Спасибо, что успел

Химик не спал той ночью. Понимал, что надо, что день выдался непростым и нервным, что нужно хоть немного расслабиться. Настасья была спасена, вытащили её живую, здоровую, только до бессознательности перепуганную, и Андрею в прямом смысле пришлось тащить её на себе. Уже после он связался с Ксивой, отыскал его, забрал «Малыша» с изрядно отощавшей аптечкой. Ксива всё метался, не находил себе места, тревожась за судьбу Мора. Химик понимал его, но ничем не мог помочь: у него не осталось моральных сил переживать ещё за кого-то. Он прибрался в броневике, провёл инвентаризацию, и вроде бы, кроме изрядной части медикаментов, всё было в сохранности. Всевозможные дела закончились часам к девяти, но рукам всё требовалось занятие. Химик не мог оставаться наедине со своими мыслями, только не в этот раз. Однако покидать броневик не хотелось категорически: у него не находилось сил на социальное взаимодействие. Получался замкнутый круг, самым благоприятным выходом из которого виделся алкоголь. Но эту идею Химик решительно отмёл: так недалеко алкоголиком стать, если бежать ото всех проблем в наркотическое забвение. Шурик, это же не наш метод. Всю ночь он провёл ворочаясь с боку на бок. Он получил координаты места, куда, вероятнее всего, доставили Пригоршню, но не поехал сразу. Он понимал, что в этом нет большого смысла: нужно дать себе отдохнуть и только тогда садиться за руль, да и потом, кто его пустит в операционную – или что там у них – и какой с него будет прок? А какой там отдых? Там, где с минуты на минуту решается судьба его напарника, там, где он узнает о ней сей же час, какой бы она ни оказалась. Андрей кривился и тихо презирал себя за малодушную прокрастинацию, но ехать не спешил. Не сегодня. Завтра, прямо с утра, как проснётся. Но он так и не уснул. Наутро его знобило. Наверняка от недосыпа. Он шёл, а ноги не слушались, всё подмывало повернуть назад. Химику точно следовало поспать, пусть даже и выпив. И почему только сталкерский организм, переживший столько потрясений, из которых отсутствие сна – это даже не цветочки, а почечки, – почему именно сейчас он дал сбой? Химик не подавал виду, он выглядел спокойным и усталым, но внутри его изжигало презрение к себе и стыд. Они скручивались тугим комком где-то у солнечного сплетения и перетягивались до щемящей боли, до желания вскрыть грудную клетку невротически дрожащими пальцами, чтобы вынуть новообразование. Химику точно следовало поспать, пусть каких-нибудь пару часов. Недавнее похмелье, нехватка сна, ударная доза стресса – всё это как будто обострило мироощущение, заточило углы реальности и влило тошнотворно-утрированные краски в её картину. Смерть брата и его семьи когда-то – уже словно в прошлой жизни – сотрясла его мир и привнесла в парадигму привычных эмоций это воспалённое состояние. Химик был материалистичен, Химик был прагматичен, Химик был весь известен и целиком привычен – Андрей не мог принять себя другим. Таким, каким его делал страх. – Среди поступивших к вам вчера раненых сталкеров был мой напарник. Прозвище – Пригоршня. Что известно о его состоянии? Молодой человек возраста Никиты – к нему отправили сталкера с охранного пункта, – стал копаться в бумагах, из которых до появления Химика он заносил данные в ПК. – Нет такого… – Блондин. Крупный. Шрам на лбу. Глаза голубые. Веснушки на лице. Химику важным казалось составить наиболее полный портрет, чтобы напарника нельзя было не узнать или с кем-то спутать. Но почти тут же ему захотелось прикусить язык: как-то вызывающе нелепо прозвучали последние детали, на его взгляд. Вряд ли медики вглядывались в глаза оперируемому, даже если он их и открывал. А веснушки – да это же надо умудриться, чтобы их рассмотреть на лице Никиты. – Нет такого среди назвавшихся, – терпеливо закончил молодой человек. – Ваш напарник, видимо, был среди «тяжёлых». – Два пулевых ранения в живот, обильная кровопотеря, – подтвердил Химик. – Тогда вам лучше с дежурным врачом поговорить. А вот и он, кстати. Из большой брезентовой палатки вышел мужчина в камуфляже, на диво для Зоны чистом и новом. Химик узнал серое и худое лицо. – Хворый, – обратился он. Сталкер остановился, посмотрел на него и задумчиво сощурился. – Мы ведь встречались, да? – спросил он, между двух пальцев придерживая во рту незажжённую сигарету. – Пару раз. Химик, – напомнил Андрей. – Вчера ты осматривал моего напарника с пулевыми в животе, а потом распорядился о его транспортировке. Хворый посмотрел на свою сигарету с непередаваемым сожалением и перевёл взгляд снова на Химика. – Ты ведь не против минут пять поговорить здесь? – обнадёжено спросил он. – Я и так могу на некоторые вопросы ответить. Химик молча качнул головой, не успевая как прежде быстро подбирать нужные слова. Мысли в голове переключались неохотно от потряхивающего волнительного нетерпения. Сталкеры отошли за палатку, и Хворый закурил. С удовольствием выпуская тугой струёй вверх дым, он выжидающе посмотрел на Химика. – Напарник, – выдохнул тот с усилием. – Можешь сказать, что с ним? На лбу медика появились частые морщины – задумался. – Шрам слева над бровью от криворукой штопки, – выдал вдруг он после новой затяжки, – твой парень? – Мой, – напряжённо кивнул Химик, чувствуя, как мерзко начинает тянуть под ложечкой. – Что с ним? – Живой, вытянули. – С удовлетворённым видом Хворый качнул в пальцах сигаретой. – Чертовски везучий парень. С его-то потерей ОЦК – и мало того что до санации дотянул, так ещё и в процессе вмешательства не загнулся. Дальше видно будет, а пока могу сказать только, что хорош молодец, прямо богатырь! Андрею стоило только услышать одно самое важное слово, как его сердце, пустившееся паническим пиаффе, как будто бы оборвалось и ухнуло вниз, во внезапно опустевшую брюшную полость, минуя всевозможные преграды, обусловленные анатомией. – Эй, как тебя, Химик? – Торопливо зажав сигарету в зубах, Хворый схватил сталкера за плечи. – Ты чего побелел? Смотри мне здесь в обморок не грохнись. Дыши, глубоко дыши, медленно. – Всё в порядке, – поморщился тот, досадуя на минутную слабость, и освободился из рук медика. – Не спал ночь, теперь в сон клонит. – Уснуть не мог? – спросил Хворый, стряхивая с кончика сигареты пепел. – Не мог, – признался Химик. Волна усталости неумолимо накатывала на него, а вместе с ней – спасительное безразличие. – Это не дело. Спиртное пока не советую, как бы тебя не повело. А вот валерьянки выпей – немного отпустит и вздремнёшь. – Мне к напарнику нужно, – проговорил Химик, борясь с чудовищным зевком. Теперь он, наконец, был спокоен, и это чувство оглушало. Напряжение, словно стискивавшее каждый дендрит в теле, отступило. Живой, живой Никита – что ещё надо? – Рано. Тебя никто не пустит, да и он пока без сознания. – Хворый оценивающе оглядел Химика и вдруг предложил: – Слушай, проспись здесь. Куда тебя в таком состоянии пускать? А потом двигай на все четыре стороны. Перекинь мне свои данные, и я дам тебе знать, когда твоего богатыря можно будет увидеть. Сам Химик не остался, а вот данные оставил. Стоило ему только добраться до «Малыша» и прилечь на минуточку, как он тут же вырубился. Его стремительно утянуло в чёрную яму сна, бездонную и без сновидений. Он проспал немногим меньше суток, и ещё с час в компании энергетика ему понадобилось, чтобы оклематься. Он проверил почту, без интереса отметив, что бар отстоять сталкерам не удалось и тот оказался к чертям разнесён; узнал, что там нашёл своё пристанище Мор, до последнего не желавший отступать. Вместо Хворого дежурил другой врач, похожий на медведя. Он эмпатией не отличался и беззлобно отправил Химика, коль тот здоров, «подальше и наподольше». Это было пять дней назад, а сегодня первой новостью дня стало сообщение от Хворого: «Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Богатырь готов принять добра молодца». Сказать, что Химик летел к полевому госпиталю «Руки помощи»*, – не сказать ничего. Химик чувствовал, как противно потеют ладони. Словно мальчишка какой-то, зомби задери! Он старался незаметно вытереть их о штанины, спускаясь вместе с Хворым в подвальное помещение, где располагались палаты для лежачих. Это было единственное каменное здание на территории не так давно оборудованного госпиталя. Все остальные, кто мог при угрозе Выброса самостоятельно эвакуироваться в подземелье, находились в больших тентовых и сборных, из алюминиевых секций, палатках, а в здании была по мере возможностей оборудована операционная и ещё какие-то помещения для персонала. – Недолго и негромко, – наставлял Хворый, когда они уже подходили к двери, за которой ждал Пригоршня, – там и другие сталкеры. Если он у тебя особо разговорчивый, то говорить ему много не давай – неполезно. И речи быть не может о том, чтобы вставать. Обычно вас они слушают охотнее, чем врачей, – хмыкнул он, кладя руку на дверную скобу. – Крайняя слева койка, ряд напротив двери. Понял всё? – Сложно не понять, – Химик скривил губы в усмешке, за спиной крепко сжимая ладонью локоть другой руки. Андрей старался не глядеть по сторонам, сдержанно шагая мимо протянувшихся во всю длину помещения коек, огороженных по обе стороны ширмами. Увидев знакомое – мало этого слова – лицо, он ощутил, как слабовольное сердце заколотилось в горле, где-то у поросшего щетиной кадыка. Химик запомнил лицо напарника страшно белым и осунувшимся. Настолько шокирующей была эта картина, что она неизгладимо выжглась на сетчатке. Теперь вздёрнутый нос не казался заострившимся, а веснушки, засыпающие и его, и скулы, – лихорадочно яркими. И это даже было немного странным. Табурета или чего-то похожего не имелось. Андрей подошёл к старой панцирной койке сбоку и присел на корточки, аккуратно сложил руки на краю. Он старался быть тихим, но, как известно, сталкерский сон крайне чуток. Пригоршня приоткрыл глаза, сонно поморгал и, пока Химик думал, что же нужно сказать, заметил его. – Химик! – Чш-ш-ш, – вскакивая, зашипел сталкер и навалился руками на плечи напарника, явно вознамерившегося на радостях слететь с кровати. – Люди спят, чего разорался? Ох!.. Лучшим вариантом привественной речи почему-то оказалось ворчание, но Химик не успел сказать ничего больше – Пригоршня сгрёб его в охапку со всей своей непомерной и, видно, неистребимой силищей. – Андрюха, – приговаривал он с такой отрадой и упоением, больше даже похожим на нежность, что Химик, замерший, как в упоре лёжа, чтобы не навалиться всем весом на него, смутился. – Ну ты что, – бормотал он, неудобно изгибая шею, чтобы не коснуться ненароком губами уха партнёра, – ты что делаешь-то? Пусти. И что на тебя нашло такое? Пусти же… Щетина Пригоршни щекотала шею, и сердце у Андрея снова колотилось так, как после кросса километра в три. От неожиданности, должно быть. А ведь никогда раньше в своей сталкерской жизни на сердце жаловаться ему не приходилось. Никита был тёплым, почти горячим, как бывает ото сна. Дыхание его – несвежим, но да кого это в Зоне могло волновать? – оно было обжигающим до мурашек по коже. Химик чувствовал, как затекает тело, сбивчиво и сконфуженно упрекал напарника в излишней эмоциональности и совершенно неуместном поведении, но так и не предпринял ни одной попытки высвободиться. Когда наконец медвежья хватка разжалась, Химик только мельком глянул на напарника, на его глаза, сверкающие неподдельной радостью, на широкую-широкую улыбку и ямочку на щеке. Он торопливо поднялся, старательно нахмурился и, одёргивая одежду, отвернулся от Никиты, как будто бы проверить, не проснулся ли кто, а на деле – в попытке скрыть лицо. Уж наверняка не просто так ему жгло скулы. – Никита, что за безудержный восторг, я не понимаю, – укоризненно бросил он, поводя плечами. – Как год не виделись. – Химик, а я Федяна видел, – вдруг невпопад сказал Пригоршня. – О чём ты толкуешь? – Химик быстро совладал с собой и обернулся к напарнику. – Ей-богу, видел, – жарким шёпотом заверил тот, – как тебя сейчас. – Партнёр, сбавь энтузиазм. И даже не пробуй подниматься – тебе нельзя. Лежи спокойно, дыши ровно. Если швы разойдутся, Хворый нас обоих так заштопает, что моргнуть не сможем. Пригоршня перестал возиться. У него дрогнули губы, и он прикрыл глаза, морща лоб. – Что такое? – вмиг растерял напускное хладнокровие Химик и в два шага приблизился к койке, наклоняясь над напарником. Никита чуть улыбнулся и сверкнул хитрым глазом. – Химик, – тихо проговорил он, – ты ведь переживал за меня, скажи? – Переживал?! Да я с расстройства чуть сам не помер, дурья твоя башка! – вспылил тот и мигом осёкся, поджимая губы, настороженно поглядел по сторонам, прислушавшись. – Вот и Федян мне то же говорил. Химик размеренно вздохнул, разгибаясь и потирая лоб рукой. Ваня Федин погиб. Погиб страшно и несправедливо. И именно с его смертью что-то встало в голове на место касательно роли Пригоршни в жизни Химика, в жизни Андрея, уже раз потерявшего самых близких людей. Пригоршни – важного, теперь неотъемлемого элемента, который Химик вдруг стал лихорадочно бояться тоже потерять. И до того иррациональный страх исказил мировосприятие, что Химик едва не потерял напарника по своей же вине. По своей дурости, которой не предполагал в себе в таком количестве. – Ты знаешь, – продолжал тем временем Пригоршня, – мне ведь нормально там было, нравилось. Сильно хорошо было. А потом Федя сказал, что если я не уйду сейчас, то тебя уже не увижу. – Где «там»? – отмер Химик. – А? Чего? – И сталкер вдруг завис. – Ну… там, – уже менее уверенно повторил он. – Да хрен его знает где. Там. Какая разница? Там классно было. Ещё там был Федя… Слушай, Химик, – внезапно лицо Никиты просветлело, и он огромными глазами уставился на напарника, – думаешь… – Думаю, что всё твоё «там» вызвано острой потерей объёма циркулирующей крови и кислородным голоданием, – отрезал тот, понимая, куда сейчас поведёт партнёра. – Но… – И никаких «но». Ещё отходняк от наркоза очень часто радует людей галлюцинациями одна другой краше. Прибавь к этому твоё боевое ранение, тяжёлое, позволь заметить, и я не буду удивлён, если в твоём «там» летали бюреры с арфами и фиговыми листочками. Он многое был готов прощать недалёкому малообразованному напарнику, но если тот с присущим ему увлечением, что граничит с фанатизмом, ударится в религию, то – ну просто увольте. Сушите, что называется, вёсла, сэр. Эту мысль Андрей также довёл до его сведения. Пригоршня насупился. Его обидели упрёки напарника и этот извечный скепсис. Причём оскорбился он в лучших чувствах, ведь Химик как обычно оказался глух к воззваниям неоспоримого. Ведь вечно он так: упирается в своё заумное, а всё на самом деле куда проще. Сколько раз Пригоршня оказывался прав, а? Звук, с которым открылась дверь в помещение, возмутил воцарившуюся тишину. Зыбкие волны по ней пошли с вкрадчивым голосом Хворого. – Эй, добры молодцы, всё, время вышло. Пойдём, Химик. Их ждёт перевязка и прочие экзекуции. Хмурый взгляд Никиты вмиг переменился, быстро метнувшись на Химика, он сделался тревожным, взволнованным. Андрей скупо кивнул, показавшись из-за ширмы. – Иду. Но не пошёл. Стоял уже в проходе и мешкал, как будто бы сам желая что-то сказать или ожидая чего-то. Он не глядел на напарника, большим пальцем оттирая какое-то пятно на манжете куртки. Пригоршня тоже молчал, рассматривая складки на одеяле. – Парни, перед смертью не надышишься, – нетерпеливо позвал Хворый через некоторое время. И Химик уже окончательно решился идти, но в тот же миг со всей готовностью замер, стоило ему только услышать тихое: – Андрюх… – Минуту, – попросил он у недовольного медика и подошёл к самой койке, вплотную, склонился к Пригоршне. Тот погримасничал, собираясь с мыслями, а потом исподлобья, как-то несмело глянул на напарника. – Андрюх, ты бы знал, а, как мне страшно стало, когда я подумал, что не успею… сюда… к тебе… оттуда. У Химика непроизвольно перекривило губы. Он сжал их как можно плотнее, чтобы не вырвалась жестокая насмешка, просьба прекратить уже наматывать на кулак сопли с псевдонаучным душком. Пронзительное желание, сильное до щемящей боли в груди. И всё же Андрей поборол его. Он улыбнулся. – Но успел же. И я успел. Так что спасибо, что не подвёл. И пусть… пусть оно так больше не оборачивается. Не должно всё доходить до такого, – он и сам понимал, как же нелепо звучат его слова и, пытаясь сбежать от своей же неловкости, шутливо костяшками толкнул напарника в челюсть. Ну что за идиот, сожри его Зона!.. – Ты чего? – озорно заулыбался Пригоршня. – Тебе Федя не говорил, что негоже партнёров на баб менять? А то мало ли, вдруг озарение снизошло. – Химик, да ты чего! Ни на каких баб я тебя не променяю! – вскинулся Никита и тут же осел обратно, морщась и даже бледнея, но упорно продолжил полушёпотом: – Они же для тела, а ты, ну, ты для души. Химик с беспокойством заметил, что под одеялом Пригоршня прижимает руку к перебинтованному животу, но стоило ему только лишь услышать последнюю фразу... Он уставился на напарника во все глаза. Никита выглядел таким абсурдно серьёзным, убедительным, что захотелось прыснуть в кулак, чтобы как-то стабилизовать ситуацию. Что же это за жалкий фарс… Это же не всерьёз, да? – Так, всё, Химик, «хворым» сейчас станешь ты, – раздалось за его спиной, а на удивление сильная рука сухопарого медика за плечо сцапала сталкера и поволокла его прочь. – Сеня, богатыря осмотри. Этот его укатал, я гляжу, – распорядился на ходу Хворый, обращаясь к мужику, которого Химик, кажется, видел среди бригады медиков тогда, на поляне. Впрочем, отметил он это мельком, толком не задержав внимания. Он ощущал пульс даже в потных ладонях и отрешённо провожал глазами сменяющие друг друга картинки. Уже на поверхности, когда они встали у палаток, Хворый начал отчитывать его, но посмотрел в лицо повнимательнее и, крякнув, бросил это дело. – Ох, иди уже с глаз моих! Даже ругаться не могу – тошно смотреть на твою счастливую рожу. Лыбишься, как монолитовец в приходе. Он тебе там смысл бытия с того света, что ли, принёс? – Да. Похоже на то.