Пять, шесть, семь, восемь

Америка едва не заорал, когда дверь открылась и его внезапно озарило светом. Он отпрянул от стола России, в котором только что копался. И действительно заорал, когда Россия молча вытащил из кобуры свой «макаров» и открыл огонь. Первая пуля врезалась в столешницу, и щепки полетели Америке в лицо. Чёрт! Он подбросил выдвижной ящик, и в воздух взвились бумаги. Америка пригнулся и рванул к открытому окну. Пистолет России грохнул снова, и от рамы откололся кусок. Америка налетел на ограждение пожарной лестницы и понёсся вниз, перемахивая через четыре ступеньки разом. Он едва удержался на ногах, когда рука соскользнула с перил. Над ним лязгнули ещё два срикошетивших выстрела. Америка кубарем скатился с последнего пролёта и рванул по мокрому асфальту. В полуметре слева от него пятая по счёту пуля выбила из стены кирпичную крошку. Чёрт, чёрт, чёрт… Он прикинул, что России понадобится секунд пять-шесть, чтоб преодолеть лестницу, и мышцы ног взвыли, когда Америка поднажал ещё, чтоб проложить между собой и Россией как можно большее расстояние. Дело было плохо, потому что на длинных дистанциях однозначно выигрывал Америка, зато в коротких пробежках Россия был нечеловечески, чтоб его, быстр. Америка врезался плечом в угол дома, сворачивая на какую-то улочку. В воздухе свистнуло, когда Россия выпустил ему вслед ещё одну пулю. Сердце билось в груди, как шумный мотор. Россия понемногу нагонял его, и становилось слышно, как чиркают по асфальту его подошвы. Америка пытался снова вырваться вперёд, но ему приходилось петлять, потому что Россия… Бах! Россия продолжал… Бах! …продолжал стрелять, чёрт его побери! А ведь у него в столе даже не нашлось ничего стоящего! Америке сейчас пытались изрешетить зад за кучку квитанций и перекидной календарь с котятами! Какая нелепая смерть… Они ворвались на заброшенную верфь, и Америка нырнул в лабиринт расставленных рядами деревянных ящиков. Он забился в укрытие — выстрелы тоже смолкли, слава господу — охнул, с трудом сглотнул и постарался перевести дух, постарался дышать тихо, тише, тише, ещё тише. Россия замедлил шаг и остановился. Стало ясно, что он скорее предпочтёт отстреливаться от перепуганного придурка издали, чем пойдёт в рукопашную, в которой Америка вполне мог бы огреть его из-за угла обломком доски по голове. Ну что ж, жаль. — Америка, — Россия заговорил тихо, почти игриво. Сукин сын даже не запыхался! Как он, такой огромный, мог вот так запросто выдерживать такие пробежки?! Америке казалось, что в лёгкие ему напихали горящих спичек. — Ты опять за мной шпионил? Это незаконно, знаешь ли… Минутку. Он же отстрелял восемь пуль, нет? В этих пушках же обоймы только на восемь пуль, да?.. Америка вышел из-за широкого листа фанеры. — Что ты, Россия. Я только зашёл одолжить ручку, с чего… Бах! В фанере появилась дыра размером с кулак. Америка ойкнул и пригнулся, но теперь… «Точно, чёрт, в некоторых пушках же бывает обойма на десять пуль, виноват». …теперь Россия знал, в каком ряду его искать, и мокрые шлепки подошв по бетону не сулили ничего хорошего, и — вот же дерьмо! — Америка пригнулся и запетлял среди куч заводских отбросов, и… …и врезался лбом в торчащий отрезок трубы. Скорее всего, это и спасло ему жизнь, потому что он, порядком оглушённый, мешком полетел на землю и уже в полёте увидел, как ещё одна дыра от пули появилась в листе фанеры перед ним как раз на уровне груди. Чёрт. Один выстрел был или два? Лавина мусора смела и завалила доску, и проверить теперь не представлялось возможным. Америка поднялся на четвереньки, перебираясь через завал, и скатился в кучу хлама по ту сторону. Россия снова остановился. — Роскошное падение, Америка. «Пошёл ты!» — Россия, у тебя пули закончились! Прекращай и разойдёмся с ничьей! Россия не ответил. Итак. Если был один выстрел, то Россия действительно сейчас стоял с разряженным пистолетом. Если было два выстрела, это значило… Это значило, что в обойме было двенадцать пуль, и у России есть ещё один выстрел, и это будет очень паршиво. Америка сомневался, что сможет далеко убежать, потому что кровь стекала по лбу и заливала глаза, и, наверное, прочерчивала на щеках мерзкие кровавые дорожки. Америка никогда ещё не слышал о «макарове» на двенадцать пуль. Хотя про низкокалорийную зубную пасту и Киргизию он тоже никогда не слышал, что не мешало им существовать. Значит, оставалось рисковать. Америка моргнул, стараясь разогнать туман в голове, и вспрыгнул на неустойчивую кучу из шлака и истлевших автошин. Он упёр кулаки в бока и пошире расставил ноги, стараясь выглядеть уверенно и внушительно, хотя от резкого движения его замутило. «Король горы, вашу мать». — Ну, чего ты? Я прав? Стреляй, задница! Я на виду! Россия поднял пистолет и прицелился. Сердце Америки ухнуло куда-то в пятки, и, наверное, правильно сделало. Оставаться на месте означало превратиться в мерзкую влажную кляксу вне тела Америки, и только спешная перегруппировка давала хоть какой-то шанс на спасение. А Россия опять опустил пистолет и улыбнулся. — Вали отсюда, долбоёб. Америка почувствовал, как подгибаются колени. Он выжал из себя ухмылку, пока уцелевшие внутренности закатывали вечеринку с шампанским и фейерверками. — Ты просто понимаешь, что в настоящей драке у тебя и шанса не будет, — ну ладно, у него, возможно, сотрясение мозга, да и Россия тяжелее его килограмм на двадцать. Но, бог свидетель, он действительно мог бы голыми руками этого сукина сына… — Не хочу отстирывать с одежды твою кровь, — отозвался Россия. — Иди. И больше не делай глупостей. Америка выдохнул и не стал кивать, потому что так признал бы, что сделал глупость. Но ведь в рукопашной-то победа была бы за ним, правда?.. Америка развернулся, прихрамывая, спустился с кучи мусора и потрусил прочь, вытирая кровь с лица. Если кто-то спросит, он скажет, что врезался в дверцу шифоньера. Очень, очень острую дверцу. Россия подождал, пока шаги затихнут вдали, и вздохнул. Пули закончились, как же. Он вытряс магазин и вытащил оттуда последний патрон; тот маслянисто блеснул в его пальцах. Россия покатал его на ладони. — Я, пожалуй, оставлю тебя на память, — пробормотал он. Спрятав пулю в карман, он зашагал назад. Пистолет вернулся в кобуру. Через минуту-другую Россия тихо засмеялся, и звук растаял в туманной ночи. — Дурень…