Как по нотам

Кузнечик запрыгивает в кабину на до. У него в голове не песни, не военные марши, не ободряющие куплеты, а только лишь отдельные звуки, повторяющиеся, бьющиеся в голове, разрывающие своей монотонностью весь шум и гам, оставшийся по ту сторону прозрачной крыши кабины. Кузнечик захлопывает её на ре. Одно привычное движение – и он отрезан от мира, чтобы сражаться за мир. Он набирает высоту на ми, почти наяву видя головку ноты, её штиль и флаг; чёрная нота на белой глянцевой бумаге, последний привет из музыкального училища, сменившегося на училище лётное; нота маячит у него перед глазами, но не мешает сосредотачиваться и искать цель. Маэстро поёт в воздухе, а Кузнечик слушает. Нужные звуки сами приходят к нему и направляют, удерживают в нужном ритме. Музыка никому не принадлежит, она одна на всю планету, одна на всех, но если она помогает ему сейчас – если она помогает всей их «поющей эскадрилье», значит ли это, что на их стороне вселенская справедливость? Маневрировать удобнее всего на фа, затерявшейся внизу нотного стана, как истребитель Кузнечика скрывается среди поднятых в небо машин. Звук гудит внутри, и время от времени рассыпается целым ворохом собственных копий, и это значит, что пора заложить вираж и нажать на гашетку. Кузнечик терпеть не может музыку, однако же отлично играет и поёт. Кузнечик терпеть не может войну, однако же с лёгкостью уворачивается от чужих снарядов и отправляет свои точно в цель. Про него говорили – прирождённый талант к музицированию, хочешь - не хочешь, а заиграешь, с таким-то способностями. Кузнечик не хочет верить, что у него прирождённый талант воевать. Что хоть у одного человека на этой планете есть подобный талант. Но он подумает об этом после приземления, потому что в полёте нельзя отвлекаться. Он сбивает идущий на него в лоб самолёт, и груда металла (который выплавляли, конструировали, отлаживали, столько сил потратили, а на что?) мчится к земле, объятая пламенем, под звук соль. Щедронова не спасла его знаменитая «смуглянка», Ромео не помогли куплеты о любви, но Кузнечика удержит в полёте этот простой музыкальный алфавит. Кузнечик знает, что не погибнет, что станет сначала «стариком», а потом и просто стариком, что война перемолотит его и выплюнет, обглоданного, но живого. Потому что он ненавидит музыку, и вбитые в память с детства ноты не вскружат голову, не захлестнут рассудок, не дадут влюбиться в сражения, не позволят окрасить войну в сколько-нибудь романтичный тон. Он снижается на ля. Маэстро будет доволен им – он и сам собой доволен, но похвала Маэстро много значит. Можно сказать, только ради Маэстро он и попросился в «поющую эскадрилью», но никак не ради пения, хоть и ему теперь петь приходится. Но остальные с песней идут в драку, им лишь бы начать, загореться – остальное сложится; а Кузнечика музыка проводит сквозь воздушный бой, не только вверх, но и вниз тоже, потому что важно не только взлететь, важно и приземлиться. Приземление – это си. Звук, с которым колёса касается земли. Кузнечик однажды разбил при приземлении самолёт, но только однажды. Все остальные разы он приземлится как по учебнику. Ведь не зря же говорят – талант, а от таланта не отвертишься, не открестишься, даже если это совсем не тот талант, которым хотелось бы обладать.