Истлевшим

— Доктор, я продолжаю ощущать то же самое. — Что именно? — Одиночество, - мне хотелось добавить "пустоту" и "бессмысленность", но я знал, что не смогу остановиться, если начну этот список. — Ты принимаешь таблетки, которые я прописала? — Да. Да, конечно, только... Мне кажется, дело не в этом, - сидя в этом идеально чистом бархатном кресле и впрямь начинаешь чувствовать себя неуверенно. Мне постоянно хотелось вжаться в него ровно настолько, чтобы исчезнуть из поля зрения женщины, сидящей передо мной. — У тебя есть какие-то свои мысли по поводу происходящего? Каждый раз одинаковый. Она спрашивает, что я думаю о своем состоянии, я говорю, что думаю, она что-то записывает, задает однотипные вопросы и снова записывает. Скоро сложится ощущение, что апатия у меня появляется из-за постоянных визитов к психиатру, а не из-за депрессии. Если бы только эти посещения еще к чему-то приводили. — Мне приятно было с тобой побеседовать, - и улыбается. Каждый чертов раз. Говорит с одинаковой интонацией, одинаковыми движениями поднимается с кресла и выводит меня из кабинета. Мне уже тошно, серьезно. Если бы не семья, я давно завязал бы с походами по врачам. Но мама сильно переживает, особенно из-за школы. Ты, говорит, домашнее задание никогда не делаешь, оценки совсем скатились. Я не хочу, чтобы она волновалась, вот и приходится дважды в неделю ходить к психиатру. Чтобы от клиники добраться до дома, нужно либо идти по людному проспекту, что быстрее, либо сделать круг и пойти через парк. Обычно я хожу вторым путем, иногда потому, что хочется подольше побыть на улице, иногда — потому что не хочется возвращаться домой. Не знаю, что случилось сегодня, но я решил пойти через парк. На пешеходном переходе я подошел так близко к дороге, что некоторые прохожие явно занервничали. Я стоял на самом краю тротуара, думая о том, насколько все хрупкое в нашем мире. На Земле живет почти восемь миллиардов людей, и никому из них не избежать смерти, никому. Она ждет каждого, и каждый ждет ее, а в итоге у всех все одинаково. Можно умирать не одному, но умереть придется в одиночестве. Одна из проезжающих мимо машин чуть не задела меня и, посигналив, проехала дальше. Я отшатнулся и посмотрел на светофор. Секунду спустя загорелся зеленый свет.

***

В парке всегда легче думается. Говорят, природа благоприятно влияет на людей, но я думаю, что люди сами на себя влияют. Просто легче это сделать в месте, где нет суеты и постоянной спешки. Тяжелые снежинки падали на голые ветви деревьев и обледенелую землю, засыпали скамейки и пáрковые мосты. Днем по белоснежному ковру расплывались отпечатки обуви и размытые следы собак, но к вечеру все замело. Если кто-то и расчищал дорогу от снега, то точно не сегодня. И все равно странно, что за весь свой путь в парке я не встретил ни одного человека. Ни единой живой души. Поскольку толпы людей меня не радуют, особенно, когда настроение скверное, я не стал огорчаться и переключился на другое. Думал о чем угодно, только бы отвлеченном от реальности; подальше от всего, что за короткий срок сделалось мне столь ненавистным. Стал представлять мир, в котором каждый человек помнит жизни всех предыдущих, всех, кто умер до его рождения. Наверное, многих ошибок можно было бы избежать - вóйны, несчастная любовь, ложь, сожженные письма и забытые обещания. Глупо полагать, что без всего этого возможно существование общества, но люди могли бы избежать бесконечного повторения ошибок, если бы помнили о боли, которую они причиняют. С фонарного столба на землю свалился ком снега. Я отвлекся. — Здесь так холодно, — не знаю, сколько времени и оборотов вокруг своей оси мне понадобилось, чтобы распознать источник звука, но выглядело это наверняка жутко нелепо. За скамейкой, обойдя ее позади, стояла девушка. На ее шее висел длинный шарф, а копну рыжих волос накрыла шерстяная шапка. Девушка обхватывала себя руками, однако, кажется, это не слишком сильно помогало ей согреться. Мое настроение не предполагало заигрывание с прекрасными дамами, поэтому сначала я попытался отвязаться: — Зима сейчас, — сказал и пошел вперед, куда и до этого. Все оказалось не так просто. Я слышал, как хрустит снег под ее ногами, пока она пытается меня догнать. Сделала несколько шагов и, кажется, остановилась. Снег затих. — Тебе часто бывает одиноко? — когда я обернулся, она стояла в нескольких метрах от меня. Несколько часов тому назад мне уже задавали подобные вопросы, только взглядом таким они не сопровождались. Пронизывающим, почти умоляющим. Что ж, я повелся. — Всем людям когда-то бывает одиноко. — Людям - да, — незамедлительно ответила девушка. — Ты о чем? — я задал вопрос прежде, чем успел обдумать, почти что перебив свою собеседницу. Все слова, которыми люди обмениваются ночами, несут в себе иной смысл. Одинаково звучащие предложения в разное время суток могут значить абсолютно разные вещи. Люди изменяются, и это правда. Что угодно можно подумать, если к тебе посреди дня подойдет человек и начнет что-то втирать про религиозную секту, ради которой он продал электронику и машину, но ночью его слова преобразуются. Возможно, в поздние [слишком ранние] часы дома покидают другие люди. — Проводи меня домой, тогда расскажу, — ни малейшего понятия, что творится у нее в голове. Ни малейшего понятия, что творится у меня в голове — я согласился. Красивые истории случаются не только в книгах. Как же мне хотелось верить в это. И я верил всей душой, с самого детства, что когда-нибудь наступит время, когда я окажусь перед лицом тайны, сокрытой за пеленой загадочного мрака. Кто бы мог подумать, что в действительности все наоборот — бесконечный мрак скрывается за тайнами. Они оплетают его, как ветви винограда стены каменного замка, видавшего и войны, и смерти. Виноград увядает, расцветает и снова увядает, но замок стоит непоколебимо, остающийся прежним спустя столетия. По дороге к метро она рассказала мне много замечательных историй. Я не интересовался причинами, а она не требовала ничего, кроме моего внимания: воспоминания хотят быть рассказанными. Ее первый выпавший зуб; ее коллекция найденных ключей [я спросил, почему не потерянных — их ведь кто-то лишился, а она ответила, что любая потерянная вещь для одного становится найденной для другого]; фотография ее бабушки и дедушки, стоящих посреди кукурузных полей, которая упала со стены, когда у ее бабушки случился приступ; ее первый поцелуй; птица со сломанным крылом, которую она выходила; гирлянды, которые она развешивала перед праздниками; ее любимый вкус мороженого, песня, которую играл уличный музыкант; ее путешествие с родителями; бумажное письмо, полученное от неизвестного человека в день смерти ее брата; еще много, много всего. Последним, что она мне рассказала, стала история о сне, который виделся ей минувшим утром: "Снега не было. Вокруг домов катились машины, грязные и пыльные, а люди внутри них, стремясь обогнать самих себя, забывали, куда ехали. Я украла из продуктовой лавки яблоко, потому что знала, что мне ничего за это не будет, и стала бесцельно бродить по улицам. Я даже не пыталась ничего найти, просто шла туда, куда давно хотела пойти, но не могла — не хватало времени, чего угодно другого, причина находилась всегда, но не тогда. Я шла по бульварам, проспектам и переулкам, твердо зная одно: я не хочу возвращаться домой. Не знаю, откуда берутся подобные мысли, чувство одиночества и пустоты. Тебе ведь знакомо это ощущение, когда ты в чем-то полностью уверен, но не можешь это никак объяснить? Мне было паршиво. Иногда мне снятся деревья, чем больше их, тем легче мне будет следующим днем. Так вот, там не было деревьев; я проходила мимо стен и закрытых окон, но не увидела ни одного дерева. Мне было одиноко. Вокруг сновали люди, целые толпы людей, только смысла в этом не было, я все равно не знала, куда и зачем иду. Тебе никогда не казалось, что восемь миллиардов — слишком много? Ты не думал, что, возможно, людей на Земле гораздо меньше, а все остальные только... Не знаю, пытаются помешать живым найти друг друга? Просто притворяются? Сколько тогда людей? 14, 23, 1? Не знаю! Безумная мысль. Шедшая мне навстречу женщина задела меня сумкой, но я даже не заметила. Продолжала думать, предполагать, выстраивать, знаешь, мне нравится это. К тому же, чем безумнее мысль, тем больше хочется в нее поверить, а стоит этому произойти, как назад вернуться ты уже просто так не сможешь. С каждой секундой, с каждым мгновением я все больше верила своему разыгравшемуся воображению. Мы одни. Людей не осталось. Все вокруг — мертвы. Мужчина столкнулся со мной в проходе, а через несколько мгновений другой толкнул локтем. Все больше прохожих задевало меня, сначала лишь плечом или краем пальто, но каждый следующий делал это все сильнее и агрессивнее, как будто стараясь сбить меня с ног. В одно мгновение мне в голову ударила мысль: они знают, что я поняла. Это было так внезапно, что, черт, я напугалась. Я начала бежать. Люди задевали меня, кажется, их становилось больше. Во время ночных кошмаров появляется такое чувство, когда ты понимаешь, что не сможешь выбраться, что еще секунда — и смерть догонит тебя, но в последний момент ты просыпаешься. Только во время сна ты не знаешь, что спишь." Мы проходили мимо автобусной остановки, на которой столпились усталые и замерзшие люди в ожидании общественного транспорта. Готов поспорить, каждый из них в одну секунду обратил свой взгляд на нас. Одновременно. Я подумал, что, может, просто облил себя какой-то жижей случайно, вот они и пялятся, но моя собеседница начала заметно нервничать. Сон она теперь стала описывать быстрее раза в два. Темп ходьбы не ускорила, как будто боялась не опоздать куда-то, а не успеть закончить рассказ. "Мне было страшно. Хотелось перестать, остановиться, что угодно, только чтобы все прекратилось. Я поняла, что моя последняя секунда наступила. Я опустилась на асфальт и обхватила колени руками. Стала, спрятав лицо, ждать, пока почувствуется что-то: боль, давление, спокойствие, хоть что-нибудь; но ничего не происходило. Вообще ничего, понимаешь? Чем больше я сознавала, что готова смириться и сдаться, тем меньше прохожие обращали на меня внимание. Когда я открыла глаза, на улице уже почти никого не было, только несколько бабушек у магазина и пара мальчишек, которым до меня не было вообще никакого дела. Я подскочила и вновь побежала, не разбирая дороги, но прекрасно понимая, что это ни к чему не приведет. Люди есть повсюду, и самое бесполезное, что можно пытаться сделать — убежать от них. Я не могла остановиться. Бежала, пока силы совсем не исчезли. На небе поднялась луна, ее затянутый облаками силуэт темнел над городом. Никого вокруг не было, и я, успокоившись, поняла, что нахожусь в незнакомой части города. По крайней мере это был парк, а там даже бояться уютнее..." Прямо между нами протиснулся человек, грубо оттолкнув обоих в сторону и оборвав рассказчицу на полуслове. Я почувствовал, как за секунду до этого она что-то сунула мне в руку. На широком проспекте, по которому мы шли, было жуткое количество народа, прохожие, не церемонясь, расталкивали нас, пока я наконец-таки не оказался на мокром асфальте. Разбираться времени не было, я поднялся на ноги и, пока отряхивался от снега, заметил, что моей знакомой уже и след простыл. Я стал растерянно озираться по сторонам, но понял, что не знаю ни ее имени, ни номера телефона, ничего вообще. Оставалось только додумать конец истории самостоятельно и смириться с тем, что она наверняка пошла в метро. Да, глупое расставание вышло. Пока я стоял посреди улицы, разинув рот, меня снова толкнули. В этот раз еще с большим успехом, потому что я угодил прямо в сугроб. К моему удивлению, человек, задевший меня, вернулся, чтобы извиниться. Я стал бормотать обычные "все в порядке" и "со всеми бывает" в ответ на его попытки поднять меня из груды снега и грязи. Только сейчас я понял, что все еще держу в руке предмет, который мне дала моя ночная попутчица. Человек наклонился к моему уху и начал шептать. Я раскрыл ладонь и увидел яблоко. Маленькое красное яблоко. — Тебе одиноко? Тебе и должно быть одиноко. Человек загоготал и, оттолкнув меня обратно в сугроб, удалился прочь. В эту секунду я осознал, что видел девушку с рыжими волосами первый и последний раз в жизни. Теперь они знают, что я понял. Мы одни. Людей не осталось. Все вокруг - мертвы.