Превратив в себя

Это не голубизна. Они не любовники. Они отец и сын. Горячий, неотёсанный мальчишка, который, увы, слишком рано научился убивать. И старый, злой, одинокий волк, который просто сжалился над этим комком энергии. Его лазурные глаза, которые тепло смотрят на тебя. Просто согреть. Закрыть от них всех. Он лежит и плачет у тебя на груди. И ты его утешаешь, сжимаешь крепче. Начинаешь целовать макушку. А когда он направляет к тебе полные надежды и, одновременно, отчаяния глаза, из которых текут струи слез, сжимает твою руку своей, ты целуешь его так, как никогда никого ни целовал. Ты срываешь с него одежду, и касаешься красивого, молодого, налитого кровью телом, а он лишь наблюдает с полуприкрытыми глазами за движениями твоего потрёпанного, но очень подтянутого тела, с очень бледной кожей. Целуешь его, трогаешь его везде, куда достают руки. Все его тело стало таким “мягким”. Руки, грудь, попа. Ты входишь в него своим, давно уже не знающего чужой плоти, членом, лишая девственности, усмиряя. Вы захлебываетесь своим семям, клянетесь в любви и засыпаете, пообещав друг другу, что не сдохните завтра. На горизонте появляется он. Признанный лидер. Хитрый, подлый, умный. Он забирает тебя далеко от него, кидая в карцеры, казематы, и ты давно уже не боишься за свою жизнь, но горько жалеешь, что не увидишь его. А ведь было приятно его учить. Видеть, как он растет, видеть, как он вновь впереди старика, видеть, как он занимается с тобой сексом на износ. И он пришел за тобой. Хотя лучше бы не приходил. Ты хватался за его руку, поднимаясь, после сокрушительного удара артиллерии по ненавистным казематам, и его рука не “мягкая”, а его лазурное озеро в глазах, больше похоже на ледяную прорубь. Он стал бледным, грубым, шотландский акцент стал пробиваться. Налегает на выпивку, холоден, умен, циничен. А ты и не заметил, что дал ему не те директивы, не заметил, как превратил его в чудовище. Не заметил, как превратил в себя. И через несколько дней вы вновь вместе. Его зад снова “мягкий”, но он заставляет тебя отсасывать ему, захлёбываться спермой, передавать ее поцелуем. Он теплей. Его слова теплей. Скотч так и остался не допитым. Он тебя понимает. Другие же косятся на тебя, как на психа. Интересно, они уже попробовали на вкус его губы, член, промежность? Смазливый сержант, скрытный лейтенант. От этих мыслей гадко и противно, ты срываешься на нем, жестоко трахая, и на врагах, жестоко лишая жизни. Его друзья погибают, главари – шакалы, вновь пытаются вас убить, но вы злы и натренированы, стираете предателя с лица земли. Ценой ранения. Его ранения. Он похудел. Тихий, замкнутый. Вновь курит твои сигары. Вы идете вперед, понимая, что скорее всего уже мертвы, и сволочей, держащих цинковые гробы, держит лишь ваша месть на двоих, и любовь, на двоих. И весь мир против вас. Каждый раз будто последний. Ты лижешь его соленый губы, вы предаётесь извращениям, зная, что возможно, другого шанса не будет. Погибает, говоря твое имя. И ты умираешь с ним. Но это медленная смерть, вплоть до смерти врага. И все. Тебя больше нет. Ваши имена стирает время. Судьба. И никто не вспомнит Джона Прайса, не вспомнит и Джона МакТавиша. Их тела даже не похоронят. История сына и отца искусственно пылится в базах данных. /// Данный текст содержит неприличное количество ошибок. Все оставлено с умыслом, просто что бы было понятно, о чем думал мальчик в 13. Пожалуйста, постарайтесь исправить хотя бы что то. Peace.