ВЫПАЛИ. О, МОЯ АГОНИЯ, Я ЗНАЮ, ЧТО НИКОГДА НЕ ЖЕНЮСЬ. ДОРОГАЯ, Я ТАК УСТАЛ ОТ ЭТОЙ ХИМИОТЕРАПИИ, НО ОТСЧИТЫВАЮ ДНИ ДО МГНОВЕНИЯ, КОГДА МНЕ ПРЕДСТОИТ УЙТИ. ЭТО НЕ ЖИЗНЬ, И, ЗНАЕШЬ, Я НАДЕЮСЬ…
Он умирал, и я не мог ничего с этим поделать. Я сидел около его кровати часами каждый день. Даже молился Богу. Не уверен, будто я всерьёз верил, что он выкарабкается, и будет жить. Он смирился с фактом, что осталось ему всего несколько недель, мы обсуждали эту тему уйму раз. У него было единственное желание, чтобы после его ухода, я не позволил своей жизни разрушиться. Я бы помнил о нём, но хватался за жизнь, продолжая существовать с мыслью об утрате. В тот день, пока он спал, сидя рядом и держа его за руку, я прошептал: "Господи, пожалуйста, если же ты можешь меня услышать, не забирай его, он ещё не закончил жизнь. Забери его боль, но, пожалуйста, пожалуйста, только не забирай его". Я был так подавлен. Последние слова едва можно было расслышать. На глаза навернулись слезы, я готов был расплакаться на месте. Тогда, как он спал, единственное, что мог делать я — это думать. Я размышлял о тех временах, когда он гонялся за мной вокруг наших апартаментов; обо всех свиданиях, что закончились; о тех временах, когда мы посещали дома наших родителей, зная, что они ненавидят решение своих детей; прогулки по парку; ночные просмотры фильмов ужасов; обо всех комиксах, что мы прочитывали вместе; и все неудачно нарисованные картины, которые были написаны друг с друга. Каждое воспоминание наносило болезненный удар в самое нутро. Просто не мог представить, что он исчезнет из моей жизни. Я медленно поднялся, всё еще держа его бледную и хрупкую руку, склонился к спящей фигуре и дотронулся губами до лба. Он неторопливо приоткрыл карие глаза и улыбнулся. Увидев, что он проснулся, я пробежался свободной рукой по его волосам цвета вороньего крыла. — Как ты себя чувствуешь? Пытаясь сесть, он ответил: «Я в порядке» и кашлянул. Он лгал. Он снова лгал, глядя мне прямо в глаза, я знал это, но сделал вид, что поверил ему. Мы просидели в тишине несколько минут, пытаясь придумать, что сказать друг другу. — Врачи говорят, у меня в запасе только несколько дней, - осторожно сжав мою руку, он всматривался в мои глаза, в которых образовались слезы. Я уставился в пол. Молчание затянулось. Его тонкая бледная рука потянулась ко мне, а пальцы коснулись подбородка и медленно потянули вверх, так, чтобы я мог видеть его. Он начал напевать. Снова эта песня, от строчек которой глаза переставали видеть совсем: «If you say goodbye today, I’d ask you to be true. Cause the hardest part of this, is leaving you». (Если ты скажешь «прощай» сегодня, то я попрошу тебя быть верным. Потому что самое тяжелое в моей смерти – это покинуть тебя. «Cancer».) Его голос заставил почувствовать меня ещё большую тоску. Знаю, он болен, но голос был таким сильным. Всё что я мог делать – это смотреть в его глаза. Глаза, которые некогда излучали восторг и радость, теперь выплескивали только боль и горечь. Зашла медсестра, положила руку мне на плечо и сказала: — «Мистер Айеро? Нужно, чтобы вы оставили нас на пару минут. В глазах Джерарда мелькнул страх. — Пожалуйста, только не заставляйте его уходить, - он сжал мою руку сильнее, и я осознал, что заставило его волноваться. Беспомощность. Они пользовались его беспомощностью. Я остановил медсестру и спросил: — Вы собираетесь колоть его или что-то в этом роде. — Да, - холодно бросила та. — Тогда будет действительно лучше, если я останусь здесь. — Но, мистер… — Это не входит ни в больничные правила, ни в какие-либо ещё. Так будет проще для вас, если мне просто позволят остаться. Немного замявшись, она ответила: «Ладно». Потом обошла больничную койку Джерарда. — Мистер Уэй? Мистер Айеро собирается остаться здесь с вами. Он заметно расслабился, услышав это. Каждой его мышце пришлось напрячься, для того чтобы опереться на четыре подушки, валявшиеся вокруг. Про себя я посмеялся, он всегда пользовался множеством подушек дома. Некоторые вещи не меняются. Я вернулся к нему и сплел наши пальцы вместе. Тогда я прошептал: «Все отлично». Медсестра вернулась к нему с наполненным светло-голубой субстанцией шприцем. Как только Джерард увидел шприц, его глаза расширились от ужаса, рука с силой сжала мою, каждый мускул в теле напрягся. — Джер, расслабься или будет гораздо больнее, - прошептал я ему на ухо, когда он зажмурился. Вроде немного успокоился. Медсестра была по другую сторону от Джерарда. Она уже открыла рот, чтобы предупредить, когда введет иглу, но я привлек её внимание и неистово замотал головой. Я понимал, будет лучше, если он не узнает, когда это произойдёт. Вскоре стерва удалилась, и Джерард вернулся в нормальное спокойное состояние. — Так почему они сделали тебе инъекцию? — Нет уж, я предпочитаю не знать. Ещё раз тишина поглотила комнату. Зевающий Джерард заметно устал. — Иди домой и поспи. Моя мама должно быть скоро будет здесь. Не беспокойся, со мной все будет в порядке, - заверил он. Только оказавшись за пределами палаты, я услышал его храп и подумал про себя: я всё равно переживаю. Переживаю с того самого момента как понял, что мы никогда больше не уснем рядом друг с другом.***
Через пару часов я был разбужен чудесным голосом Джерарда. Другими словами, мой телефон разрывался от звонка. Меня не беспокоило, кто пытался дозвониться. Я просто, не глядя, взял мобильник и поднёс его к уху. —Алло? — Фрэнк, приезжай в больницу. Срочно,- я сразу же узнал голос Майки, младшего брата Джерарда, и смог услышать по его голосу, что он плачет. — О, Господи, только не сейчас,- я захлопнул телефон, быстро натянул чистую одежду и рванул в больницу. Когда я приехал, то сразу увидел в палате Джерарда его мать, которая сидела на стуле и плакала; отца, стоявшего рядом с ней; наших друзей Рэя и Боба, которые находились рядом с Майки; и Джерарда, бледного и угасающего. — О, Джерард. Как же могло стать так ужасно? - я еле сдерживал подступающую истерику. Нет, только не сейчас.- подумал я про себя. Я еще не готов к этому, он не может так резко уйти из моей жизни. Я был готов кричать, кричать на всю больницу, на весь город, на весь мир, на всю чертову Вселенную, лишь осознание того, что так я не смогу помочь Джеру останавливало меня. Он откашлялся. — Фрэнк, ты же помнишь. Не скорби по мне так сильно, и… я люблю тебя. Всегда любил и всегда буду, - он улыбнулся мне и снова напел. - Turn away, if you could get me a drink of water ‘cause my lips are chapped and faded. Call my aunt Marie, help her gather all my things and bury me in all my favorite colors. My sisters and my brothers still, I will not kiss you ‘cause the hardest part of this is leaving you». (Отвернись, если можно, подай мне стакан воды, потому что мои губы потрескались и побелели. Позови тетю Мэри, помоги ей собрать все мои вещи и похоронить меня в одежде моих любимых цветов. Сёстры и братья, и всё же я не стану целовать вас, потому что самое тяжелое в моей смерти – это покинуть вас). Он улыбнулся ещё раз и взял мою руку. — Фрэнки, помни, что самое тяжелое в моей смерти – это покинуть тебя, - указательным пальцем свободной руки он дотронулся до мой груди, прямо до места, где находилось сердце. Я склонился и поцеловал его, любовь всей своей жизни. Затем тихонько прислонился своим лбом к его. — Джерард, я никогда не забуду тебя, я буду продолжать жить до того момента, пока мы не встретимся снова. И до этого момента я всегда буду любить тебя. — Люблю тебя, Фрэнк, - прошептал он. — Я тоже люблю тебя, Джи, - тогда он вздохнул в последний раз. Я поднялся, а потом, всё еще держа его руку, прошептал, - Никогда не забуду тебя, милый. Я смотрел ему прямо в глаза, глаза, некогда дарившие мне столько тепла и ласки, до тех пор, пока последние искры жизни не исчезли в них. Когда его глаза закрылись, в душе, будто что-то резко оборвалось, я ощутил настолько сильную, разрывающую изнутри боль, что захотелось вскрикнуть. К счастью, сил кричать у меня уже не оставалось. Боль постепенно уходила, оставляя не менее ужасающее чувство одиночества. Никто и никогда не заставит меня чувствовать себя так, как это делал Джи. Я взглянул на картину над его койкой. Нет, я не буду здесь реветь, только не сейчас, - пытался я внушить себе, но к сожаленью это у меня плохо выходило. Одна слеза все же скатилась по щеке. Я торопливо стер ее. Склонился над его, уже мертвым, телом, а потом освободил свою руку и обернулся к его семье, нашим друзьям. — Фрэнк, мы никогда не были в восторге от того, что наш сын стал геем из-за тебя, но мы знаем, вы любили друг друга. Спасибо тебе за это. В ответ я кивнул отцу Джерарда и, в свою очередь, повернулся к Майки. У нас обоих слезы градом катились по щекам. Я обнял его. В последующие дни я безумно тосковал. Состоялись похороны Джерарда. Всё о чём я мог думать - это то, как бы ему понравилась церемония. После того, как красивый гроб с его прекрасным телом был помещён в землю, я изо всех сил старался не плакать. Он этого хотел. И я постарался исполнить его последнее желание. Каждый день, и всё равно какая была погода, я посещал его могилу, просиживая там часами. Я разговаривал с открытым воздухом обо всем, так как если бы Джерард был рядом. Каждый раз, когда я приходил к нему, я чувствовал себя менее одиноким, чем когда покидал его. Однажды я увижу Джерарда снова. А пока этот день не наступил, я буду ходить к нему на могилу и разговаривать с ним, потому что я точно знаю, хоть он и не в силах быть со мной сейчас, но где – то Джерард наблюдает и слышит каждое моё слово.