Ситуация располагает.

Сидеть в пыльной подсобке было унизительно. Если бы его приятели видели это, то были бы весьма удивлены. Зелёные глаза сверкнули из-под вечно лохматой челки. Не сказать, что все происходящее было для Наполеона в новинку, однако обстоятельства всегда были несколько... иными. Он был здесь впервые один, без льнущего к нему тела и жарких губ. Обычно он не успевал разглядеть рисунок обоев в крохотной комнатке, пересчитать швабры и спеть почти все арии из "Волшебной флейты". Пел он, кстати, удивительно фальшиво для человека с почти совершенным слухом. Через минут двадцать Нап встал с ведра, на котором до этого сидел, и со всей силы пнул армейским сапогом дверь чулана. Судя по глухому стуку, он попал в цель. - Это уже не смешно. Баль, открой дверь! - Нет, пока ты не ответишь на мой вопрос. - тихо, едва слышно прозвучал голос из-за двери. Нап невольно заржал. Если бы он не знал каждую черточку облика говорившего, то мог бы предположить, что за дверью хрупкий парень, болезненно бледный и с тонкими запястьями. Этакий представитель английской аристократии викторианской эпохи. Ох, спешу развеять этот миф. Обладатель слегка шипящего голоса был не хрупок. Далеко не хрупок. Высокий, мускулистый, с темной копной волос, собранными для удобства в хвост. Полная противоположность Наполеона: на удивление невысокий для своих лет, он имел ярко-рыжую шевелюру, веснушки, наглые глаза и весьма обаятельную улыбку. И кучу шрамов, как физических, так и моральных. Но, сейчас мы отошли от темы. - Ты несерьёзно относишься к теме нашего разговора.- Бальзак начал раздражаться. Интересно, а он умеет повышать голос? За все время знакомства ни разу не слышал. - А что ты ожидал?! Я устал, Баль. - глухо и как-то обречённо протянул парень. Долго они так будут играть в кошки-мышки? Хотелось просто прижаться шекой к такой знакомой спине, обхватить руками и не отпускать. - Я устал ждать тебя. Юноша понял, что больше нет смысла молчать. Язык едва поспевал за мыслью. - Я с детства был один, в этой чертовой золотой клетке. Наследник- только это видели во мне родители. Они дали мне образование, вырастили, но тепла от них я не дождался. Смотрели на меня, как смотрят на чистопородного кобеля, который даст хорошее потомство. - парень на секунду замолчал, переводя дух. - Дальше - веселее... Друзья и приятели. Как я был рад любому, кто не смотрел на меня, как на мешок с деньгами, был готов отдать всего себя, увлекаться тем, чем увлекались они, быть верным другом и надёжной опорой в беде. Но всем было что-то надо кроме этого. И даже видя, как они используют меня... даже тогда я был готов простить их. А потом мне стало все равно. Пусть предают, я пойду по головам ради своей цели, перешагивая через их тела. И среди моего личного Ада я видел глаза. Синие, глубокие и такие печальные... Твои. Наполеон сглотнул, вспоминая их встречу. Он стоял на вершине, как и хотел. Управлял людьми и событиями. И был чертовски одинок. Как и сейчас, сидя в собственной подсобке. Почему же он тут? Несмотря на невероятное упрямство, он сдался. Его силы не безграничны, как ни печально было признавать этот факт. Он ждал чуда, ещё надеялся, чувствуя за дверью тепло тела столь любимого им человека. Наверное, со стороны они смотрелись странно. Гиперактивный мелкий засранец и стоящий за спиной, словно тень, брутальный красавец с неизменно спокойным лицом. Словно мудрого старца приставили к нерадивому ребёнку, имеющему слишком много власти. - Я хотел любви, как в сказке, раз - и всё. Верная любовь до гроба. Готов был стать первым во всем, только бы быть любимым. Я никогда не отличался красотой и ангельским характером, но надеялся, что найдётся тот, кто полюбит и такого меня... И появился ты. - с невероятной нежностью и теплотой произнёс голос из подсобки. Бальзак сидел, прислонившись спиной к двери, и слушал невероятно эмоциональную тираду любимого человека. Ну и пусть он коронованный идиот, но свой же, такой родной. Пусть пьет, порой жесток к людям, и излишне страстен: будь воля Наполеона, они бы неделями не вылезали из спальни. Но есть ведь люди и похуже, наделённые властью и деньгами. Но в последнее время рыжий стал менее активным - Наполеон не чувствовал отдачи. Ему не хватало чувств и эмоций любимого. Он словно обнимал бездушного робота. Только прикажи - и он сразу выполнит. И Бальзак понимал, что надо что-то делать. Но переступить через себя он не мог. Размышления прервал непривычно тихий голос Наполеона: - Да, я все еще люблю. И буду любить всегда. Пусть ты сам решишь, когда - я дождусь. - Наполеон не слышал больше хриплого дыхания за дверью. - Дверь открой хотя бы, гад подлючий. И тут по глазам ударил свет. После долгого пребывания в полутьме глаза не сразу увидели знакомый силуэт. Бальзак присел рядом с рыжим и осторожно, словно боясь спугнуть, притянул к себе. - Я тебя люблю. - тихий, но уверенный голос Бальзака глухо прозвучал в тишине. Тут он понял, что что-то не так. Рыжий не шевелился, просто всматривался в синие глаза. - Сам. - прошептал пораженный Наполеон. И, словно в трансе, протянул руку к волосам мужчины, распустив бесивший его хвост.- И почему я, мать твою, раньше не сорвался? В груди было до странности приятно и тепло. Он был готов на все ради этого странного человека с глазами цвета сапфира. Бальзак отстранился и быстро вскочил на ноги. Помедлив мгновение, протянул руку рыжему. Секунда и Наполеон уже стоял, но руку не выпустил, словно боясь, что отпустив, потеряется и больше не найдет путь домой. Путь к тому, кто подмял, сам того не желая, одного из самых сильных, того кто теперь смотрит на него если не на равных, то снизу вверх. - А теперь нас ждут коньяк, камин и кровать с балдахином. - изумрудные глаза с восхищением смотрели в искрящиеся сапфиры. И совсем тихий шёпот смешался с счастливым смехом рыжего. - Сегодня я сверху.