Я люблю Вас

— Что ж, прекрасно! И Вы, неведомый мой поэт, совсем ничего не сможете сделать? — Евгений, Ваше благородство… — Неужели нельзя проще? — Ох, Всевышний, проще? — Ленский вспыхнул румянцем, а глаза наполнились элем недоумения. — Вы для меня благородное лицо… И я… — Довольно. Хмурый взгляд яростного Онегина пал на трясущегося, словно осиновый лист, Владимира Ленского. Юноша, в глазах Евгения, был потрясающе статным, но чрезмерная боязнь и даже некая напыщенность в действиях и словах, делала всю картину пошлой, а Онегин, ко всему благородию, не приемлет пошлость — Евгений приемлет страсть, но не больше. — Скажи, любезный, ты и правда так любишь Ольгу? Поколебимый вопрос заставил нежного юношу вздрогнуть; ладони вмиг вспотели, а глаза растерянно осматривали гостиный зал в поисках, наконец, одного источника, на котором можно зациклить своё внимание. — Евгений, мой прекрасный Онегин, я… совершил преступление, Вы знаете? Онегин лишь изогнул бровь в немом вопросе. Атмосфера весьма томной спальни не давала соображать, да и как они там оказались, одному Богу известно. Евгений бесстыдно нависал над Владимиром, а тот, в свою очередь, кусал собственные малиновые губы. Нервное дыхание обоих мужчин можно было услышать, кажется, в каждом пустом углу помещения, а переплетённые пальцы говорили лишь о том, какие трепетные чувства бурлили в душе каждого. И вот паранойя: Онегин уже бесцеремонно повернул Ленского на живот, а поясница, на которую Евгений немедленно разлил немного вина, так и манила. Белые простыни пылали, а тело Ленского содрогалось в немых конвульсиях. Влажный, горячий язык скользил вдоль позвоночника, а Владимир лишь упивался страстью, да нет же! Какая страсть?! Ленский содрогался в бесконечной нежности, которую любил дарить лишь Евгений. — Преступление, мой дорогой? А не преувеличиваете ли Вы? — В наш век бестактности и полного отвержения чего-либо -- нет. — И Вы смеете мне рассказать? — Безусловно. — А Вы осмелели, — встав с кожаного дивана, Онегин вальяжно прошёл к дверце любимого шкафа, где обитало его сокровище — дорогой коньяк. — Вы не хотите коньяка для большей уверенности, друг мой? Коньяк дорогой, Ларины предоставили мне его, как подарок. Я не пробовал его, но планирую прямо сейчас, а одному пить, как говорится, вовсе нехорошо. Евгений Онегин — примечательная фигура. И неужели Владимир возлагает на эту персону какие-то надежды? Терпкие чувства уже истерзали душу, и осталась лишь безвкусица, потому что Ленский устал от всяких интриг, страстей, насмешек. Владимир часто думал о вовсе не дружеских поцелуях, которые каждый вечер ощущали его уста, и поэтому он здесь? Нет, безусловно, нет! Наш Ленский… — Владимир? — Ох, Евгений, я выпью с Вами. Я выпью с Вами и утону. — Оставим эту пошлость и поэтичность. Два стакана были наполнены не до конца. Жгучая, даже по запаху жидкость, была где-то на дне и, Евгений, не медля, залпом осушил стакан, на секунду засмотревшись на Владимира. Конечно, симпатичен. Другого и быть не может. Онегин готов дарить поцелуи лишь этому мужчине. Женщины неинтересны. Совсем неинтересны. Эти великодушные особы ведутся лишь на состояние, что не интересует Евгения. И может было у него всё, но это «всё» он не собирается никому предоставлять, разве, что… — Как Вы пьете эту дрянь?! — Ленский поморщился от жгучих ощущений в горле, а Онегин лишь ухмыльнулся, следя за каждым изменением в лице партнёра. — Дорогой мой, это вовсе не дрянь. Дрянь — это общество, которое меня окружает. — И что же, Вам все противны? — Ох, что Вы, нет. С Вами мне комфортно. — Евгений, это было лишним. И коньяк… Он отвратителен. — Вы — тонкая натура, поэтому предпочитаете вино. А мне осточертело, честно признаться. В последнее время так и тянет на что-нибудь другое, — Евгений взглянул на Ленского с украдкой. — Более терпкое, жгучее, от чего можно потерять рассудок. Пальцы Онегина коснулись пальцев Владимира, отчего тот встрепенулся. — Евгений, слуги… — Двери заперты. Евгений вплотную подошёл к Ленскому, а тот был притянут к крепкой груди. Пальцы преодолели препятствие и успешно добрались до поясницы. Онегину понравилось, что Ленский вот так чувственно отозвался, изогнувшись. Нога Владимира легла на ногу Онегину, а второй успел ласково потрогать упругую ягодицу, украдкой спустившись ниже. Вздохи Ленского были чем-то сравнимым с вдохновением для Евгения, поэтому Онегин всякий раз наслаждался подобным действам со стороны своего партнёра. Ленский был поднят на руки и подхвачен под, как бы стыдно это не прозвучало, попу. Владимир обвил руками крепкую шею, а губы слились с другими, более властными. Ноги обхватили бёдра, но со всем этим пришлось расстаться, потому что Владимир был уложен на мягкие постели. — И что же, ты не собираешься рассказать? — Евгений, я не женюсь. — Что? — Я люблю Вас, — тихий шёпот заставил содрогнуться, а вечно печальные уста расплылись в тёплой улыбке.