Свои

Мышцы живота уже порядком сводит судорогой, когда Тэхён заканчивает надрывно хохотать. Из глотки сейчас вырываются только низкие, густые и рваные похрипывания — курение на пользу не шло ещё никогда и никому. Парень, отдышавшись, закрывает вкладку новостной ленты с фотографией Ким Сокджина в ней и думает, что дома не помешало бы сделать уборку. И желательно поменять что-нибудь в своей жизни. Выносить Джина в плотном чёрном полиэтилене из квартиры немного жаль, но ничего не поделать — приставучий хён не входит полностью в холодильник, а тухлятину Тэхёну нюхать как-то не комильфо. Деньги, отложенные на новую холодильную камеру, решили, что им лучше потратиться на покупку новой тридцатитомной серии манги и билета в дельфинарий, который «Только сегодня! Успейте увидеть!» И Тэхён успел, даже три раза, кажется: и «сегодня», и «завтра», и «послезавтра» тоже. На всю неделю дельфинарий приезжал, в общем, а морские котики оказались слишком милыми, чтобы удержаться от соблазна поглазеть на них ещё разок. Тэхён лучезарно улыбнулся, вспомнив впечатлившие его трюки красивых животных, и несколько раздражённо смахнул белую чёлку с глаз. От проступившей испарины волосы всё равно неприятно липли к коже — таскание тяжестей без последствий не обходится. Ну, зато теперь Сокджин-хёна сложно отличить от груды точно таких же дутых мусорных пакетов, плавящихся под жарким июльским солнцем. Хотя Тэхён, наверное, будет скучать. Он по всем своим скучает иногда. *** — Доброе утро, Хосок-и. — На фоне бархатного голоса слышится тяжёлый звук раздвигаемых штор. Солнечные лучи проникают сквозь маленькое окошко, накрывая комнату тёплым золотистым пологом. — Как твои дела? Тэхён присаживается на краешек футона рядом с подушкой и легонько треплет лежащего по волосам. Хосок недовольно пыхтит, ёрзает головой под ладонью и впустую шевелит губами. Издевается, что ли? Большим пальцем Тэхён проводит по глубокой складке, залёгшей между бровей, в надежде стереть её хотя бы ненадолго. Хосок и правда расслабляется на мгновение — морщинка разглаживается, но он замечает в другой тэхёновой руке шприц и тёмного стекла ампулу. Снова? Тэхён в последнее время стал довольно предусмотрительным: все значимые для движения тела сухожилия подрезает своим ещё в первую ночь, а Хосоку он заодно и голосовые связки настроил в беззвучный режим — криков, плача и просьб от них Тэхён давно наслушался. Хочется немного тишины и иногда ненавязчивой классики на фоне. Хотя Хосок, по мнению Тэхёна, настолько свой, что принимает всё как есть почти сразу и почти полностью. Хах, если бы. Каре-золотую радужку топит паникой, а Хосок хочет как в фильмах — сила воли побеждает физические изъяны, but this is fuckin reality — получается только молча глотать слёзы, судорожно втягивая воздух ртом, и мечтать о потере слуха и зрения — Тэхён заботится только об анестезии. Наркоз достать сложнее, в отличие от обезболивающих и нашатырного спирта на случай незапланированной отключки Хосока. Спасибо и на этом. Маслянистая желтоватая субстанция заполняет шприц под чутким тэхёновым руководством. Он и иглу меняет на новую, хотя это не так уж необходимо — парень аккуратен, стерильность не нарушает даже без перчаток. Алая капелька с прокола на коже смахивается инъекционной салфеткой. В изголовье футона Тэхён успевает развернуть свой любимый органайзер, а рядом на полу расстелить внушительный кусок прозрачной плёнки. Времени есть ещё около получаса. — Ох, чуть не забыл! — он неловко подрывается и ураганчиком уносится в соседнюю комнату. Хосок всё так же обречённо разглядывает белый потолок, когда Тэхён возвращается и начинает радостно крутить перед его носом ещё одним шприцем. — Это чтобы тебе не было страшно, Хосок-и, — ласково поясняет парень в ответ на вопросительный взгляд, — я устал от твоего страха. Пока Тэхён продолжает раскладывать инструменты, сопровождая каждое своё действие тихим комментирующим бормотанием, Хосок чувствует, как все его беспокойства смывает волнами какого-то другого, пока что непонятного чувства. Лёгкость? О-о-о, нет. Точно нет. Не в его положении. Безразличие? Вот, уже почти. Что это? Словно услышав, Тэхён замирает на месте и замолкает. Хосоку почему-то кажется, что Тэхён его услышал — уж очень точно тайминг совпал, но похоже, что Ким всего лишь уловил настойчивую вибрацию телефона из другой комнаты. — Кому я в свой законный выходной понадобился? — хмурится парень, снова скрываясь из поля зрения. До Хосока доносится приглушённый толстыми стенами короткий разговор, а следом за ним грохот и громкое «твою же мать!» Тэхёна. В комнату он заходит минут через десять, крепко вцепившись рукой в блондинистую шевелюру на макушке и сжимая во второй инструмент, чем-то похожий на кусачки. На очень большие кусачки. — Хосок-и, — дрожь в голосе парня настораживает больше, чем чересчур, — судя по всему, наша грандиозная трапеза отменяется. По идее скалящийся квадратной улыбкой Тэхён, почти дерущий на себе волосы, должен вызывать хотя бы ужас. Должен. Действие второго шприца только начинает раскрывать свой эффект — Хосок понимает, что не может ужаснуться даже тому, что ужаснуться не может. А вот Тэхёну почти что дышать нечем — он разбит, разгневан и зол на себя. Внезапное желание утонуть по локоть в чужой крови и по щиколотку в ковре из ещё тёплых внутренностей застывает тугим комком где-то на уровне глотки, рискуя вырваться и воплотиться в череду опрометчивых действий. Как в старые добрые. Окружить всё вокруг красным и запахом железа. Фантомный аромат даже ударяет в нос от предвкушения... Нельзя. Нельзя-нельзя-нельзя. — Очень жаль, конечно, но наш сегодняшний десерт плавно трансформируется в основное блюдо. Ты же не против, Хосок-и? — почти ровно выдыхает Тэ, справившись с настойчивым порывом размозжить «Хосок-и» череп и окунуть ладонь в серое вещество, с нажимом пропуская желейные извилины между пальцев... Всё ведь уже решено, не так ли? До сих пор лежать на футоне под тёплым одеялом довольно-таки жарко, так что Хосок даже немного рад, когда одеяло с него всё-таки сбрасывают. Правда, бёдра взамен седлает сам Тэхён, на время откладывая тот самый странный инструмент, но подхватывая попутно сверкнувший стальным отблеском в черных глазах любимый скальпель из органайзера. Хирургический нож приятно холодит кожу, вбирая в себя её тепло, раскаляясь с каждым мгновением всё больше, и будто пытается придать немного трезвости уму его обладателя. Только вот какая трезвость ума у безумных? Резкий взмах — белая майка распадается на два равных куска, ещё один — ровно посередине, расширяясь постепенно, расползается по корпусу алая влажная полоса, два немного ниже ключиц — и уже можно, осторожно отогнув края плоти, смело заглянуть вовнутрь сосуда обитания души. И Тэхён заглядывает. — Потрясающе! Просто великолепно! — Блондинистое отражение в хосоковых расширенных зрачках хлопает в ладоши, довольно вереща и восторженно наблюдая за мерно раздувающимися и сжимающимися лёгкими под решёткой тонких рёбер, и кончиками пальцев медленно рисует вензеля на склизких косточках. На минуту Тэхён стопорится, глубоко задумавшись, и в очередной раз припечатывает себе лоб испачканной рукой, только вот раздражённости в разы больше — теперь парень пожалел, что успел вколоть анксиолитик до злополучного звонка и Хосок не может до конца разделить с ним всю терпкую сладость волшебного действа. Досадно. Просто закончи уже начатое. Хосок прокручивает в голове всего лишь одну фразу, но оторвать взгляд от красной дорожки на светлых волосах сил не находит. Заворожённый, он с трудом поглощает воздух всё ещё кое-как работающими лёгкими, наблюдая развернувшуюся на чужом лице трагикомедию. А Тэхён тем временем отыгрывает уже седьмое действие тремя персонажами сразу, с трудом сдерживая лавину недовольства где-то в районе шестого шейного — не нравится ему та отстранённость, с которой парень под ним разглядывает танцующие в полосе солнечного света пылинки. Всё определённо должно быть не так. Тэхён чувствует, как внутри него поднимается волна слепой и беспощадной. На сегодняшний день выпало слишком много случайных стечений обстоятельств, чтобы этот девятый яростный вал разбился вдребезги о волнорез тэхёнова самоконтроля, который возведён был большим трудом и методом бесконечной вереницы проб и ошибок. Вдох-выдох — дышит Тэхён, сжимая в руке кусок чужой плоти. Рваный всхлип-судорожный полувыдох — дышит Хосок, улавливая отголоски болезненных прикосновений. Тэхён, вопреки всему, хочет сделать больно. Он будто мстит за неудачу. Не особо важно, что мстит не тому. Хосок боли практически не чувствует, но от этого не легче. В данный момент он не хочет жить, умирать, правда, тоже не хочет. Спаси меня... Поработав рёберными кусачками, Тэхён безжалостно перерубает скальпелем главную в теле артерию. Он больше не видит смысла в аккуратности — только горячий пульсирующий поток красного и едва сокращающуюся мышцу. Лицо Хосока будто застывает камнем, теряя былую подвижность и живой цвет, превращаясь постепенно в стоп-кадр из старого чёрно-белого фильма. В открытых до сих пор глазах будто не отражается больше свет, а взгляд обращён вовсе не на Тэхёна. Сквозь. Дальше. Глубже. Куда-то, куда заглянуть Тэхён пока не в силах. Каждый из своих — особенный. Был и точно ещё будет. Тэхён не особенный и уж тем более не свой. Осознание этого отдаётся тупой ноющей где-то вдоль позвоночника, одним концом впиваясь под затылком прямо в мозг, а другим опутывая всё тело незримой липкой сетью, пока он голыми руками вырывает сердце из грудной клетки, на ходу раздирая его на части. Тэхён не хотел, чтобы всё заканчивалось так скоро, но всё равно проглатывает кусочки один за другим, практически не жуя. Рвотный рефлекс напоминает о себе на последнем. И Тэхёна рвёт. Прямо на распластанное перед ним тело рвёт. Желудочный сок и хосоково сердце в самом Хосоке смешиваются с кровью и сверху обильно сдабриваются горькими слезами Тэхёна. Обидно до невозможности. Столько усилий — и все напрасные. Инструменты звонко врезаются в стену, сопровождаемые полным боли тэхёновым воем. Он ревёт, как маленький, забившись в дальний угол и закусывая от бессилия пальцы; переворачивает комнату вверх дном, но злость до конца так и не выходит. Сладковатый запах мёртвого тела ненавязчиво щекочет ноздри. Тэхён отвешивает самому себе пощечину и наконец встаёт. *** Настенные часы отсчитывают последние пятнадцать минут до трёх часов дня. Тэхён как раз заканчивает раскладывать прибор на широком обеденном столе. Ровно без пяти минут он заливает в заварочный чайничек кипяток и накрывает его тёплым колпаком. Когда секундной стрелке остаётся ровно сорок делений до боя часов, Тэхён поднимается со стула, на котором жадно поедал глазами каждую секунду с циферблата, и идёт ко входной двери. Одновременно с первым протяжным «бом-м-м» из столовой в прихожей срабатывает три коротких «дзынь». Тэхён бросает быстрый взгляд на своё отражение в зеркальной дверце гардероба, убеждаясь в наличии на лице обворожительной улыбки вместо привычного волчьего оскала, и открывает. — Здравствуйте, омони. Хорошо добрались?