Садоводство - дело серьезное

Жарко. Душно. Омерзительный запах розового масла. Солнце висело в зените над Ершалаимом, не давая скрыться от его лучей даже в тени. Он не привык к этому. Он никогда не привыкнет к иудейскому климату, явно настроенному против несчастного пятого прокуратора. Понтий Пилат возлежал в саду, который окружал Дворец Ирода. В легкой полутени смоковниц он приказал разложить шелковые подушки, привезенные из Рима, и теперь сладко нежился в них, стараясь не попадать под пробивающиеся сквозь листья солнечные лучи. Обычный день. Такой, как все. Пилат потянулся и одернул набедренную повязку. Для такого пекла униформа легионера была слишком неудобной и жаркой. Верный пес Банга куда-то запропастился, и уставшему Пилату некому было излить душу. От Клавдии, увидевшей текущие вдоль улиц Ершалаима помои и тотчас же вернувшейся в Рим, давно не было вестей. Она занималась облагораживанием римского амфитеатра, и ей точно не было времени устало лежать в тени. Но Пилат не мог уехать, как это сделала прокураторша. Он был на службе, и отказ от нее опорочил бы его имя в глазах императора Тиберия, отца его жены. - Всё готово, прокуратор. Над Пилатом наклонился его садовник, рыжеволосый и курчавый еврей Иуда Искариот. Пилат ненавидел его всей душой, так как Иуда тащил всё, что плохо лежало и вольно вел себя при римских чиновниках, но так изящно подстригать кусты и рассаживать лилии умел, пожалуй, только он. Он был самым обожаемым во всем городе. Стоило Иуде где-либо появиться, перевязав рыжую голову неизменным зеленым платком, за Иудой всегда собирались ершалаимские девы. - Это хорошо. На сегодня ты свободен, - проговорил Пилат, даже не взглянув в его сторону. Иуда смерил его хитрым взглядом и присел рядом. - Ты устал, прокуратор, - прошептал он и коснулся холодными пальцами оголенного плеча Пилата. Тот вздрогнул и открыл глаза. - Тебе нужно отдохнуть. Хорошо отдохнуть... Иуда, словно ластящийся кот, прижался к Пилату сверху, положив руку ему на грудь, и поцеловал в щеку. От неожиданности прокуратор вскинулся, но ответить не успел. Иуда прижал к его губам палец и тихо сказал: - Слушай, как высоко в ветвях поют птицы. Чувствуй самое кроткое дыхание ветра, - он мягко уложил Пилата обратно на подушки. От Иуды пахло травой и солнцем. Запах. Его запах успокаивал. Пилат неуверенно ответил на слабый поцелуй Иуды, который обнимал его за шею и шептал странные, несуразные речи. Но их хотелось слушать. Рыжие, густые волосы. Тот учитель, лишивший Пилата невинности, тоже был рыжим. И, кажется, тоже курчавым. Пальцы Иуды скользнули вниз, к набедренной повязке. Холодные прикосновения заставили Пилата вздрогнуть всем телом и откинуть голову назад. Иуда поцеловал его в шею, прошептав: - Не бойся меня, прокуратор. Я лишь хочу, чтобы тебе стало хорошо... Снова холодные пальцы. Медленно изучают тело Пилата, заставляют ныть низ живота. Проклятый Иуда!.. - А знаешь, ершалимские красавицы, с которыми я коротаю вечера на базарах, ведут себя не так, как ты. Отчего же ты не отвечаешь мне, бедному, несчастному Иуде? - с ноткой недовольства спросил Иуда, вцепляясь в губы Пилата. Поцелуй до крови. Пилат застонал. Колено нависающего над ним Иуды терлось у него между ног. - Прокуратор! Иуда мгновенно отпрянул от тянущегося к нему Пилата и бросился в кусты. В то же мгновение ветви раздвинулись, и появился стражник Корнелий. - Прокуратор! - повторил он. - Собирается дождь. Вам стоит пройти во Дворец. Он накинул на вставшего прокуратора плащ. У Пилата дрожали колени. Он изо всех сил кутался в плащ, чтобы Корнелий не заметил странно приподнявшуюся набедренную повязку. - Вы замерзли? Приказать приготовить баню? - Нет, дорогой мой Корнелий, - проговорил Пилат, поглядывая на мирно подрезающего кустарник рыжего садовника. - Я, наоборот, согрелся. Лучше прикажи выдать Иуде Искариоте двойную сумму динариев.