Рождение

Ударь меня. Не пытайся скрыть свое напряженное, закостенелое в мышцах раздражение, укрыв лицо дрожащей рукой. Не пытайся удушить свои хриплые крики и грязную глинистую ругань за ребрами. Не пытайся, это ни к чему. Мне совсем не страшно. А зима приходит в тот момент, когда худенькие детские руки разъединяют спаянные шарики пенопласта и — бах! — бросают его с балкона, словно первый сливочно-мороженовый ноябрьский снег. И бросаются обиженные, поникшие, глупые молодые девушки с блестящими от угольных слез щеками, искусавшие мареновые губы до кракелюров. Кидаются вниз. Усыпанные имбирными веснушками. И — бах! Зима ложится теплым пушистым котом на колени, укрытые шершавым пледом, цепляясь когтями за петли растянутого свитера в катышках. И люди становятся ближе, как пингвины в северные ледяные ночи. В городах все залито ореховым какао и неоновыми полярными днями. Наверное, ты боишься, что я закричу. Или сбегу, и не вернусь больше, и буду ошарашено вздрагивать от каждого прикосновения после. Не думай об этом. Я абсолютно открыта для тебя. Я обнажена перед тобой. Колоти меня. Кусай меня. Кричи. Мне больше не страшно. А весна — это секс. Все это знают. Но каждый замаливает свои мелкие грешки: кто заливает его бокалом виски, кто перемалывает душу перед священником. Мартовский снег простыней покрывает голые дубовые корни. Окна и автомобильные стекла покрыты солоноватой испариной от возбуждения. Землетрясения вызывает кроватная дрожь. И крики лопают тонкую пленку льда на утренних реках. И лето рождается тогда, когда скукоженные, скользкие, как свиное сало, слепые, коротконогие и толстые зеленые женщины разрывают свой будничный кокон, преображаясь в невероятную красоту. И тоньше они, и легче, и яркие крылья их носят по миру. Хрупкие и необъятно прекрасные. В чешуйках макового цвета и звездной пыли. Ливни звенят о сочную траву особого изумрудно-бутылочного оттенка. И грозы разрывают вековые деревья, обвитые электрическими кабелями, запутавшимися в мокрой кроне. Тело покрывается мелким крапом пота. Кожа от этого на ощупь как крупная морская соль. И марево заполняет тело гулом раскаленного города, где все бегут отовсюду куда-то, копошатся в метро, носятся в суете, как муравьи на разогретой сковороде. Совы кочуют по сумеречным лесам, храня наш покой и пугая серых мышей. И все происходит в околосолнечном пространстве невыносимо кричащего света и жара. Удави меня в гневе. Я совсем не обижусь. Ты имеешь полное право на мою душу и тело. Дарственная подписана. Это же так приятно — играть со сломанной игрушкой. Осень влетает в дом, переламывая прогнившую деревянную оконную раму, в кровь исцарапавшая морду дикая рыже-чалая лошадь с огненной гривой. Осень врывается в жизнь шквалом ржавых ливней из-под крана, вылакивая весь рубиновый глинтвейн с апельсинами из треснутой чашки на подоконнике хлипкой, хилой, худой хижины. Она хрумкает морковку, а ветер клеит к ее шерсти хрустящие карамельные листья. Она очень скоро станет старой клячей с артритными суставами, исколоченная пасмурным ливнем по поседевшим от возраста бокам. Полуслепые, затуманенные перламутровым бельмом глаза ее глядят вдаль. Она уходит медленно и тянуче, как одинокий самурай в конце исполненного пути. В Долину Слепых Дожей, освежающих сердце тонкими струйками прохладной воды в солнечном свете. Мертвые листья на грязной земле уносят осень. А зима возвращается, когда худые женские руки тянутся к крошечному эпицентру жизни. И бросают обиженных, поникших, глупых молодых матерей безразличные и испуганные, недозрелые молодые отцы. И по полу рассыпается яблочный румянец с имбирными веснушками. А человек рождается, когда проходят весна, лето и осень. И еще предшествующие им пятнадцать минут, или сколько там. Человек кричит с закрытыми глазами и ищет носом теплое молоко. Наверное, ты боишься, что я расскажу всем. Подам на алименты, буду слать гневные письма, поджидать твоих девушек у подъезда с бутылкой кислоты. Не бойся. Ударь меня, ну же! Ведь именно я должна была думать о последствиях. Я права? Это не мои слова. И знай: ты не имеешь права на мое новорожденное последствие. И мне уже нестрашно.